Эдуард смеется.

– Сударыня, деньги скоро будут.

Он поворачивается к лестнице. Он уже скучает по своей соломе.

– «Скоро», Эдуард, меня не устраивает. Деньги нужны мне сейчас.

Он смотрит на нее широко раскрытыми от изумления глазами. Он поражен.

– Я не привык, чтобы со мной в таком тоне разговаривали девчонки.

– Я – дочь короля Франции. Я никогда не была девчонкой.

Гавестон уже проснулся. Подперев голову рукой, он с интересом наблюдает за этой сценой. Парни на крыше – тоже. Эдуард бормочет сквозь зубы:

– Я с радостью бы вам помог, но казна, к сожалению, сейчас совершенно пуста.

– Вы уже мне об этом сообщили. Но, как часть приданого, мне был обещан Корнуолл. Доходы с этого герцогства пришлись бы очень кстати.

– Я подарил Корнуолл милорду Гавестону.

Она опускает глаза, как ее учили. Ждет, не шелохнувшись, отсчитывая удары своего сердца.

– Посмотрю, что с этим можно сделать, – говорит он и возвращается к починке егерской крыши.

Изабелла вздыхает с облегчением. Никогда прежде ей не случалось высказывать свое недовольство взрослому мужчине вот так, лицом к лицу. С отцом о таком и помыслить было невозможно, с дядьями тоже, чего бы дело ни касалось. Сегодня она удивила даже себя.

Королева возвращается к своей свите, и леди Мортимер помогает ей подняться в седло. «Умница, Изабелла!» – слышит она шепот. Но, может, ей это только почудилось?

Настроение Эдуарда быстро портится, когда прибывают графы Ланкастер и Уорвик. Они приехали жаловаться на Гавестона: что король с ним слишком близок, и не следовало отдавать ему герцогство Корнуолл. Изабелла слушает с галереи, незамеченная присутствующими. Она проделывала подобное во дворце, в Париже, когда отец принимал у себя вельмож.

– И как же я должен был распорядиться Корнуоллом? – спрашивает у них Эдуард. – Полагаю, отдать вам?

– Королеве!

Приглушенный смешок доносится от камина, где Гавестон, сидя в кресле, греет обтянутые чулками ноги и читает книгу.

– Этой двенадцатилетней девчонке? Что бы она делала с Корнуоллом?

– Вижу, ваша сука славно пригрелась у огня, – говорит Ланкастер. – Я ее не сразу заметил.

Все взгляды обращаются к камину. У ног Гавестона на турецком ковре спит грейхаунд Эдуарда.

Уорвик предпочитает прямоту. Красивый, как дьявол, черноволосый, бородатый и устрашающий, но руки у него такие белые, каких Изабелле видеть у мужчины прежде не доводилось. Говорят, он изъясняется на латыни и всегда носит под одеждой кинжал.

– Почему Гавестон здесь? Ведь об этом и речь! Неужели нам нельзя поговорить с королем без лишних ушей? – возмущается Уорвик.

– Он мой самый доверенный советчик.

– Послушать бы, что это за советы, – говорит Ланкастер. – Он даже коронационный пир не смог организовать.

– Виноваты повара и управители, – говорит, вставая с трона, Эдуард. – Думаю, им заплатили, чтобы выставить его болваном.

– Зачем кому-то платить за то, что получишь и так, даром? – спрашивает Уорвик.

С этого момента разговор идет на повышенных тонах. Доходит даже до криков. Ланкастер с Уорвиком удаляются, бормоча угрозы в адрес своего короля. Ничего подобного Изабелла раньше не слышала. Чтобы кто-то посмел поднять голос на ее отца? Да кто король и кто слуга в этой стране?

В праздник Светлой Пятницы погода стоит ясная, прохладная. Эдуард врывается в зал, за ним – толпа писцов и советников. Замыкает шествие один из его шутов-карликов. Присутствуют Мортимер, Линкольн и Хью Диспенсер. Таких обходительных, приятных в общении вельмож, как Хью, Изабелла за время своего пребывания в Англии еще не встречала. Говорят, он один из талантливейших дипломатов покойного Эдуарда I Длинноногого. Он доброжелателен даже с Гавестоном.

Эдуард так и не передал Изабелле ничего из приданого, ей обещанного, и, поскольку собственный двор и свиту она содержать не может, то живет теперь с ним. И ежедневно наблюдает за его настроением и занятиями.

Эдуард неутомимо мерит комнату шагами, сжимая в кулаке прошение.

– «Более высок наш долг перед Короной, нежели перед особой короля»? Что они этим хотят сказать? Корона – это я!

– Под этим подразумевается институт королевской власти, – говорит Мортимер, который, в отличие от остальных, держит себя в руках.

– Институт? Нет никакого института! Я – их король. Пусть делают, как я велю!

– Что происходит, милорд? – спрашивает она у супруга.

Только теперь он замечает, что Изабелла тоже тут. И сердито отмахивается.

– Объясни ей, Мортимер!

Тот пристально смотрит на Изабеллу – как пес на кусок мяса. Дерзость, против которой она, однако, не возражает: в этой обстановке любое внимание приятно.

– Бароны требуют изгнания лорда Гавестона. По их мнению, он неправомерно присвоил казенные средства и отвратил от короля преданных советников.

– Какие средства он присвоил? – восклицает Эдуард. – Все, что он имеет, я подарил открыто. Если король не может одаривать тех, кто вернее всех ему служит, на что нужны драгоценные камни и земли? Я волен раздавать их, как пожелаю, так ведь? И да, я выслушиваю его прежде, чем спрашиваю мнения у них, своих вельмож. Он печется прежде всего о моих интересах. Они – нет.

– Эту петицию подписали все бароны? – спрашивает она у Мортимера.

– Из тех, кто не присутствует сегодня здесь, только Ланкастер на нашей стороне.

Изабелла удивлена. Дядюшка Ланкастер точно не друг Гавестону, если верить его ремарке про бочку со шлюхами.

– Что это означает?

– Что королю следует готовиться к войне, – говорит Линкольн.

Лорд Линкольн – мужчина тучный, с объемистым животом и трясущейся челюстью.

– Это значит, что эти выскочки посмели бросить вызов своему Богом данному королю! – выкрикивает Эдуард.

Мортимер стоит не шелохнувшись. Голос подает старый Хью:

– Уверен, до этого не дойдет.

Эдуард замечает рядом своего карлика и пинает его, чтобы выместить злость. Тот поспешно скрывается за дверью.

– Не благоразумнее ли будет прислушаться к баронам? – спрашивает она у Эдуарда.

Король ошарашенно смотрит на нее.

– А вы что тут делаете?

– Ваше величество, я была в комнате, когда вы вошли.

Он выглядит сконфуженным. Подносит руку к глазам, как если бы не хотел ее больше видеть.

Мортимер смотрит на нее в изумлении, и, о чем он сейчас думает, легко понять: «Посмотрите-ка на это дитя! Она уже имеет собственное мнение!» На губах его играет тень улыбки. Изабелла очень довольна собой.

Мортимер поворачивается к королю.

– Может, стоит согласиться с их требованиями – на какое-то время, – говорит он. – Подождем, пока буря пройдет.

– Он прав, – говорит старый Хью. – Сделаем вид, что соглашаемся. Нам это не повредит.

– С моим отцом они бы торговаться не посмели. Со мной тоже не будут.

Мортимер с Линкольном обмениваются быстрыми взглядами. «Да, но ты – не твой отец», – думают оба.

– Что их так задевает? Если я люблю Гавестона, они тоже должны его любить.

Для Линкольна это уже слишком.

– Ваше величество, кого любить – личное дело каждого. Я не против жен и шлюх, но не желал бы видеть их на королевском совете.

– Ты называешь Перро шлюхой?

Слышится деликатное покашливание. Гавестон сидит на подоконнике и играет сам с собой в шахматы. Солнце выходит из-за тучи, и на мгновение он весь вспыхивает золотом. Кольца с самоцветами у него на каждом пальце. Он одаривает присутствующих ленивой улыбкой.

– Господа, я все еще тут!

Линкольн, покачивая телесами, подходит к королю и тихо говорит:

– Теперь понимаете, что возмущает баронов? Предполагалось, что этот наш разговор будет приватным. Но если надо что-то обсудить, он всегда тут!

– Я все еще прекрасно вас слышу, – говорит Гавестон, побивая черного короля белым конем.

– И надолго этот мятеж? – спрашивает Эдуард у старого Хью.