Затем боль и темнота.
Глава 13
Петр
Прошло несколько дней после того, как к нам вломилась группа сподвижников Танка и Биты. Тогда избитые до полусмерти, с кучей синяков и ссадин, мы уже не верили, что когда-нибудь увидим наших пушистых, но, когда открылась дверь и в нее вошел Ким, мы не поверили собственным глазам. Все они были целы. Ким же был как всегда неразговорчив, и обо всем, что там произошло, мы узнали лишь позже со слов очевидцев. Большинство из тех, кто пришел, чтобы забрать наших пушистых безобидных любимцев, теперь обходили нас стороной, а если получалось так, что мы оказывались с ними в непосредственной близости, то они прятали глаза и быстро уходили в сторону. Зачинщики же больше не появлялись вовсе. Наверно, пребывали где-нибудь в лазарете. За их избиение Кима несколько раз вызвали в, так сказать, местную комендатуру, но так ничего и не сделали. Скорей всего, они были только рады тому, что эта местная банда распалась и больше не терроризирует их своими вспышками агрессии и недовольства. Хотя и тщательно скрывали это, вызывая его то и дело на допрос и угрожая последствиями.
Интересная психология людей – всегда выбирать сторону победителя. Так, например, наша брюзгливая соседка, прибегавшая к нам, когда ее сну мешали игры наших питомцев, больше не угрожала и не жаловалась. Теперь она посещала нас с визитами и рассказывала, какой ужасный поступок чуть не совершили эти первобытные детины. Некоторые члены псевдобанды Танка и Биты один раз даже отдали нам свой ужин и извинились. Военные все-таки смирились с пушистыми и сделали вид, что их не существует. В какой-то момент ненадолго мы стали местными знаменитостями. Все же посещения нас соседями или новыми друзьями нам казались крайне утомительными, потому как, когда после нескольких дружелюбных прелюдий, беседа становилась изнуряющей и рутиной. В ход для поддержания разговора пускались драматические истории в виде первых замужеств и разводов или влияние телевизора на воспитание подростков. Иногда приходилось слушать даже о внедрении в систему аптек автоматов с бесплатными презервативами.
Так тянулись наши дни. Местный врач выписал нам всем мазь с забавным названием «Бодяга», и каждый день мы наносили ее на свои синяки. Радовало нас только одно – что вода на поверхности стремительно стала отступать и, как нас заверил один из военных на общем собрании, если так пойдет, вскоре мы сможем отсюда выйти.
Это были самые мучительные и долгожданные дни в жизни каждого находящегося здесь. Но все-таки они закончились.
Вскоре нас всех собрали на внеплановом собрании, проводившемся в столовой. Несколько высших чинов радостно и торжественно объявили нам, что все мы прошли нелегкий путь и теперь можем покинуть наконец эти серые стены. Также предупредили о непредвиденных опасностях и возможных радиационных зонах и попросили держаться вместе. Впрочем, дальнейшую речь уже никто не слушал, и все наши мысли были лишь об одном – о том, что заключение в подвалах бункера подошло к концу, и о том, что нас теперь ждет снаружи.
Вскоре после этого нас построили в организованную колонну и постепенно стали выводить.
С первым моим шагом я ощутил теплые лучи июньского солнца. Погода стояла замечательная. Но в то же время то, что творилось снаружи, пугало и настораживало. Ветхий старый дом, в который мы заходили, был разрушен до основания. Машины перевернуты. Большинство деревьев выкорчеваны и разбросаны где попало. Ехать до города, соответственно, мы уже не смогли бы даже при большом желании, поэтому оставалось только одно – двигаться на своих двоих, и желательно побыстрее, чтобы успеть до сумерек.
Военные снова быстро организовали колонну. В ее авангарде располагались два человека в защитных костюмах с приборами, измеряющими радиацию, остальные рассортировались по бокам и в конце, помогая тем, кому было трудно идти.
То, что я видел на пути в свой родной город, меня угнетало. Асфальт на дороге был разбит, словно по нему бил какой-то великан своим огромным кулаком, в некоторых местах его вообще не было видно из-за небывалого слоя осевшей земли. Большинство деревьев были покорежены и под углом свисали к земле. Каким был уровень воды, можно было легко представить, судя по видневшемуся вдалеке катеру, застрявшему между деревьев. Ближе к городу было еще хуже: десятки утопленников свисали с деревьев или же просто лежали в различных позах на еще сырой земле. Кто-то закрывал глаза детям, кто-то зажимал ноздри, чтобы не вдыхать этот ужасный запах нового мира.
Мы продолжали идти. Вдалеке показались первые каменные строения нашего некогда обустроенного города. Или то, что от него осталось. Разрушенные дома, магазины, школы, заводы и дороги – все то, что мы создавали многие десятилетия, и то, к чему мы шли столетиями. Все это было уничтожено меньше чем за пару месяцев.
В городе оставаться не было никакого смысла, он был сокрушен и разлагался тысячами трупов. Наш военный штаб отправился вновь совещаться и вскоре принял свое очередное решение, в соответствии с которым мы должны были провести здесь ночь, собрать ценные вещи, продовольствие, а уже на рассвете снова двигаться дальше, теперь уже в другой город, и надеяться на то, что там осталось хоть что-то от бывшей цивилизации.
Смоленск был центром нашей области и располагался примерно в сотне километров отсюда, или в двух днях пути. Наши надежды и наш путь были связаны именно с ним.
Глава 14
Инсомния
Потребовалось не меньше двух дней, чтобы наконец она смогла встать и не почувствовать головокружение. Тошнота прошла, но врач, осматривавший ее этим утром, все равно прописал ей постельный режим. Ее мать, не отходившая от нее все это время, к вечеру сама почувствовала усталость и придремнула на соседней кровати. Один раз к ней заходил Артур, но Елизавета Павловна не пускала никого, кроме отца и врачей, сетуя на плохое самочувствие дочери и нужду в покое. Так она, в принципе, поступала и раньше, даже тогда, когда Инсомния была в здравии и полна сил. По ее мнению, все ее ухажеры не подходили ей и были либо из неинтеллигентных семей, либо не одарены умом, что она заключала из их речи или зрительного образа. «Ты не должна выбирать из этих оболтусов, разгильдяев и студентов в подранных джинсах, ты достойна большего», – говорила она Инсомнии. После чего ей оставалось лишь взяться за книгу или открыть пианино. Почти тотальный контроль всей ее жизни. Только так она могла назвать все это. Но ей она никогда не перечила. Напротив, она у нее вызывала лишь восхищение и уважение. Хотя иногда ей и хотелось вырваться из ее клетки. Так и сейчас, когда все могли спокойно покинуть пределы субмарины и выйти на свежий воздух, ей приходилось оставаться в крошечной каюте, где и развернуться-то толком было нельзя.
Из кратковременных бесед с родителями она узнала, что виной их кораблекрушению послужил небывалый метеоритный дождь, вызвавший цунами. Отец ей рассказал, что им очень повезло, что субмарина не врезалась ни в один из домов на своем пути и осела на крыше одного из отелей. Город, в который их принесло огромной волной, был ей знаком. Сюда они не раз приезжали, когда у отца были конференции, и они наслаждались всеми прелестями удивительного уголка под названием Сочи.
Тихо встав, практически не издавая ни единого звука, Инсомния взяла туфли в руки и осторожно прошла мимо задремавшей матери. Во вспомогательных отсеках жилых помещений практически никого не было. Пройдя дальше, она заметила, как два упитанных повара на камбузе умело орудовали кухонной утварью, то и дело что-то перемешивая в жестяных кастрюлях. От запаха жареной рыбы свернуло желудок. Два дня она практически ничего не ела. Поднявшись по железной лестнице к рубке, ее лицо обдул свежий теплый ветер. Почувствовалась свобода. Все тело стало легкое, как перышко. Небо было усеяно бархатными пушистыми облаками. Снизу донеслись голоса. Большая часть пассажиров, как оказалось, загорала, другие играли с детьми, третьи просто, разбившись на группы, вели какие-то беседы. Инсомния спустилась на крышу и растворилась в общей массе, облокотившись на одну из перил.