— Правда? — спросила она, почти задыхаясь, когда попыталась заговорить. — Ты хотел меня?

Теперь мы были недалеко от клиники, но я все еще не был уверен, что она справится. Она была так слаба к этому времени. Я чувствовал, как она ускользает от меня. Я не мог лгать ей сейчас, не тогда, когда она была так близка к смерти.

— Да, Роза. Я действительно хотел тебя. — мой голос был хриплым от чувства вины. — Я все еще хочу. Я желаю… Я хотел бы, чтобы мы могли быть вместе.

Она что-то пробормотала, когда я протискивался в двери клиники, мои крики о помощи заглушали ее слова. Когда звуки торопливых шагов и голосов донеслись до нас, она снова заговорила.

— Почему ты солгал? — я не мог вынести выражения разбитого сердца на ее лице, поэтому притянул ее ближе к себе, прижимая к груди и обнимая.

— Потому что мы не можем быть вместе, — это тихое признание было физически больно произносить вслух.

Она попыталась заговорить снова, но ее слова были слишком слабы. Большинство из них терялось в ее затрудненном дыхании. Я смог разобрать только два: Возраст. Наставник. Этого было достаточно, чтобы собрать воедино ее мысли.

Я вытер одну из слез, скатившихся по ее щеке.

— Это только часть. Но еще… Ну, мы с тобой оба когда-нибудь станем стражами Лиссы, — я сказал это скорее как пожелание, чем как факт. Не было никакой гарантии, что она переживет этот день, не говоря уже о выпускном. — Я должен защитить ее любой ценой. Если придет стая стригоев, мне нужно будет броситься между ними и ней.

Ее глаза начали трепетать, медленно закрываясь, когда она начала поддаваться своим травмам.

— Я знаю это. Конечно… — ее слова улетучились, когда она наконец погрузилась в беспамятство.

Теперь я мог видеть медицинскую бригаду. Они заберут ее у меня в одно мгновение. Не уверенный, что у меня когда-нибудь снова появится такой шанс, я обнял ее в последний раз и прошептал ей на ухо свою последнюю правду.

— Если я позволю себе любить тебя, я не буду бросаться перед ней. Я брошусь перед тобой.

Я ждал возле приемной, пока мой разум мог терпеть тишину. Никто мне еще ничего не сказал. Я размышлял о том, чтобы найти кого-нибудь и потребовать ответов, но я знал, что это ей не поможет. Однако я тоже не мог больше ждать здесь. Я чувствовал, как стены смыкаются вокруг меня.

Я решил совершить короткую прогулку, чтобы отдышаться и прочистить мозги. Приняв решение, я вышел за дверь только для того, чтобы столкнуться с Альбертой. Ее вопросы прервали мои извинения.

— Где она? С ней все в порядке? Что случилось? Как ты ее нашел?

Я положил руки ей на плечи, чтобы успокоить ее, прежде чем ответить.

— Я не знаю, почему она оказалась в центре содержания под стражей или как она вообще туда попала, но я нашел ее, когда понял, что Натали обратилась и попытается освободить своего отца. Роза уже нанесла немало ударов, прежде чем я заколол Натали. Я доставил ее сюда так быстро, как только мог, но… — слова подвели меня, и я не смог закончить мысль.

Альберта понимающе посмотрела на меня и кивнула.

— Я пойду проверю ее и попытаюсь узнать последние новости о ее состоянии. Тебе следует подышать свежим воздухом. Я позвоню тебе, как только узнаю какие-нибудь новости.

Когда мы расставались, я кое-что вспомнил.

— Они поймали Виктора?

Она снова повернулась ко мне.

— Да. Они нашли его до того, как он пересек границу кампуса. Судебные стражи должны быть здесь до конца дня, чтобы забрать его и остальных.

Я слабо улыбнулся в ответ, благодарный за маленькую победу среди стольких трагедий. Потом я бесцельно бродил по территории, пока у меня не зазвонил телефон. Альберта дала мне знать, что Роза проснулась. Я примчался, как только смог, только для того, чтобы обнаружить, что мы были не одни.

Несколько других, включая Мейсона, Кристиана и Василису, окружили ее кровать. Она выглядела усталой, но говорила оживленно. Я не слышал, о чем они говорили, потому что в этот момент ее глаза встретились с моими, и наш собственный разговор прошел без слов между нами.

Она посмотрела на меня с благодарностью, сожалением и пониманием. Я на мгновение смутился, пока ее глаза быстро не метнулись к Лиссе, прежде чем вернуться к моим собственным. Тогда все стало ясно. Она слышала мои последние слова о том, что Лисса должна быть на первом месте. Она согласилась со мной. Не имело значения, что мы чувствовали, мы не могли поддаться этому. Они на первом месте.

Я кивнул, как и она, и мы скрепили наше соглашение молчанием. Я вышел из комнаты, не сказав ей ни слова.

Я не был уверен, услышала ли она меня — она уже обмякла в моих объятиях, — но я надеялся, что этих слов будет достаточно.

Однако в тот момент, когда они забрали ее у меня и увезли на лечение, я почувствовал укол сожаления. Я остался один в коридоре, не зная, будет ли она жить или умрет, когда я понял, что была одна последняя правда, которую я должен был ей сказать. К сожалению, я понял это слишком поздно.

Теперь уже не имело значения, позволю я себе влюбиться в нее или нет, потому что я уже влюбился.

Я уже был безнадежно влюблен в Роуз. Мою Розу.

***

Две недели спустя я получил свою седьмую «Молнию». Каждая из них был болезненной, но не из-за иглы для татуировки. За каждой меткой стояла своя история. Каждая история заканчивалась смертью. Я убивал монстров. Я убивал незнакомцев. Я убивал друзей. Так вот, я убил ребенка.

Для меня едва ли имело значение, что технически она была нежитью, это все равно казалось отвратительным. Она была слишком молода, чтобы ее жизнь оборвалась так внезапно.

Я пытался найти хоть какое-то утешение в том факте, что убил только для того, чтобы спасти другого. Если бы я мог вернуться, я бы убил снова, чтобы спасти Розу. Хотя это делало боль терпимой, я все еще чувствовал тяжесть от ее тяжести. Я дотронулся до повязки на шее, как будто это могло как-то облегчить мою ношу. Этого не произошло. Единственное, что заставляло меня чувствовать себя хоть немного нормально в эти дни — это встречи с Роуз.

На прошлой неделе мы снова начали наши тренировки по ее настоянию. Я хотел подождать еще немного, пока она поправится, но она утверждала, что потратила достаточно времени на исцеление и ей нужно снова начать тренироваться. Несмотря на наше соглашение, или, возможно, из-за него, я почувствовал нежелательный сдвиг в наших отношениях. Между нами возникла новая неловкость, проистекающая из нашего взаимного невысказанного знания. Было тяжело осознавать, что я ей небезразличен. Еще тяжелее было сознавать, что она тоже понимает мои чувства. Труднее всего было осознавать, что никто из нас не мог — или не хотел — ничего с этим поделать.

Вместо этого мы притворялись.

Мы делали вид, что между нами все нормально.

Мы притворялись учеником и наставником.

Мы притворялись, что не чувствуем знакомой искры каждый раз, когда моя кожа соприкасалась с ее.

Я притворялся, что не чувствую, как мое сердце замирает каждый раз, когда я вижу ее.

Она притворялась, что не улыбается каждый раз, когда видела меня.

Я притворялся, что не замечаю, как Мейсон преследовал ее.

Она притворялась, что не замечает моей реакции каждый раз, когда он приближается.

Мы притворились, что не говорим немного более лично, чем следовало бы.

Мы притворились, что не позволяем нашим, казалось бы, невинным прикосновениям во время тренировки длиться чуть дольше.

Мы притворились, что не смотрим друг на друга с тоской.

Мы притворялись, что не надеемся на то, что было невозможно.

Мы делали вид, что все в порядке.

Возможно, если бы мы притворялись достаточно долго, то в конце концов так бы и было.

Несмотря на все наше притворство, была одна вещь, которую я больше не хотел притворять.

Я отказался притворяться, что не влюблен в мою Розу.