— Она уверена. Черт, я думал, что он у нас есть.
— Мы все равно должны это проверить, — сказал Лукас. — Может быть, она ошибается.
— Да, мы проверим, но она была уверена. Возникает вопрос, почему Опиум? Он одержим духами? Духи его как-то привлекают? Или он пошел и купил что-то себе, чтобы напомнить ему о Дженсене?»
— Ха, — сказал Лукас.
"Хорошо? Духи или женщина?» Она смотрела на него, ожидая вытащить кролика из шляпы. Может быть, он мог. Лукас закрыл глаза. Через мгновение он сказал: — Это потому, что Дженсен использует его. Он прокрадывается в ее квартиру в темноте, идет в ее спальню, и что-то его выводит из себя. Духи. Или, может быть, увидеть ее там. Но духи действительно возвращают его к нему. Возможно, если он действительно взбесился, он использовал все, что было в бутылке, которую украл у нее.
— Думаешь, этого достаточно? Борода, которую бреют, и флакон духов?
Он покачал головой. "Нет. Мы должны найти что-то. Одна вещь."
Коннелл двигалась по кругу, пока не посмотрела Лукасу прямо в глаза с расстояния не более двух футов. Лицо ее было восковым, бледным, как обеденная свеча. «Сегодня утром я снова заболел. Через две недели я не смогу ходить. Я вернусь на химиотерапию, у меня начнут выпадать волосы. Я не смогу ясно мыслить».
«Господи, Миган. . . ».
— Мне нужен сукин сын, Лукас, — сказала она. «Я не хочу быть мертвой в норе, а он будет ходить со смехом. Ты знаешь, что он тот самый, я знаю, что он тот самый».
"Так?"
— Значит, нам нужно поговорить. Мы должны что-то придумать».
31
КООП ВЫБРАЛСЯ из тюрьмы через несколько минут после полудня, моргая на ярком солнце, его адвокат шел позади, в спортивной куртке через плечо, что-то болтая.
Куп был очень близок к краю. Ему казалось, что у него в голове большая трещина, что она вот-вот расколется пополам, что оттуда вылезет мокрый серый червяк, червяк размером со шланг пылесоса.
Он не любил тюрьму. Ему это совсем не понравилось.
— Помни, никому ничего, ладно? — сказал адвокат, потрясая пальцем в воздухе. Он научился не трясти им своих клиентов: один почти справился. Он повторял предупреждение по меньшей мере в двадцатый раз, и Куп в двадцатый раз кивнул, не слыша его. Он огляделся вокруг, чувствуя, как напряжение спадает, как будто он развернулся, как мумия, которую сдергивают с простыни.
Иисус. Его голова действительно вышла из-под контроля. "Хорошо."
«Вы ничего не можете сказать копам, что могло бы вам помочь. Ничего. Если хочешь с кем-то поговорить, поговори со мной, а если это важно, я с ними поговорю. Хорошо?"
«Никаких сделок», — сказал Куп. «Я не хочу слышать ни о каких грёбаных сделках».
«Есть ли шанс, что ты сможешь найти парня, который продал тебе эти вещи?» Адвокат был похож на почтальона на PCP. Достаточно обычное, но все в его лице слишком натянуто, слишком натянуто. И хотя каждое из его слов было четко произнесено, их было слишком много, сказанных слишком быстро, поток «я думаю» и «может быть, мы бы лучше». Куп не мог угнаться за ними всеми и начал их игнорировать. «Как ты думаешь, а? Есть ли шанс, что ты сможешь его найти? Любой шанс?"
Куп наконец услышал его, пожал плечами и сказал: «Возможно. Но что мне делать, если я найду его? Позвонить в полицию?
"Нет нет. Ну-ну-нет. Нет. Нет. Позвони мне. Ты не разговариваешь с копами». Глаза адвоката были абсолютно плоскими, как старые картонные фишки для покера. Куп подозревал, что тот не поверил ни единому слову его рассказа.
Куп сказал ему, что купил бриллиантовый крест и такие же серьги у белого мальчика — буквально мальчика, подростка — в тренировочной рубашке Национальной гвардии Миннесоты, который околачивался в «Утиной гостинице» в Хопкинсе. По словам Купа, у ребенка был большой пучок темных волос и серьга. Он сказал, что купил брошь и серьги за 200 долларов. Парень знал, что его обдирают, но не знал, что еще с ними делать.
— Как мы объясним, что вы продали их Шульцу? — спросил адвокат.
Куп сказал: «Черт, да все знают Шульца. Полицейские зовут его Просто Обычный Шульц. Если у вас есть что-то, что вы хотите продать, и вы не совсем уверены, откуда это взялось, поговорите с Шульцем. Если бы я был действительно умным грабителем, как говорят копы, я бы точно ни за что на него не пошел. Он практически у них на зарплате.
Адвокат долго смотрел на него, а потом сказал: «Хорошо. Хорошо. Хорошо. Итак, у вас не было постоянной работы с начала рецессии, за исключением этого выступления в спортзале, и вы увидели возможность заработать несколько баксов, воспользовались ею, а теперь сожалеете. Хорошо?"
С Купом все было в порядке.
Теперь, когда адвокат, бормоча, последовал за ним из тюрьмы, Куп зажал уши руками и сложил голову. Адвокат отступил назад, спросил: «С вами все в порядке?»
— Не нравится это место, — сказал Куп, оглядываясь через плечо.
КООП БОЛЬНО. Почти каждый мускул в его теле болел. Он мог справиться с первой частью задержания. Он мог справиться с тем, чтобы согнуть и расправить их. Но он чувствовал, как его кровь утекает по мере приближения к камере. Им пришлось загнать его в камеру, подтолкнуть, и, оказавшись внутри, дверь была заперта, он посидел какое-то время, и страх подступил к его горлу.
— Ублюдок, — сказал он вслух, глядя на углы камер. Все было так близко. И вдавливая.
В этот момент он мог переступить через край. Вместо этого он начал делать приседания, отжимания, мостики, глубокие сгибания коленей, подъемы носков, отжимания, подъемы ног. Он запрыгивал на койку, пока его ноги не подкосились. Он никогда в жизни так много не работал; он не останавливался, пока его мышцы просто не остановились. Затем он заснул; ему снились ящики с руками и дырки с зубами. Он мечтал о барах. Проснувшись, он снова начал работать.
