– Хм, – сказал О-370, надеясь, что двоюродный брат его слышит.
Он снова засунул голову под двери Сарая, ёрзая, распластался на пороге и с трудом втиснул тело внутрь. Он оказался в пыльной темноте. Лунный свет заползал под двери, точно туман.
Воздух внутри был холоднее. Все запахи смешивались между собой. Из-под дерева, плесени и колючести к нему пробивался ещё запах меха, но никаких лис не было видно. Тёмный и пустой, Сарай вытянулся в длину. Лунный свет не проникал далеко.
– Есть кто-нибудь? – прошептал в темноту О-370.
В тишине от натуги сводило уши.
– Девятьсот сорок седьмой!
Только ветер просвистел сквозь щели в ответ. Боль сменилась дрожью. Никаких лис внутри не было. Неужели он сам всё испортил, подумал О-370. Украдкой пробрался в Сарай. Ушёл из норы. Сцепился с двоюродным братом. Он даже вдруг пожалел, что вообще начал раскачивать это ведро.
Чем дольше О-370 всматривался, тем яснее проступал изнутри Сарай. Очертания всплывали в темноте, точно кости к поверхности воды. Тонкая полоска лунного света сияла на ведре, забрызганном чёрным, на ручке висели перчатки Фермера. В ведре что-то было. Что-то жидкое и блестящее и пахло солёным.
В углу напротив стоял большой железный ящик. О-370 искоса разглядывал его рукоятки, датчики, длинные тонкие провода. Ящик гудел и пах чем-то тёплым. По бокам у него были прорези, которые выдавались наружу, как рыбьи жабры. В его сердце свивались кольцами черви электричества. Голубые. От них покалывало в носу и сердце колотилось о рёбра.
Ветер просвистел между неровных досок Сарая, в темноте над головой закачались тени. О-370 посмотрел наверх. На стропилах что-то висело. Что-то не одно – много.
Он сощурил глаза, вглядываясь в размытые очертания, что колыхались в вышине. Они были красновато-оранжевыми. Тонкими и пушистыми, как одеяла. Одно было рыжеватое, точно жёлудь, с чёрными треугольниками поверху. А снизу свисало что-то длинное, пышное, с белым, как луна, кончиком…
О-370 отступил назад. Лисы. Висят на стропилах. Только внутри у них ничего нет. Ни глаз. Ни костей. Ни языка. Нечем даже позвать на помощь.
От этого зрелища у О-370 сдавило грудь и оборвало дыхание. Вместо лисёныша закричал ветер.
6
– УЖЕ ВЕРНУЛСЯ? Хи-хи-хи.
– Повидал мистера Шорка, лисёныш?
– Не-е-ет, он повидал старину Гризлера. Только посмотрите на белки глаз!
– Забирайся в нору, малыш! Пока Фермер тебя не увидел.
О-370 ковылял назад к разрушенной норе, не обращая внимания на самок. Дойдя до норы, он посмотрел вверх, и сердце ухнуло в пятки. Слишком высоко – не допрыгнуть.
Н-211 свесил через край морду:
– Вернулся!
– Цел и невредим, – поддакнула через сетку П-838. – Повидал предков? Прогнали они тебя из Сарая навеки?
У О-370 иссякли слова. Нижняя губа затряслась.
– Ты попробовал персики и сороконожки? – с любопытством в глазах спросил Н-211. – Как там Девятьсот сорок седьмой?
«У А-947 больше нет тела», – подумал О-370, и вдоль позвоночника пробежали мурашки.
Он посмотрел на Белый Сарай, который сиял в лунном свете, точно безглазый череп.
– Триста семидесятый! – окликнула его П-838.
Его глаза снова обратились к сетчатым норам.
И он вдруг догадался, что это никакие не норы. Это клетки. Сетка нужна не за тем, чтобы оберегать лис. Она нужна, чтобы не дать им сбежать. А на бирках указаны не имена, а порядок, в котором лисы отправятся в Сарай, чтобы Фермер мог…
– Эй, – воскликнула П-838. – Ты теперь такой гордый, что после Сарая не желаешь даже разговаривать с нами?
О-370 посмотрел снизу вверх на неё, на двоюродного брата и на какое-то мгновение с ужасом увидел их перед собой без шкур. Мясо, зубы, глаза, лишённые век. То же самое, что блестело в ведре.
– Они… – выдавил он из себя. – Они выбрасывают остальное.
– Кто что выбрасывает? – спросила П-838. – Мозги тебе выбросили? Говори яснее.
Морда у О-370 словно окоченела. Он хотел, чтобы вся эта история поскорее закончилась.
– Почему у тебя из губы кровь? – спросил Н-211.
Собираясь уходить из Сарая, О-370 обнюхал железный ящик, принюхался к Голубому, что трепетало в железном сердце.
Это, наверное, от него шёл колючий запах, от него стояли торчком усы. Это, наверное, из него вспыхнуло Голубым, когда альфы оказались в Сарае. Что бы то ни было, О-370 теперь знал: это и есть та самая машина, которая отняла жизнь А-947. Точно так же, как у сотен лис до него. У тысяч.
«Живодёр», – подумал О-370.
Он решил уничтожить машину. Но едва он набросился на её железные стенки, острый край разрезал ему губу.
– Нам надо выбираться отсюда, – прошептал О-370.
– Выбираться откуда? – спросила П-838.
– Из клеток, – рявкнул в ответ О-370. – И бежать подальше от Фермы!
– Из клеток? – переспросила П-838.
Н-211 поник головой.
– Нам… – О-370 пытался найти слова. Но слова не шли. Он решительно заглянул двоюродному брату в глаза: – Поверь мне, Двести одиннадцатый. Надо уходить. Сейчас же.
– Я… я не могу, – ответил Н-211, перенося вес тела с передней лапы. – У меня заноза.
– А я бы и рада пойти с тобой, – сказала П-838, выгибая спину и вытянув ноги, – да только моя-то нора всё ещё стоит, так что мне придётся остаться, получать еду два раза в день и ждать, когда я отправлюсь в Белый Сарай, чтобы во веки вечные есть персики и сороконожки со всеми нашими друзьями и родными. Вот досада!
О-370 вдруг догадался, что лисы невольно подыгрывают Фермеру. Они верят, что люди добры, что Ферма – это рай. Они пересказывают молодым истории, чтобы у тех от страха облетела с усов вся дикость, и чтобы они не вступали в драку, когда Фермер придёт за ними.
П-838 поудобнее сложила лапы вокруг живота, и у О-370 сжалось сердце. Скоро ей отправляться в щенячий загон, там она родит, а потом её отведут в Сарай. Её лисёныши станут жить в клетках, пока не отрастят густой мех, и тогда всех недоростков и всех омег уведут, а все альфы и беты станут производителями и рассказчиками, и жизнь так и будет идти по кругу, луна за луной.
О-370 вскочил и упёрся лапами в деревянную подпорку, надеясь, что она опрокинется, и вместе с ней упадут все клетки. Подпорка не шелохнулась.
– Помогай, Двести одиннадцатый! – крикнул он двоюродному брату и снова ударил в подпорку. – Грызи сетку к Восемьсот тридцать восьмой! Надо вытаскивать всех отсюда!
Но Н-211 только сидел, склонив голову, и смотрел, как О-370 вгрызается зубами в деревянный столб и пытается разломать, отгрызая щепку за щепкой.
– Мы не потерпим никакой твоей дикости, лисёныш! – воскликнула самка-производитель из клетки чуть дальше по ряду.
– Ты сам запрыгнешь обратно в нору, когда поймёшь, что так будет лучше, – прибавила другая.
– Давай, малыш! Полезай обратно!
Но О-370 глодал столб и не думал останавливаться.
– Прекрати, Триста семидесятый! – сказала сверху П-838. – Объясни, что происходит.
Дерево не поддавалось. О-370 стало казаться, что зубы вот-вот повыскакивают из дёсен.
Он тяжело плюхнулся на землю и жалобно заскулил. Надо убедить лис, что им грозит опасность. Надо рассказать им правду.
– Люди… – заговорил он, задыхаясь. – Они-они-они… – Он напряг морду и заставил губы выговаривать слова. – Они отбирают у нас шкуры. Вот почему мы здесь. На Ферме. Фермер отобрал шкуру у Девятьсот сорок седьмого. Стянул прямо с костей. Она висит в Сарае – я видел.
П-838 фыркнула. Н-211 слушал, наморщив брови.
– Эй! – крикнула одна из самок-производителей. – Мы не шутим.
– Полезай обратно в нору, пока не навлёк на всех беду!
О-370 сделал вид, что не слышит.
