– Я протестую! – гневно сказал Петр Кириллович. Он засунул палец под правую щеку, и голос получился беззубый, старческий, маразматический.
– Против чего? – быстро спросила Рыжая Доцентша. На том конце провода угадывалось сильное, хищное, приготовившееся к прыжку тело пантеры.
– Против «Парада невест».
– Парада… – сказала Рыжая зловеще.
– Да, парада! Мерзкого балагана, оскорбляющего достоинство человека! Вы его автор – и вы должны нести ответственность за этот цирк! И не только моральную! Учтите, не только! Моральной вы не отделаетесь! Вам бы хотелось, конечно, отделаться только моральной, ибо вы к ней нечувствительны. Нет, мы найдем на вас уголовную управу! Мы добьемся выселения вас из Москвы. В Крекшино! Вот куда вас! В Крекшино. По Минской дороге. По Минке! Ха-ха-ха! – Петр Кириллович рассмеялся таким отвратительным смехом, что ему самому стало противно.
– Вы из какой квартиры? – зловещим шепотом спросила Доцентша.
– Не из какой! Я Аноним! Я Аноним и горжусь этим! Я всю жизнь был Анонимом. О, сколько людей я угробил, сколько судеб поломал! И как это легко! Как приятно, как безопасно и как действенно! Чирк – и нет человека. Тьфу – и конь с копыт, а ты в дамках!
Видно, Коньшин слишком увлекся монологом и не уследил за пальцем, который выскочил изо рта.
– Ах, это вы, Петр Кириллович… все шутите… Холостякуете… – В голосе Рыжей Доцентши слышалось облегчение. – Как вы поживаете? Жениться не надумали?
– Жду, пока вы освободитесь. Рита… Андреевна.
– Надо было раньше, Петр… Кириллович.
– Это точно… Теперь это слишком жестоко… Рита… Андреевна.
– Ах, как молоды мы были… И как глупы.
– А-ах, крокодилы, бегемоты.
– Что вы сказали?
– Так… По ассоциации. Дмитрий дома?
– Опять симпозиум?
– Мне срочно нужна консультация. Я сейчас рассчитываю крутящий момент оси, а результат получается чудовищно неправдоподобный.
Рыжая нежно рассмеялась. Пожалуй, одному только Коньшину смеялась нежно эта безжалостная интриганка и человеконенавистница.
– Значит, крутящий момент оси?
– Да. Крутящий момент оси.
Он знал, что она уступит. Она не могла ему ни в чем отказать после той ночи в сквере под цветущей сиренью, когда он задержал свои руки на ее горячих плечах, поправляя платок с красными цветами. Такие вещи женщины не забывают.
– Хорошо. Похолостякуйте. Но только чтобы в десять часов он был дома. И трезвый, как стеклышко. Под вашу ответственность.
– Но… Маргарита Андреевна… Вы же прекрасно знаете, что это невозможно.
– Ладно, но в меру.
– Разумеется… А-ах, Африка, крокодилы…
– Что?
– Это я так.
За последние годы Рыжая Доцентша сильно изменилась. Может быть, под влиянием того, что у нее родился ребенок или вследствие избрания в домовой комитет, но Маргарита Андреевна утратила бдительность, и результаты оказались самыми плачевными. Враги Доцентши немедленно активизировались, сплели несколько очень сложных интриг, которые ослабленная Рыжая Доцентша не смогла вовремя разгадать и нейтрализовать.
В такое смутное время надо было, казалось, наоборот, мобилизоваться до предела, наносить по врагам стремительные, сокрушающие, ослепительные, зигзагообразные, как молнии, удары, однако Маргарита Андреевна всю свою энергию и ум поделила между ребенком и домовым комитетом, причем домовому комитету досталось больше.
Ребенок еще понятно, так сказать, поздний подарок судьбы – не такие умники и научные деятели не могли устоять перед сопливым, сучащим ножками подарком судьбы, но домовой комитет…
Хотя – что домовой комитет… Домовой комитет – эго человечество в миниатюре. При желании даже можно вообразить, что ваш дом – земной шар, ибо там есть все: любовь, ненависть, страх, радость, рождение, смерть, злоба, доброта, коварство, великодушие. Наверное, Рыжая Доцентша вообразила, когда ее избрали в домовой комитет, свой дом земным шаром, и, естественно, институт с его мелкими интеллигентными интригами, которые имели лишь одну цель – свалить вышестоящего и занять его место, показался ей слишком ничтожным поприщем для применения своих незаурядных способностей.
– Ах, Петр Кириллович… Петр Кириллович…
– Что, Маргарита Андреевна?
– Женились бы вы скорей.
– Почему это вас так волнует?
– Ревность, – засмеялась Рыжая.
– Что? – удивился Коньшин.
– В самом деле. Мне как-то не по себе… То одна, то другая. Все они недостойны вас, а достаетесь вы им легко, ни за что ни про что. Так сказать, задаром.
– А если женюсь, ревность кончится?
– Жена – другое дело. Жена – дело законное. Мы бы с ней как бы на равных. А эти потаскушки…
– Я скоро женюсь, – пообещал Петр Кириллович. – Может быть, даже сегодня. Сегодня у меня большой день. Двойной праздник. Женюсь. День рождения.
– Кто же она?
– Геолог.
– Да, я вижу, серьезное.
– Вроде бы.
Она помолчала.
– Жаль, что так все вышло… Петя.
За последние годы она первая – кто назвал его Петей.
– Да, жаль. Но ничего изменить нельзя.
– Позвать… Дмитрия?
– Ага… Позовите.
– Я спокойна за вас, потому что вы с невестой. Только сильно не напивайтесь.
– Не будем.
– Да, забыла. С днем рождения.
– Спасибо.
– Живите долго и умрите со своей любимой в один день. Так, кажется, у Грина? Даю Свиридова…
И тут же в трубку радостно задышал Димка. Он уже понял, что к нему.
– Свиридов на проводе.
– Чем занимаетесь, Дмитрий Юрьевич?
– Читаю газету.
– Тогда не буду мешать.
– Какой, к черту, мешать!
– Есть портфель, – сказал Коньшин полушепотом.
– А в портфеле что? – тоже полушепотом спросил Димка.
– Крымский «Рислинг» и шоколад. Кроме того, у меня сегодня день рождения. Кроме того, возможно, я сегодня женюсь. Кроме того…
– Хватит! – завопил Димка. – Куда надо ехать?
Петр Кириллович объяснил.
– Мы расположимся где-нибудь недалеко от дорожки. Я буду заламывать веточки на кустах.
– Бегу! – радостно воскликнул завлаб. – А-ах, Африка, крокодилы, бегемоты! Слушай, не могу утерпеть! – Димка понизил голос до шепота: – Есть потрясающая новость! Твоей бумаге дан ход! Не веришь? Клянусь! Итак, к нам едет ревизор! Папаше крышка! Слышишь, старик? Мы это дело сегодня обмоем? Ты слышишь? Я сам разыскал твою бумагу.
– Ну, жду, – Коньшин, улыбаясь, положил трубку.
Они пересекли железнодорожные пути, поднялись по косогору и углубились в лес. Коньшин шел сзади и незаметно заламывал веточки кустарника.
– Вы как индеец, – сказала Света, которая держалась впереди Коньшина и постоянно оглядывалась, чтобы встретиться с ним глазами и улыбнуться.
Ее улыбка была как вспышка маяка. И он брел на эти вспышки, почти не видя дорожки.
– По этому следу пойдет человек.
– Хороший?
– Хороший, но несчастный.
– Он сам виноват?
– Да. Но спровоцировал его я. Он позавидовал мне и сделал то, от чего я вовремя отказался.
– Я ничего не понимаю. Потом вы мне все расскажите. Ладно?
– Конечно. Я вам расскажу всю свою жизнь.
– Я тоже. Хотя она короткая и скучная.
– Таких не бывает. Любая жизнь как приключенческий роман. Надо только уметь ее анализировать. Ведь часто люди живут, не анализируя все, что с ними случается…
…Случилось то, чего он никогда не ждал. Месяц назад к нему приехал сын. Это произошло в среду. На работе. В большую комнату, где сидело шестеро его коллег – Коньшин был седьмым, вошел худой, длинный подросток-акселерат. Он остановился у порога и принялся робко оглядывать каждого из семерых.
Петр Кириллович сидел позади всех, у окна.
Подросток-акселерат, закончив изучение людей отдела, нерешительно двинулся по проходу и остановился перед Спящим Тимофеем.
Спящий Тимофей был уникальной личностью во всем НИИ.
Этот толстый шестидесятилетний старик, заросший черным волосом, как разбойник с большой дороги, умел спать даже во время разговора, и не только спать, но и одновременно отвечать на вопросы почему-то буквами алфавита. Он бормотал буквы до тех пор, пока собеседнику не надоедало и он не оставлял Спящего в покое. Обычно это случалось уже на середине алфавита.