Весной парламент собирается в Вестминстере и отказывает королю в требовании возвратить Гавестона из изгнания. Архиепископ Уинчелси повторяет свои угрозы отлучения. Изабелла думала, что Эдуард разозлится, но он возвращается в ровном настроении.

Двор переезжает в Кенсингтонский дворец, на другом берегу реки, и она становится свидетелем прибытия двух папских эмиссаров. Эдуард принимает их за закрытыми дверями, поэтому она не знает, что было сказано. Но на следующий день присутствует, когда король зачитывает папскую буллу собравшимся в парламенте баронам и епископам. Его святейшество берет верх над Уинчелси.

Архиепископ унижен. Он слушает, поджав побелевшие губы, и молча покидает зал.

Бароны понимают, что их переиграли. Некоторые посматривают на Изабеллу, спрашивая себя, не ее ли это рук дело. Слишком высокого они о ней мнения… Она не желает, чтобы бароны манипулировали ее супругом и королем, но и возвращения Гавестона не хочет тоже.

Эдуард всех обвел вокруг пальца. Он более искушен в этой игре, чем кто-либо из них предполагал.

Королевский двор перебирается в Йорк – холодное, богом забытое место, где даже дьяволу не согреться. В центральном очаге горит огонь, но тепла от него нет. С тем же успехом можно греться, стоя голым на болоте. Сквозняки гоняют пыль по полу.

Сегодня церковный праздник, День всех усопших верных. Чтобы его отпраздновать, Эдуард пригласил из Аквитании менестрелей. Они играют на лютнях и поют о любви и рыцарстве – всем том, что когда-то представлялось ей таким важным.

Она не замечает, что Гавестон тихонько приближается к ней, пока он не оказывается рядом. Он очень красив. Изабелле неприятно это признавать, но это так. Он весь в белом, со сверкающими рубинами на пальцах – блудливый ангел, чей алый пояс спущен на стройные бедра.

– Вы тоже в числе моих ненавистников, ваше величество, не так ли?

– Я не желаю вам зла.

– Но мы любим одного мужчину, – шепчет он.

– Я – королева.

– И всегда ею будете. Он говорит о вас исключительно в хвалебном тоне.

То, с каким видом это было сказано, Изабелле не нравится. Не нуждается она и в его сочувствии.

– Не понимаю, зачем вы вернулись. Бароны объединились против вас.

– Не все. Только Уорвик и этот старый боров Ланкастер. Толстобрюх меня не любит, но даже он не выступит против короля.

– Милорду Линкольну лучше не слышать, как вы его называете.

– Наверняка он так же высоко отзывается обо мне.

– Почему бы вам не перестать их провоцировать? Это только разжигает ненависть. Перемирие, нами достигнутое, – вещь хрупкая, и его величество приложил массу усилий, чтобы наладить отношения с баронами. И я тоже.

– Я ценю ваши усилия, хоть и нахожу удивительным, что вы делали это ради меня.

– Находите меня непредсказуемой?

Он улыбается.

– Вы не такая уж надменная папенькина дочка, как о вас говорят.

– Вы имеете в виду Эдуарда?

– Эдуард перед вами трепещет.

– Вы надо мной издеваетесь?

Гавестон пожимает ей руку. Ничего странного, то же самое мог сделать любой из ее дядьев. Но эта внезапная фамильярность шокирует Изабеллу.

– Лучше нам с вами быть союзниками.

– Почему?

– Мы лучше, чем большинство, понимаем, что красота – это проклятие.

Крыша не выдерживает, и поток дождевой воды проливается вниз, в очаг. Угли шипят, начинают дымиться. Музыканты на галерее откладывают лютни. Зал принимаются готовить к пиршеству. Входят пажи с серебряными кувшинами, чтобы присутствующие могли помыть руки, священник читает молитву.

Под фанфары и восклицания герольда вносят неф[14] – золотой кораблик, украшенный драгоценными камнями и содержащий дорогие специи.

Изабелле не терпится узнать, почему Гавестон считает, что они очень похожи, но сперва оруженосцам предстоит нарезать мясо и подать сидящим за королевским столом серебряные блюда. Те, кто сидят за гостевыми столами, довольствуются деревянными дощечками.

Наконец ей представляется шанс его расспросить. С невиннейшим видом Гавестон заявляет, что не помнит, чтобы он такое говорил. Она почти кричит ему:

– Вы считаете меня красивой?

– Все вокруг так говорят, и я не вижу причин не соглашаться.

– Эдуард меня красивой не считает.

– Он не находит в вас ничего, кроме красоты.

Изабелла чувствует, что ее щеки пылают. Да как он смеет?

– Не обижайтесь, ваше величество. Мне понятны ваши затруднения.

– Затруднения?

– То же самое думают обо мне бароны. Еврей Иосиф и остальные.

– Лорд Пембрук знает, что вы дали ему это прозвище. Вам следовало бы придержать язык.

Он передергивает плечами.

– Зачем, если бароны отзываются обо мне так, словно я – исчадие ада? Я их презираю. Думаете, я могу им понравиться? Хотите, чтобы я перед ними лебезил?

– Мне мало лет, лорд Гавестон, но благодаря отцу я кое-что в этом смыслю. Так вот, он учил меня: не надо нарушать мир прежде, чем удостоверишься, что выиграешь эту войну.

– Король у нас Эдуард, а не Ланкастер и не этот пес Уорвик.

– Я с вами согласна. Но короли и раньше теряли свои королевства. Эдуард многим рискует ради вас.

Внутренняя борьба ясно отражается у него на лице.

– Знаете ли вы, что такое любить? Но откуда, вы еще так юны. Вас отдали совершенно незнакомому человеку, а дальше – как повезет. Но любви вы не знаете.

Это сказано с такой страстью, что Изабелла невольно отшатывается. Он прав: так пылко она никогда не любила. Ему тоже не до улыбок, и он напряженно, испытующе всматривается в ее лицо.

– Знаете ли вы, каково это, когда с тобой рядом человек, который понимает тебя, читает в твоей душе? Любовь, о которой поют ваши менестрели… Всегда ли это о рыцаре и прекрасной даме? Кто выдумал такой закон? Скажете, Господь? Но тогда Господь – мошенник, и этот закон мне не подходит.

Гавестон произносит все это на одном дыхании. Король смотрит в их сторону, он явно недоволен. Изабелла никогда еще не видела Гавестона таким. Обычно он – само спокойствие, а на нее смотрит снизу вверх, со снисходительной усмешкой.

Он же вдруг понимает, что сказал слишком много. Отворачивается, что-то шепчет Эдуарду, и тот смеется. Король хлопает в ладоши, призывая карликов и акробатов.

В эту ночь она выходит из опочивальни, спускается по лестнице и, прислонившись к холодному камню, наблюдает за их тенями на стене – как они сидят у камина и пьют пряные вина. Последнее, что она видит, – силуэты целующихся.

На следующий день Эдуард созывает парламент, но Ланкастер и Толстобрюх – она улыбается, вспомнив прозвище, придуманное Гавестоном для Линкольна, – и другие магнаты отказываются приехать, потому что Гавестон тут. Зато приезжает лорд Пембрук. Видом он напоминает живой труп, но Мортимер называет его единственным принципиальным человеком на всю страну. Эдуард прислушивается к нему. Иногда.

Пембрук сообщает королю, что только Линкольн удерживает остальных баронов от гражданской войны. Неужели все так плохо? Кажется, да. Ланкастер и Уорвик готовы воевать с Эдуардом, но и они слушают Линкольна, который все еще ратует за мирное решение конфликта.

Святки они с Эдуардом проводят в Лэнгли.

Однажды Эдуард с Гавестоном не возвращаются с охоты. Изабелла созывает оруженосцев и с восходом луны выезжает на поиски верхом, закутавшись в меха. Сверкает снег, воют волки. Она находит его на опушке леса танцующим вокруг костра. С местными селянами он отмечает старинный языческий праздник Йоль – день середины зимы. Одна из женщин наряжена Зеленым Человеком[15], она в зеленых одеждах и венке из ягод. Ночь светлая, и Изабелла прекрасно видит, как Эдуард с Гавестоном преклоняют перед зеленой богиней колени, как это было принято в иные времена, с иными верованиями.

Они ее не замечают, и Изабелла поворачивает назад. По приезде это открытие ведет ее прямиком в часовню. За кого она вышла замуж? Неужели он законченный безбожник?