– Иди домой, – сказала недоростку альфа. – Мама, наверное, беспокоится.

– Но… но она ведь любит, когда нас нет! – воскликнул в ответ недоросток. – Она всё время так говорит! И вообще, О-370 ничего уже не грозит, правда же?

Чужак, помолчав, вздохнул.

– Лисы на Ферме, может, и ошибались, когда рассказывали о Сарае… Но это не значит, что они ошибались, когда рассказывали о мире за пределами Фермы.

– Ой, – сказал недоросток и поджал уши.

– Что было в лесу? – спросила бета.

– Ничего, – ответил Чужак. – Он закончился, не успев начаться… полем из поваленных деревьев.

«Земля по ту сторону пней», – подумала альфа. Она её видела: пни тянулись за горизонт, точно обломки зубов. Мама заставила их с сестрой и братом поклясться мехом на животах, что они даже лапой туда не ступят.

– На этом, – сказал Чужак, – мы покидаем О-Триста семидесятого.

– Как? – воскликнул недоросток. – Это ведь ещё не конец!

– Ещё нет, – обессиленно выговорил Чужак. – Лишь начало новой истории. – Он закашлялся, кривясь от боли. – По ту сторону пней лежит земля, закутанная в бетон. Там, где лисы рыли когда-то норы, теперь высятся норы людские. И вся дикая зелень, в которой мог спрятаться лисий мех, выкорчевана и вырублена.

Прерывистыми глотками Чужак втянул в себя воздух, а альфа устремила взгляд в лес, пытаясь представить землю, где не бывает деревьев.

– Лисы приспособились выживать и в таком месте, – сказал Чужак. – Некоторые даже очень хорошо приспособились. Держи ухо востро и береги хвост – и обретёшь там рай, куда не посмеют сунуться ни койоты, ни барсуки. Там и дюжины хвостов не пройдёшь, как учуешь еду. – Затуманенными глазами он отыскал лисёнышей. – Там обитают чудовища, невидимые, как ветер.

СУМЕРКИ НАКРЫЛИ улицу Готорна и высушили яркие краски неба. Когда весь квартал окрасился в оттенки серого и серебристого, люди заперлись изнутри. Они заперли на замок двери и задёрнули шторы, с грохотом опустили ворота гаражей, словно хотели защитить себя от наступавшей ночи.

И как только антенны наэлектризовали воздух…

Как только окна заплясали колючим светом и загудели приглушёнными аплодисментами…

Со стороны кладбища показались четыре осторожные тени – одна большая, три маленькие.

Они бросились бежать вниз по улице, заныривали в дырки в заборах, крались вдоль вязких от листьев канав, огибали по кругу свет, что проливался конусом от уличных фонарей. Их усы и лапы выучили дорогу вдоль и поперёк – каждая трещина и каждый сломанный столб, каждая ямка и каждый клочок травы были знакомы им, точно шерсть на собственных мордах.

– Какое злодейство скрывается в сером сумраке? – проговорил один из лисёнышей по имени Стерлинг.

– Стерлинг! – рявкнула Дасти, заставляя его умолкнуть.

Лисица останавливалась каждые двадцать хвостов: осмотрись, принюхайся, послушай.

Двор, изгородь, мусорный бак.

Осмотрись, принюхайся, послушай.

Крыльцо, машина, газонокосилка.

Осмотрись, принюхайся, послушай.

Стерлинг заговорил шёпотом:

– Изгнанные из лесов и полей койотами и волками, отторгнутые от Города жестокостью человека, наши герои оказались меж двух миров. Между городом и лесом. Между тьмой и уличным фонарём. Между светом дня и непроглядностью…

– Стерлинг! – зашипела сердито Дасти. – Я не шучу.

Лисица остановилась и подняла переднюю лапу. Лисёныши повторили за ней.

Осмотрись, принюхайся, послушай.

Для Ласки, молоденькой лисички, звуки и запахи ночи были такими же, как всегда – пахло ржавой водой от поливалок, опадала с деревьев листва, гудрон остывал на дороге… Только глаза видели отличие. На улице был припаркован какой-то белый фургон, его железное брюхо пощёлкивало, остывая. Но Дасти не обратила на фургон никакого внимания, и тогда Ласка тоже решила не тревожиться из-за этого.

Лисы бежали дальше сквозь ночь, и шёпот Стерлинга стал едва различим.

– С виду улица Готорна похожа на любую другую. Но кто знает, какое зло прячется в её закоулках и подворотнях?

– В подворотнях! – громко прыснул третий лисёныш, Джулеп.

Дасти вздёрнула губу, и пасть у Джулепа захлопнулась так быстро, что это услышали остальные.

– Если наши бесстрашные лисы утратят осторожность, – вещал Стерлинг, посверкивая в ночи узкими глазами, – если они перестанут ловить каждое движение вокруг, каждый звук, каждый запах, то забредут в места, которые я назову…

Дасти зарычала и резко обернулась. Стерлинг замер как вкопанный.

– Если из-за тебя нас сейчас поймают, помяни моё слово, я сама швырну тебя людям, чтобы спасти остальных, – остро засверкал её единственный клык. – Ясно?

Стерлинг уронил голову, и Дасти продолжила путь.

Не успел Стерлинг увидеть перед собой её хвост, как тут же выговорил одними губами:

– Сумеречная Зона.

Они подошли к дому с чёрно-белой вертушкой на газоне. Лопасти вертушки завораживающе вращались. Дасти юркнула в дыру под забором сбоку от дороги, её задние лапы подвернулись, как осенний лист. Следом, извиваясь и царапая спины о шероховатое дерево, скольз нули мальчишки. Ласка лезла не торопясь, осторожно, чтобы не напороться снова хвостом на гвоздь.

Лисы крадучись пробрались в непроглядной тьме щели между забором и домом и очутились среди растрёпанных теней Мусорного Двора. Люди обычно избавляются от старых вещей, но Беззубая Дама хранила всё. Шины, уложенные в башни, спицы от колёс, напоминавшие гнёзда, манекен и сломанное окно, холодильник, остановившиеся часы и даже скульптуру, изображавшую человеческий глаз. Всё это окружали стопки журналов, распухшие после нескольких месяцев дождей.

Ласка облегчённо махнула хвостом, повела ушами. На улице Готорна Мусорный Двор, с его угощениями и бесчисленными укромными уголками, был редким уютным местом. И всё же Ласка ступала с опаской, внимательно осматривая газон – вдруг там черепки или куски проволоки, готовые ужалить, как муравьи.

Пока Джулеп обнюхивал сокровища двора, что поинтереснее, Дасти проверила заднее крыльцо дома. В воздухе, точно запах увядших цветов, висел призрак духов Беззубой Дамы. Ветерок раскачивал её кресло-качалку. Старая женщина ушла на ночь в дом. Но про них не забыла. Банка с кошачьей едой стояла открытой и ждала.

– Ф-ф! – подала знак Дасти, и Стерлинг бросился к шатким ступенькам крыльца, рассекая ночь своим серебристым мехом. Джулеп, который на что-то отвлёкся, кинулся следом, и синеватые блики будто расплылись у него по шубке. Стерлинг был уже на ус от крыльца, когда Джулеп ухватил его за хвост и дёрнул назад.

– Ай!

Джулеп вскарабкался через спину Стерлинга, но споткнулся на крыльце, не добежав до верха. Стерлинг отскочил в сторону, потом прыгнул на неприколоченную ступеньку и, подбросив другой её конец вверх, ударил Джулепа под челюсть. Тот кубарем полетел с крыльца.

Стерлинг встал над банкой и с ликованием запыхтел.

С нижней ступеньки на него сердито посмотрел Джулеп:

– Я из-за тебя язык чуть не откусил!

– Правильно! – сказал Стерлинг. – С такой скоростью никогда не доберёшься до еды, пока она есть!

Джулеп отряхнул с морды боль и против воли расхохотался:

– Вот погоди – уснёшь…

Из-за этого Ласка всегда ждала, когда можно будет подняться по ступенькам.

– Тут пусто! – воскликнул Стерлинг.

Толкнув носом, он спихнул банку с крыльца, она пусто сбрякала по ступенькам и подкатилась к Дасти.

Лисица, прищурив глаза, посмотрела на улицу:

– Здесь кто-то был.

Стерлинг и Джулеп переглянулись, вытаращив глаза. У Ласки встала дыбом шерсть на загривке. Она больше не чувствовала себя такой уж голодной.

– Все лисы в квартале знают, что этот двор – наш, – сказала Дасти. – Мы его пометили.