– Я знаю, – спокойно сказал он. Я был немного раздражен, что он так быстро со мной согласился. – Именно поэтому ты нам и нужен. Мы выиграли себе несколько дней – может, неделю – снаружи. Содружество наложило санкции на Федерацию, парализовав ее серверы.

Я был потрясен до самых яиц. Если Содружество сотрудничает с Новым Нью-Йорком, то мир, должно быть, балансирует на грани апокалипсиса: соперничество между ними было практически прописано в Конституции[38].

– Но это было нужно лишь затем, чтобы надавать им по рукам; серверы Федерации снова включатся и заработают, это только вопрос времени. А пока Рафикова не чует даже намека на то, чем мы занимаемся.

– Но чем именно мы занимаемся?

Он вздохнул, как будто надеялся, что я не подумаю спросить.

– В мире есть только один человек, достаточно умный, чтобы остановить Яну Рафикову. И, к сожалению, это сама Яна Рафикова. Но, как ты можешь догадаться, ее сотрудничество в данном случае крайне маловероятно.

– А почему бы вам просто ее не убить? – Я не хотел указывать на очевидное, но «Кранч» в самом деле имел репутацию компании, которая выходила из дипломатических тупиков самым незатейливым способом. Даже юный и преданный сотрудник читал это между строк всякий раз, когда один из врагов нашего государства внезапно давился от куриной косточки или же тонул в озере во время отпуска. Потому что… где вообще можно найти куриные кости в наше-то время? Где вообще найти такое озеро, в котором не было бы токсичных веществ, чтобы там можно было искупаться? Мы были почти уверены, что весь смысл работы Отдела торговли иностранной валютой и услуг заключался в том, чтобы рассылать убийц и шпионов по всему континенту. Старшая сестра Джареда, Райли, получила назначение в Содружество и однажды отправила домой ожерелье из ракушек – красивое, если не считать запекшейся на нем крови.

Президент Бернхем не дрогнул.

– Мы бы так и поступили, если бы точно знали, где она находится. Но она хорошо защищена. А в Российскую Федерацию практически невозможно проникнуть, учитывая военную угрозу в Пенсильвании[39]. – Кроме того, если она подключена к другим людям (если ей удалось-таки подавить их сознательное мышление или сохранить их в облаке), все они могут умереть вместе с ней. Нет. – Он покачал головой. – Рафикова придумала технологию. Она же и должна придумать, как это остановить.

Пока я его слушал, заболела шея.

– Но зачем ей это?

– У нее не будет выбора. – Он наклонился вперед. – Много лет назад, когда Рафикова училась в МТИ, она пожертвовала образец своей мозговой ткани для неврологического исследования мозга под руководством одного перспективного аспиранта. Он проверял теорию о том, что можно пересаживать мозговую ткань между людьми или даже между особями разных видов.

– Альберт Коуэлл, – сказал я.

Президент Бернхем кивнул.

– Коуэлл клонировал предоставленную ему мозговую ткань для использования в сотнях экспериментов в течение последующего десятилетия. Большинство из них потерпели неудачу, но в один прекрасный момент полдюжины видов животных cмогли похвастаться тем, что обладали небольшой частицей мозга гениальной Яны Рафиковой. Потрясающе, не правда ли? Только представь себе крысу-мусорщика с неврологическим арсеналом и самосознанием высшего примата.

Он в точности описывал агентов Кадровой службы, но я не стал этого говорить.

– Но когда разорвало линию разлома Сан-Андреас и за этим последовал распад страны, он потерял наработки по всем своим успешным экспериментам, а также всю оставшуюся мозговую ткань, которую с такой тщательностью клонировал и чью клеточную смерть наблюдал поколениями. – Бернхем замолчал. – Всю, за исключением одного образца.

Наконец-то я все понял.

– Тот козел.

– Тот козел, – подтвердил Бернхем, еще раз кивнув. – Последнее живое млекопитающее, нервная ткань которого содержит пригодный образец мозга Рафиковой.

– Кроме Рафиковой, вы хотели сказать, – уточнил я.

Бернхем попытался приложить палец к носу[40], но дрожь была настолько сильной, что вместо этого он провел пальцем по верхней губе.

– Не пойму, как мистер Роупс и это животное вообще встретились. Возможно, даже, мистер Роупс был под контролем Рафиковой и намеревался убить козла. Или же это было счастливое совпадение. Но именно это дало нам возможность неожиданным образом дать ей отпор.

– Как?

– Альберт Коуэлл был основоположником Фрактальной мозговой теории. Он полагал, что любая часть мозга, независимо от того, насколько она мала, отражает структурный паттерн и единство целого; это означает, что целое может быть восстановлено из любой составной части. Теперь он воплотит эту теорию в жизнь.

На секунду я замешкался.

– Вы хотите сказать, что Коуэлл хочет воссоздать мозг?

– Не просто мозг. Мозг Рафиковой. – Он вдруг стал суровым. – И он не просто хочет, он должен это сделать. От этого зависит судьба континента – и судьба мира.

Некоторое время мы сидели молча. Все это было безумием. И я до сих пор не знал, куда я вписываюсь.

Президент Бернхем, должно быть, точно знал, о чем я думаю.

– Ты спас козлу жизнь, – сказал он тихим голосом. – Животное будет тебе доверять.

И тогда внезапно я понял:

– Вы не можете… – Мне казалось, что я вдохнул горсть Провизии™, разложенной на химические компоненты. – Не хотите же вы сказать…

Теперь улыбка президента Бернхема была такой огромной, что казалась дырой, проделанной в его лице.

– Ты отправляешься на Запад.

Всякий раз, когда я мечтал покинуть Кранчтаун, я представлял себе, как мчусь на винтажном мотоцикле (таком, который работает на бензине и шумит, как гигант, подавившийся куриной косточкой), возможно, останавливаясь, чтобы обернуться и взглянуть на город, съежившийся до миниатюры позади меня. В самых смелых фантазиях я представлял себе, как полечу на одном из частных самолетов, которые один или два раза в год приземлялись на обломках старого аэропорта, чтобы заправиться топливом, прежде чем отправиться обратно в города, где летающие аппараты были обычным делом.

Я не думал, что буду зажат между двумя предусмотрительно пристегнувшимися, хмурыми типами из КС на заднем сиденье двадцатилетнего автопривода, молясь, чтобы меня не забрызгало козлиной рвотой.

– Ужасная смерть. – Глаза козла сузились до щелочек, и я почувствовал, как сквозь шерсть бьется его сердце. – Похоронен в куче расплавленного металла. Раздавлен шинами восемнадцатиколесного грузовика. Раздроблен и перемолот, расшиблен в лепешку…

Каждый раз, когда он дергался, он был в дюйме от того, чтобы врезать мне по яйцам.

– Мы не умрем, – сказал я. Я даже склонялся к тому, чтобы напоминать козлу, как он тем же утром скулил о зеленых пастбищах, но не особенно хотелось навевать ему мысль о смерти.

Вместо этого я наплел ему историю, подсказанную президентом Бернхемом: что мы якобы возвращаем его Коуэллу для наблюдения в рамках важного обмена заключенными между НДС и Федеральной Корпорацией. Хотя он не был в восторге от возвращения на военную базу «Лагуна-Хонда» в Сан-Франциско, ему, казалось, нравилась идея быть ключом к какому-то договору дипломатических кругов.