И всё же надо было решить проблему с Ангхеллом. В том сентябре мы оба перешли в среднюю школу, и он сказал, что больше уже не может терпеть шуточки в духе «где твои крылья?».

Поначалу мы решили сменить имя на Брайан, но всякий раз, когда я так его называл, мой друг просто игнорировал меня, поскольку не мог вспомнить, что это он – Брайан. Стоило придумать что-то более похожее на его настоящее имя.

– Как насчёт Ангуса? – предложил я. Мне всегда это имя казалось крутым.

– Не, – отказал Анг-хелл. – Так ведь коров называют, нет?

– Порода коров – абердин-ангус. Совсем другое название, – ответил я, всё ещё полагая, что Ангус – отличный вариант.

– Всё равно не то. Очень говяжье.

– Ты можешь сократить, – с надеждой предложил я, – до Энга.

Он отложил шоколадный батончик, который грыз до этого (не делясь со мной), и бросил на меня взгляд, настолько полный презрения, что это было прямо-таки впечатляюще.

– Слу-у-шай, – произнёс он. – Я ведь могу сократить моё собственное имя до Энга.

– Ну да, почему нет?

– Ну да, так и сделаю.

– Ну да, делай!

– Смотри-ка, – сказал он и потопал искать родителей.

Его маме не слишком понравилась такая идея: «Loco»[3], – отрезала она и поинтересовалась, а зачем ему вообще сокращать своё имя до Энга.

– Потому что слово «Энг» ничего не значит! – медленно проговорил мой друг, и звучало это так, будто он объясняет трёхлетке, сколько будет два плюс два.

Так себе ход. Мать принялась кричать на него на очень-очень быстром испанском. Словно пулемётная очередь! Определённо, у неё есть шанс выиграть чемпионат мира по скоростному говорению.

Вскоре присоединился к крику и Энг. Затем в комнату вошёл его отец и тоже включился, так что всё это стало угрожающе напоминать начало большой ссоры. Ясное дело, я решительно не понимал, что они вообще говорят. Единственное слово, которое я улавливал, это «Анг-хелл», и его они использовали как-то уж слишком часто, по-моему.

То есть ну подумайте! «Энг» – это же не так и далеко от «Ангел». По сути, одно и то же.

В тот момент все резко затихли и уставились на меня. Так я понял, что произнёс предыдущую фразу вслух.

Наступила долгая тишина, которую прервала мама Энга словом «si», а оно, как знал даже я, по-испански означает «да».

Тут отец Энга издал скрежещущий звук, как если бы он начал задыхаться, и воздел руки к небу, будто бы говоря: «Прикончите меня, я готов к смерти!» Впечатляюще, но несколько мелодраматично.

Он попросту тратил время. Мама Энга уже приняла решение, и, даже задохнись отец до смерти, это не помогло бы его изменить. Она ущипнула сына за щеку и сказала что-то примирительное по-испански (фраза заканчивалась словом «Энг»), и на этом всё закончилось. Проблема решена. Энг больше не был ангелом.

Целую неделю я не видел Богиню Люси. Семь дней! Это настоящее мучение. Энг считает, что я страдаю от «неразделённой любви». Он пояснил, что миссис Грей, учительница английского, читала на эту тему стихотворение в прошлый четверг, когда я выбирал новые очки и не был в школе, и что это означает любить кого-то, кто не любит тебя в ответ. Звучит правдоподобно. И да, секундочку, Энг ещё сказал, что одно из стихотворений, которое они обсуждали, было о девушке по имени Люси! По-моему, это знак. Подумайте только: любовь, я, стихи, Люси. Всё складывается. Мы созданы друг для друга.

Проблема в том, что единственный урок, который мы проводим вместе, – это искусство, а он только раз в неделю. Обычно я ещё вижу её там и тут на переменах. А в этот раз я высматривал-высматривал, но ни разу её не увидел. Даже краем глаза. Может, она заболела. О господи! Лишь бы это не было чем-то серьёзным!

– А вдруг это что-то серьёзное? – спросил я Энга.

– Что-то серьёзное тут – это ты, – ответил он. – Люси превратила твои мозги в гороховое пюре.

– А что не так с гороховым пюре? – удивился я. Я люблю его. Особенно с жареной картошкой.

– Полезно ли оно для мозга, вот вопрос, – это всё, что сказал Энг. Как будто его слова что-то доказали. Он пошёл искать свою физкультурную форму, которую оставил в каком-то из кабинетов. Ему-то хорошо. Он девчонкам нравится. Они вечно улыбались ему, говорили, что он прикольный, даже старшеклассницы. Ничего такого по поводу себя я не слышал.

Без Энга я чувствовал себя совсем потерянным, поэтому отправился поболтаться у женской раздевалки – иногда я так делаю. Прежде чем вы успеете подумать: нет, я не какой-нибудь там извращенец-вуайерист. Просто там у меня больше шансов встретиться с Люси, чем где-либо ещё. Она вечно торчит там со своей бесячей подругой Холли, глумится и не разделяет мою любовь, вот это вот всё. На прошлой неделе я видел её там дважды.

К сожалению, и она меня видела и назвала Любопытным Томом[4], а потом убежала, хихикая, со своими подружками. Кто вообще этот Том? Полагаю, ни в чём не повинный юноша, мечтавший перехватить хоть один взгляд своей возлюбленной и заклеймённый за это извращенцем. Любовь зла.

Никакого намёка на Люси у раздевалки не оказалось. Откровенно говоря, меня достало быть мишенью для взглядов «пошёл-отсюда-придурок» со стороны девчонок, так что я сдался и решил помочь Энгу в поиске формы. Но далеко уйти не удалось: стоило только развернуться, как я врезался в шестифутовую (и в высоту, и в ширину) стену в лице Йети.

– Над чем ржёшь, Райт? – огрызнулся он.

Ненавижу, когда меня называют по фамилии.

Хочется сразу ответить: «Нет, ошибаешься»[5].

– Нет, ошибаешься, – ответил я. – Я не смеялся. – И это было правдой. Я скорее печалился.

– А вот и нет. Ты ржал. Я видел, – повторил Йети и прижал меня к шкафчикам.

Металлический грохот оглушил меня, когда голова моя и плечи ударились о дверцы, а группа девчонок выбежала, взвизгивая и ахая, пытаясь выяснить, что же тут происходит. И знаете что? Среди них была и милая Люси, и смотрела она прямиком на меня в тот момент, когда мои ботинки оторвались от земли. Кошмар. Это совсем не круто. Никому не понравится парень, которого отрывает от земли какой-то громила и у которого синеют губы из-за перекрытого толстыми пальцами доступа к кислороду.

«Циатонические пятна! – уже звучал внутри моей головы голос врача скорой помощи. – Тащите носилки!» (Я часто смотрю больничные сериалы с мамой.)

Йети оглянулся на девочек, улыбнулся через вуаль волос, свисавших на его гадкую физиономию, и ещё раз треснул меня о шкафчики. Просто бравады ради. Голова моя заболела. И, хуже того, на этот раз с меня слетели очки, и когда я дёрнулся их поднять, то едва не задохнулся от объятий Йети.

– Ещё раз увижу, как ты ржёшь надо мной, и ты труп, – сказал он и наконец освободил меня.

А потом наступил на мои очки. На мои новые очки. Раздался треск. Девчонки напряжённо выдохнули.

– Ой, ой, ой, – пробубнил Йети и развернулся, чтобы уйти.

Я взглянул на сломанную оправу. На Люси. И тут я сорвался. Я словно забыл, что во мне и пяти футов роста нет, что я вешу всего ничего, и бросился на Йети, и обхватил его, и даже сумел опрокинуть на пол. Энг позже объяснил, что мне помог эффект не ожиданности, а в обычных условиях я ни за что не опрокинул бы Йети, потому что сил у меня недостаточно. Спасибо, Энг.

Что ж, представьте себе сцену: длинноволосый Йети катается по полу, безумно размахивая руками и ногами, а сорокакилограммовый слабак сидит на нём верхом. Та ещё картинка, судя по толпе, которая собралась вокруг нас с криками: «Бей! Бей!»

Нет! Нет!

Через считаные секунды Йети всё-таки вскочил на ноги и опять с силой прижал меня к стене. Он уже приготовился утопить свой кулак в моём лице, когда из-за угла вышел мистер Хиггинс, учитель биологии.