Я сопротивляюсь желанию обнять ее, вместо этого открывая для нее дверь. Как раз перед тем, как она захлопнет ее за собой…она улыбается. Эта улыбка стоила того, чтобы нарушить правила.

Следующие несколько часов я провожу, патрулируя общежития для новичков, и знаю, что провожу гораздо больше времени, чем следовало бы, на четвертом этаже женского отделения. Каждый раз, проходя мимо ее комнаты, я прижимаю ухо к двери, чтобы проверить, как она. Первые несколько раз я слышу, как льются слезы. Наконец, на моем пятом обходе, в ее комнате становится тихо. Она заснула, и я молюсь, чтобы сегодня ночью она обрела покой в своих снах.

========== Глава 15. Руки и сердца ==========

Следующая неделя была пыткой… для нас обоих. Роза молча переживала последствия этих слухов.

Большую часть времени она храбрилась, но я мог видеть сквозь тонкую вуаль. Она не решалась встретиться с кем-либо взглядом, избегая любого ненужного социального взаимодействия. Если ей не нужно было быть где-то конкретно в кампусе, она уходила в свою комнату. Через несколько дней я начал замечать в ней меньше энергии. Темные круги у нее под глазами выросли до такой степени, что она не могла скрыть их косметикой. Она плохо спала. Она также, казалось, похудела, а когда я видел ее в кафетерии, она вообще почти ничего не ела. Для кого-то, кто обычно не стыдился переедать своих сверстников мужского пола, это было довольно необычно… почти пугающе. Хотя она и пыталась улыбаться своим друзьям, это было страшное зрелище. Ничто не могло скрыть слез, которые, казалось, были готовы пролиться в любой момент. Она сдерживала их… по крайней мере, на публике. Непреднамеренно у меня вошло в привычку проходить мимо ее комнаты в общежитии, чтобы проверить ее перед моими поздними вечерними сменами, и чаще всего я слышал, как она тихо плачет за закрытой дверью.

Я все надеялся, что кто-нибудь из ее друзей заговорит с ней, утешит ее. Наверняка Василиса заметила, как она разваливается на наших глазах. Но нет, во всяком случае, она, казалось, отдалялась от Розы. Я видел ее в компании других членов королевской семьи мороев слишком часто, смеющуюся и, казалось бы, не подозревающую о боли, которая причинила страдания ее подруге. Внезапно Лисса стала центром молодого королевского общества в кампусе. В то время как Роза делала все возможное, чтобы спрятаться от мира, Василиса двигалась сквозь него с легкостью… как будто теперь она не обременена запятнанной репутацией своей лучшей подруги. Я не мог понять, как и почему она так себя вела, но мне было трудно зацикливаться на этом, не чувствуя, как нарастает мое собственное разочарование и напряжение.

Даже Мейсон дал ей пространство. Мальчик прятал свою влюбленность, и я мог видеть игру эмоций каждый раз, когда он смотрел на нее. Боль, ревность, предательство, жалость, тоска, гнев, печаль и многое другое. Иногда ему казалось, что он хочет дотянуться до нее, и однажды он это сделал, но все, что он за свои усилия он получил резкое слово гнева. После этого он просто наблюдал за ней…точно так же, как я это сделал.

Я все еще не знал, что ей сказать. Я не хотел ухудшать ситуацию, но и не знал, как сделать ее лучше. Я просто пытался найти золотую середину… Мы придерживались нашего обычного графика тренировок, никогда не обсуждая слухи. Хотя это было не так уж много, казалось, что это принесло немного больше жизни для Розы, чего ей, казалось, не хватало до конца дня. Я продолжал бегать с ней, растягиваться и тренироваться вместе с ней. Иногда я получал понимающий взгляд, когда мое сочувствие брало верх надо мной, и я обращался с ней легче, чем обычно, но в целом мы делали все возможное, чтобы притвориться, что ничего не произошло.

Однажды утром я решил попробовать с ней что-то новое. Это было одно из моих любимых наступательных упражнений со времен моей академии. Я бы позволил ей использовать любое самодельное оружие, которое она могла бы найти для защиты и нападения. Сейчас была поздняя осень, почти зима; мороз проявлялся каждый день, но редкие снежные припорошки, которые мы делали, никогда не задерживались надолго. Сегодня почва была чистой, и мы работали снаружи.

Пока она перебирала несколько различных импровизированных орудий, она, казалось, отдавала предпочтение паре ветвей длиной в два фута. Я не винил ее за предпочтение, так как они, казалось, напоминали оружие филиппинских боевых искусств, называемое Кали или Эскрима. Она практиковалась с ними раньше, так что это было бы несколько знакомо. Она боролась страстно, иногда соскальзывая с обоснованной решимости, которую я поощрял, в сторону более слепой ярости, вызванной ее нынешним стрессом. Я упорно трудился, чтобы вернуть ее к надлежащему обучению, но по мере того, как тренировка продолжалась, она становилась все более и более рассеянной. Наконец я объявил перерыв, и мы собрали то немногое оборудование, что мы использовали.

— Твои руки! — мы почти закончили убирать припасы, когда я наконец увидел их, и этого зрелища было достаточно, чтобы шокировать меня.

Они были красными, с влажными, потрескавшимися и даже кровоточащими ранками в некоторых местах. Мы тренировались на улице в течение нескольких недель, но я никогда не замечал, чтобы они неуклонно получали все больше и больше повреждений от холода. Я тихо выругался, снова благодарный за то, что она не понимала мой родной язык, так как я мог бы честно соперничать с ее языком, если бы не проверял себя.

— Где твои перчатки? — спросил я.

Она посмотрела на свои руки со странным смущенным выражением… будто это был первый раз, когда она их увидела. Она повертела их перед собой, прежде чем ответить мне:

— У меня их нет. В Портленде они никогда не были нужны.

Я покачал головой, снова выругавшись себе под нос, прежде чем усадить ее на ближайший стул и достать хорошо укомплектованную аптечку первой помощи. При таком количестве травм в спортзале поблизости было несколько, и все они пополнялись ежемесячно, если не еженедельно. Я также схватил одно из запасных спортивных полотенец, смочив его теплой водой, я вернулся к ней. Я попытался осторожно вытереть кровь, молча ругая себя за то, что никогда не видел физических повреждений, которые она получила, в то время как я был так сосредоточен на ее душевных страданиях.

— Будут тебе перчатки, — это не было большим раскаянием в моей невнимательности, но я мог, по крайней мере, убедиться, что это больше не повторится.

Она только кивнула в ответ, казалось бы, погруженная в свои мысли, наблюдая за моими действиями.

— Это только начало, не так ли?

Ее голос звучал тихо и отстраненно, я даже не был уверен, что правильно ее расслышал.

— Начало чего?

— Этого. Превращения в Альберту. В нее…и всех остальных женщин-стражей. Они все мускулистые и все такое.

Она издала тихий нерешительный смешок.

— Драки, тренировки и постоянное пребывание на свежем воздухе — они больше не красивые, — я остановился и посмотрел на нее, когда она продолжила. — Эта… эта жизнь. Это разрушает их. Я имею в виду их внешность.

Она отвернулась от меня, качая головой, как будто пыталась избавиться от чего-то такого глупого, как юношеское тщеславие, хотя я мог сказать, что она действительно находила эту идею неприятной.

Что касается меня, то все, что я мог делать, это удивленно таращиться. Как она могла подумать, что что-то может исказить ее красоту? Она была сногсшибательна, и я не мог представить, что что-то может это изменить. Даже будучи уставшей, больной и истекая кровью, она обладала способностью пленять меня и любого другого мужчину в этом кампусе.

Если бы она действительно приложила к этому усилия, мы были бы в ее власти. Ее волосы струились, как шелк, почти черные, но при отражении на свету переливались всеми цветами радуги. Ее глаза были темными, как шоколад, но все еще, казалось, сияли, особенно когда она улыбалась. Эта улыбка…одного этого было достаточно, чтобы поставить людей на колени. Все это, и я даже не начал упоминать ее тело; нежное, но мощное, подтянутое за годы тренировок, но мягкое от ее естественной женственности. У меня был лишь мимолетный взгляд, и этого было достаточно, чтобы преследовать меня во снах.