Коньшин смотрел на две лежащие рядом руки, держащие сигареты: свою и соседки Обе сигареты слегка дрожали, и тонкие струйки дыма были похожи на зубчики кардиограмм.

– Значит, вы придете?

– Нет… пожалуй… нет.

Доцентша чайной ложечкой попыталась выловить из полупустой банки шпротину, но шпротина ускользали, и она оставила это занятие.

– Это надо… понимать… как окончательный… отказ?

Что-то надо было сказать определенное, но Коньшин не мог. Он понимал, что любое слово будет смертельным оскорблением для этой умной, честолюбивой женщины и с минуты, когда он произнесет это слово, Доцентша станет для него личным «персональным», жестоким и опытным врагом.

Откуда-то всплыла напыщенная фраза – или из фильма, пли из книги:

– Я люблю другую женщину.

Фраза действительно прозвучала почти мелодраматически.

– Зато она не любит вас, – спокойно ответила Доцентша. – И ребенок не ваш.

– Ребенок мой. Это точно.

Рыжая опять улыбнулась зло и тонко, но не стала спорить.

– Окончательно? – спросила она.

– Да… – почти прошептал Петр.

Рыжая вздохнула и принялась тщательно тушить сигарету в банке с недоеденными шпротами.

– Да, – сказала она. – Никогда в жизни… Я так не унижалась. Такое не забывается.

– Надо это понимать как угрозу?

– Да нет… пожалуй, вам нечего меня опасаться. Вам я не буду мстить. Вы чем-то мне симпатичны. Может быть, теми качествами, которых у меня нет. Я бы очень хотела, чтобы вы стали моим мужем. Я бы вам действительно очень помогла… Но вы очень наивны… Вы ничего не знаете о жизни. Она вас еще… потреплет… Ох как потреплет. Ну… желаю всех благ…

Доцентша встала и ушла, ни с кем не попрощавшись.

Из банки со шпротами поднимался запах потухшей сигареты и горелого масла.

А через месяц на Рыжей женился Димка Свиридов. Никто ему даже не успел сказать «тили-тили тесто», так ловко младший научный сотрудник, выпивоха и баламут обстряпал это дело.

Рыжая Доцентша не бросала слов на ветер. Она действительно так быстро, незаметно и правильно расставила фигуры на шахматной доске, что очень скоро Димка защитился и превратился в солидного, всеми уважаемого Дмитрия Юрьевича Свиридова, старшего научного сотрудника, а затем и заведующего лабораторией.

Меч, так когда-то назвал должность завлаба Игнат Карлович, выбили из рук Коньшина. Вернее, он выронил его сам. Докладная записка так и не пришла в институт, может быть, резолюции и не существовало вовсе, а Рыжая Доцентша все выдумала, чтобы подтолкнуть его к женитьбе. Несколько раз Петр Кириллович звонил Испанскому Гранду, но тот все время был или в командировках, или на заседаниях – его повысили в должности, а новый представитель района о записке ничего не знал.

Петр Кириллович давно бы уехал куда-нибудь на «живую» работу, но его удерживало слово, данное Игнату Карповичу. Это было самое твердое слово, какое только возможно: слово – умирающему. Он дал слово Профессору.

Профессор, завлаб, ученый с мировым именем, умирал от инсульта у себя на маленькой запущенной даче, почти одинокий, если не считать старенькой бабушки, которая была ему сиделкой, – по совместительству бабушка работала сторожем садового участка, завхозом и заведующей ларьком для приема посуды.

Коньшин часто бывал у Профессора. Ученому врачи запретили много говорить, и они разговаривали больше глазами и мимикой.

Профессор, совсем высохший, похожий на завернутую в одеяльце куклу с кудрявой головой, лежал в маленькой комнатке, откуда был виден заросший сад, летний душ – бочка над дощатым заборчиком, голубое небо, забранное в решетку из ветвей цветущей яблони.

«Все обойдется, Учитель», – говорил глазами Коньшин.

«Это не имеет значения. Я стар. Не думай обо мне. Думай о себе. Тебе жить и работать. Делай дело…»

«Я постараюсь, учитель…»

«Тебе по плечу настоящее дело. Делай его….»

«Я постараюсь, Учитель… Вы отдыхайте».

«Сорви мне ветку…»

Он всегда просил сорвать ему цветущую яблоневую ветку в конце посещения. Коньшин уезжал, а Профессор оставался, глядел ему вслед, с яблоневой веткой у щеки совсем похожий на реквизит, которым играет ребенок: маленькая кроватка, кукла, цветы…

Однажды Профессор сказал, тяжело ворочая языком:

– Завтра… все… Яблони… от… цвели… Про… щай… лаб… тебе… Только… тебе…

– Вам нельзя говорить!

Учитель отдышался, потом опять стал говорить, судорожно ловя воздух своим маленьким, кукольным ртом:

– Нуж… на… лаб… живая… кровь… Дай… словом… не стру… сишь… Не… убежишь…

– Не убегу, Учитель…

Профессор закрыл глаза и пошевелил рукой, давая знак Коньшину уйти…

В своем завещании Профессор просил сделать заведующим лабораторией Коньшина. Однако живые почтительно относятся лишь к просьбам живых. Пришла Рыжая Доцентша и сделала все по-своему…

Делать дело… Но как? В нелепой должности замзавлаба это было невозможно. Уйти рядовым сотрудником? Но Димка и слышать не хотел об этом. Казалось, завлабу доставляло особое удовольствие то, что именно «гений», «сгусток», «аккумулятор энергии» находится в его подчинении. Он по десять раз в день вызывал Коньшина к себе в кабинет и давал разные нелепые поручения, которые никому не были нужны, а главное – заранее обрекались на провал, – ибо сотрудники, получившие от Коньшина эти удивительные поручения, все равно шли к завлабу на утверждение, и тот поручения тут же отменял, приговаривая: «Ну и бред… Надо же додуматься до такого… бреда». Отношения между начальником и подчиненными стали резко ухудшаться, как вдруг произошел случай, который перевернул все с ног на голову.

Как-то утром возбужденный и радостный завлаб сообщил своему заместителю, что принял решение отправить научную экспедицию в Республику Сенегал.

– Поручаю тебе, – сказал Димка, – возглавить эту экспедицию. – Завлаб важно и покровительственно потрепал своего подчиненного по плечу. – Испытания топливной аппаратуры в тропических условиях. Только привези мне живого попугая и чучело крокодила. Привезешь?

Вот оно, наконец, настоящее дело! Испытание насоса в тропиках! Самостоятельная работа… Наконец-то у него появилось ДЕЛО. Он создает универсальный насос: экономичный, мощный, не боящийся ни ливней, ни жары, ни самого лютого холода… Если испытание в тропиках пройдет успешно – а он приложит все силы и постарается, чтобы все прошло успешно, – то следующий этап – Антарктида…

Неужели сбывается гадание на костре?.. Сбывается видение, которые ему мерещились в ледяных глазах замороженных рыб?

Он выполнит предначертание, предписанное Судьбой. Пусть это будет маленькое дело, совсем ничтожное по сравнению с тем, что делают другие, но это будет его дело. Ради которого он родился на земле… Ведь, наверно, из-за этого топливного насоса он родился на земле?

Ты можешь спокойно отдыхать, Учитель…

– Привезу… попугая… И чучело крокодила привезу, – прошептал Коньшин.

– Срочно составляй список необходимого оборудования, консервов там всяких… Водки не забудь Наша водка – лучшая в мире. Мешок полиэтиленовый для шкуры возьми… Клетку для попугая обязательно. Попугаев можешь парочку отловить. Одного научным терминам обучим и директору подарим. Пусть радуется старик.

Взволнованный, с дрожащими руками Петр Кириллович засел за составление списка… Экспедиция в Африку… Экзотика, приключения. Неужели повезло и он вырвется из своего затхлого угла? По ночам Коньшину снились мутные тропические реки, крокодилы и одетые в банановые листья негритянки с горящими, как угли, глазами.

Завлаб почти каждый день вызывал своего заместителя, брал из рук список и, отодвинув от глаз (Димка был дальнозорок), изучал его самым тщательным образом:

– Так… Борщ в пакетах… Это хорошо. Молодец. Борща там захочется… Плавки… А плавки зачем?

– Купаться.

– Купаться там нельзя. Крокодилы.

– Часть экспедиции будет в пустые консервные банки палками бить, чтобы отпугнуть, а другая станет купаться, – объяснил Коньшин.