– Ты с тем парнишкой? – спросила Инга. – С которым на танцы ходила? Вы что, каждый день встречаетесь?

– Нет, – Айна смутилась.

– Твоя хозяйка сказала, что ты стала пропадать вечерами. Спросила, не знаю ли я, не завела ли ты молодого человека. Боится, наверное, что в подоле принесешь.

Айна аж задохнулась от такой формулировки. Неужели бабушка рассказала мадам?

– Да у нас ничего такого…

– Я ей сказала, – продолжала Инга, – что ты с одноклассниками, тебе помогают в учебе.

– Спасибо! – у Айны отлегло от сердца. – Мне б только доучиться этот последний год.

– У вас это серьезно? – Инга смотрела на Айну с сочувствием. – Евр…, – она запнулась, – такие парни обычно серьезные. Если надо, скажи, я прикрою. Могу тебя в воскресенье в немецкую церковь позвать, там служба в три, потом чай в общинном доме. Часов до шести можешь погулять.

– Инга, ты… – Айна даже не могла найти слов. – Спасибо тебе!

В четверг Айна, уходя из дома, демонстративно взяла тяжелый учебник математики. Таскаться с ним было не очень удобно, но лучше избежать ненужных вопросов. Спасибо Инге, что придумала такую причину. «Одноклассник» ждал ее под грибом, как обычно. Сегодня было теплее, чем во вторник, Айна сама выбрала маршрут, ей хотелось показать Давиду то, что она знала и что ей нравилось.

– А это что? – спросил Давид, забирая у Айны тяжелую книгу.

– Это математика. Инга сказала моей хозяйке, что мне нужна помощь, и я занимаюсь с одноклассниками, потому пропадаю по вечерам. Мадам, оказывается, обеспокоена, что я теперь в свободные вечера не сижу дома.

– Инга молодец! А тебе нужна помощь?

– Уже нет. Я уже написала все контрольные за это полугодие. Осталась одна неделя. А Инга, правда, очень хорошая. Она попросит мадам отпустить меня с ней в воскресенье в немецкую церковь. Мы сможем погулять, если все получится.

Они пошли по Кунгсгатан, сиявшей неоновыми вывесками и витринами магазинов. Прошли под мостом, по которому шла наверху другая улица, и дальше, мимо кинотеатра «Сага», где недавно смотрели кино. Впереди справа и слева высоко светились две башни – северная и южная Кунгсторнет. За ними опять был мост, по нему шла еще одна верхняя улица. На мост вела большая каменная лестница, а сразу за ней начинался длинный дом, который тянулся до самой Свеавеген. Он назывался «Сентерхус». Здесь помещались разные организации и магазины.

Айна остановилась у одного из подъездов. Она плохо знала город, но то, что знала и что ей нравилось, старалась получше рассмотреть и понять. Она любила детали, в деталях открывалась ей красота зданий и вещей.

– Смотри, – Айна показала на глиняные полуколонны сбоку от входа.

Давид остановился, пораженный. Он проходил и проезжал мимо на велосипеде сотни раз. Он видел, что по бокам всех дверей и окон этого дома были полуколонны из керамической плитки, но никогда не замечал, что эта плитка украшена рельефами. На коричневых колоннах выступали глиняные человечки. Они располагались не симметрично, а произвольно, с одной стороны окна две рельефных плитки, с другой одна, на следующей полуколонне три. Маленькие бытовые сценки, симпатичные и узнаваемые. Полицейский с саблей на боку и массой пуговиц на мундире, очевидно, руководит движением транспорта. Мама с коляской держит над головой зонтик. Девочка, вставшая на носочки, у питьевого фонтанчика. Господин в шляпе, надевающий венок на голову девушки, выходящей из воды.

Они пошли вдоль дома до перекрестка. Айна показывала все новые и новые рельефы. Их было много, десятки. Грузчик, идущий по лестнице с грузом на спине. Теннисист с ракеткой и мячиками. Архитектор с моделью дома и каким-то инструментом в руке. Женщина, продающая воздушные шары. Мальчишка-газетчик. Охотник с ружьем и зайцем. Трубочист. Их можно было разглядывать часами.

– Какой же я невнимательный, – воскликнул Давид. – Я же здесь сто раз проезжал и проходил, и никогда не обращал внимания!

– Правда, здорово? – Айна так сияла, как будто сама вылепила все эти фигурки.

– Здорово! Надо сюда днем прийти, когда светло.

Перекресток был весь разрыт, здесь строили метро. Над траншеями поднимались деревянные конструкции с лампочками: очевидно, чтобы водители видели, куда ехать не надо. Они дошли до Хёторгет – сенной площади, посмотрели на светящийся куб концертного зала с его парадной стороны, на скульптуры фонтана Орфея. Торговые ряды на площади были уже закрыты. Только мусор шелестел на ветру.

Когда Айна и Давид дошли до знаменитого кафе «Вете-каттен», было уже почти семь, кафе закрывалось. Они оба слегка замерзли. Давид смотрел по сторонам, думая, куда можно зайти погреться, – эта часть улицы была не так сильно освещена.

– Пойдем, я знаю, где открыто всегда, – Айна потянула его вперед.

– Всегда?

– Да. Пойдем.

Айна привела Давида на Центральный вокзал. Питьевые фонтаны с глобусом, львами и рыбами Давид помнил. А вот странную эмблему на часах он раньше не замечал: на кусочке рельса стояло вагонное колесо с крылышками и короной наверху.

– Это же эмблема Королевской железой дороги, – Айна гордилась своим знанием и радовалась удивлению Давида. – Пойдем, – она потянула его на лестницу.

Кафе находилось на балконе. Давид взял кофе и бутерброды. Они сидели возле решетки, разговаривали и смотрели вниз на пассажиров.

– Ты часто ездишь на поезде? – удивился Давид.

– Сейчас нет. Но ездила много с сестрой Чештин. А ты?

– Когда я был маленький, мы часто ездили на поезде. Отдыхать, в гости, на экскурсии. Иногда папа ездил на гастроли с оркестром, а мы с мамой следом.

– А я первый раз на поезде ехала, когда от русских бежали, а потом, когда нас увозили в Швецию. До Турку, а потом из Стокгольма в Гетеборг. Нас, несколько девочек, везли в семьи, которые заказали детей.

– Как заказали?

– Ну, когда финских детей повезли в Швецию в 39-м году, то люди писали, кого они хотят в семью: девочку-дошкольницу, или мальчика, или девочку постарше, чтоб помогала.

– И кто тебя заказал?

– Никто. Я попала случайно в очень богатую семью в Гетеборге. Они хотели совсем маленькую девочку, но таких не было. Им пришлось взять меня. Они были недовольны, и я тоже.

– Почему?

– Потому. Нас везла девушка, из гражданской обороны, лотты они назывались. Она говорила по-фински. Нас было человек пять детей, она всю дорогу с нами играла, читала сказки. А потом большой вокзал, кругом народ, все куда-то спешат, всех детей разобрали. Я одна с лоттой осталась, думала, как хорошо, она меня и возьмет. Тут вдруг приходит какая-то чужая тетя, явно недовольная, берет меня за руку и тянет. Я иду за ней плача и слышу ее недовольный голос. Потом большой дом, где все чужое, незнакомое, непонятно что говорят. И ждали здесь не меня, а девочку помладше из такой же семьи с хорошими манерами. Они со мной намучились, а я с ними.

– Почему намучились?

– Я росла в деревне, мы жили просто, бегали весь день сами по себе, делали, что хотели, когда не надо было помогать по дому. Ели в основном руками картошку и хлеб. Суп и кашу деревянными ложками, которые мой дед вырезал. А тут меня приводят во дворец, сажают за стол с белой скатертью и кучей посуды. На колени салфетка, в руки нож и вилка. Я не знаю, что с ними делать, руки дрожат, живот свело, ничего в рот не лезет. Еда незнакомая, такую и на картинках не видела. Да и картинок я не видела, пока в город не попала, книжек у нас не было. Страшно было ужасно. Как только «мама» отвернулась, я залезла под стол и спряталась.

– Бедняжка, – Давид смотрел, улыбаясь.

– Тебе хорошо улыбаться, ты в таком доме рос, а я всего боялась. Там кукла на камине стояла очень красивая, с фарфоровым личиком. Я такой никогда не видела и не мечтала даже. Мне ее дали подержать, а руки от страха не держат. Хорошо, горничная успела подхватить, а то бы разбила. После этого еще больше стала бояться. А мне шесть лет и побегать хочется, поиграть с детьми. А кругом одни взрослые. В парк идти за руку, одежда такая, как в церковь ходить, в ней не побегаешь. И хочется понравиться, чтоб похвалили, по головке погладили. А как понравиться, если не понимаешь, чего от тебя хотят? «Мама» говорит, как будто ругает, а за что ругает, не знаю. «Папа», тот помягче был, по интонации понимала, что добрей, но тоже воспитывал. Хорошо, что весной мне семь лет исполнилось, и Финляндия велела всех детей, кому в школу идти, отправить обратно. Уж как я обрадовалась. Дома меня не баловали, кроме деда никто и не приласкал, но свобода была и друзья-подружки. И свое всё, привычное.