— Мы принимаем это во внимание, — мягко сказал Грив. «На самом деле, мы обеспокоены этими вещами».

  Толстяк вздохнул, с трудом поднялся на ноги и обошел прилавок к окну. Он указал на свалку. «Видишь ту иву? У него есть место в лесу вон там. Мы не должны позволять ему, но что ты собираешься делать?

  ЛУКАС И ГРЕЙВ шаркали по желтой мусорной свалке, стараясь держаться подальше от следов пыли, выбрасываемых проезжающими мимо мусоровозами. Свалка больше походила на строительную площадку, чем на свалку, с большими котами D-9, работающими по краям сырой грязи; и только по краям она выглядела как свалка: нагромождение зеленых пластиковых мусорных пакетов, одноразовых пеленок, коробок из-под хлопьев, картона, обрезков листового пластика и металла, все валялось под желтой грязью, и все окружено второстепенным лесом. . Чайки, вороны и голуби висели над носилками в поисках пищи; костлявая серая собака, двигаясь, как шакал, скользила по краям.

  Ива была старая, желтая, с большими плакучими ветвями, ярко-зелеными и молодыми. Под ним два синих пластиковых брезента были накинуты на ветки деревьев, словно палатки. Под одним из брезентов был уцелевший угольный гриль; под другим был матрац. Мужчина лежал на матрасе, лицом вверх, с открытыми глазами, не двигаясь.

  — Господи, он чертовски мертв, — сказал Грив приглушенным голосом.

  Лукас сошел с сырой земли, Грив неохотно поплелся за ним, пошел по узкой тропинке вокруг зарослей кустов и ощутил вонь человеческих экскрементов. Запах был густым и исходил из неизвестного направления. Он начал дышать через рот, бессознательно потянулся к своей бедренной кости и вытащил свой пистолет на четверть дюйма из кобуры, ослабив его, затем похлопал по нему. Он подошел ближе, прежде чем крикнул: «Привет. Привет."

  Человек на матрасе вздрогнул, затем снова затих. Он лежал с одной вытянутой рукой, другой над тазом. Лукас увидел, что с вытянутой рукой что-то не так, подходя ближе. Рядом с матрацем обрубок с плоской вершиной, по-видимому, использовался как стол. На пне стояла группа маленьких коричневых цилиндров, похожих на куски вяленой говядины. Рядом с пнем лежала на боку галлонная алюминиевая банка растворителя краски с закрытой крышкой.

  "Привет. . . ».

  Мужчина откатился дальше, попытался сесть. Джанки Дуг. Он был босиком. И у него был нож, длинный изогнутый номер с жемчужной ручкой, открытый, лезвие выступало из рукояти на пять дюймов. Дуг держал его деликатно, словно опасную бритву, и сказал одно слово: «Готов на х**». Глаза Дуга были мутно-белыми, как будто покрыты катарактой, а лицо было обожжено-коричневым. У него не было зубов, и он не брился несколько недель. Когда он встал, его седеющие волосы упали ему на плечи, запутавшись в грязи. Он выглядел хуже, чем Лукас когда-либо видел его: выглядел хуже, чем Лукас когда-либо видел человека.

  — Здесь повсюду дерьмо, — сказал Грив. Затем: «Смотри, смотри на лезвие. . . ».

  Джанки крутил нож в пальцах с ловкостью чирлидера, крутящего дубинку, сталь мерцала в слабом солнечном свете. «Готовы прочь», — закричал он. Он сделал шаг к Лукасу, упал, попытался поймать себя свободной рукой, рукой без ножа, снова вскрикнул и перекатился на спину, баюкая свободную руку. На руке не было пальцев. Лукас посмотрел на обрубок: коричневые штуки были кусочками пальца и нескольких пальцев на ногах.

  — Господи Иисусе, — пробормотал он. Он взглянул на Грива, чей рот был открыт. Джанки плакал, пытаясь встать, все еще с ножом в здоровой руке. Лукас подошел к нему сзади и, когда Джанки встал на колени, поставил ногу ему между лопаток и толкнул лицом вниз на истертую грязь прямо с матраса. Прижав его, он поймал больную руку, и, когда Джанки извивался, плача, поймал другую руку, вытряхнув нож из своей руки. Джанки был слишком слаб, чтобы сопротивляться; слабее ребенка.

  "Ты можешь идти?" — спросил Лукас, пытаясь поднять Джанки. Он посмотрел на Грива. "Дай мне руку."

  Джанки, застигнутый врасплох, кивнул и с помощью Лукаса и Грива поднялся на ноги.

  — Нам нужно идти, чувак. Нам нужно идти, Джанки, — сказал Лукас. — Мы полицейские, ты должен пойти с нами.

  Они повели его обратно через дерьмовую вонь, через сорняки, Джанки спотыкался, все еще плача; на полпути что-то произошло, и он остановился, посмотрел на Лукаса, и его глаза прояснились. «Возьми мой клинок. Возьми мой клинок, пожалуйста. Все заржавеет».

  Лукас посмотрел на него минуту, потом оглянулся. — Держи его, — сказал он Гриву. Джанки не имел никакого отношения к убийствам; ни за что. Но Лукас должен взять нож.

  «Возьми клинок».

  Лукас побежал обратно к лагерю, подобрал нож, сложил его и пошел туда, где Грив держал Джанки за руку, Джанки покачивался на тропе. Мысли Джанки снова ускользнули, и он безмолвно последовал за Лукасом и Гривом по желтой грязи, шагая скованно, как будто его ноги были столбами. На ногах остались только большие пальцы. Его большой палец и самые нижние суставы пальцев остались на левой руке; рука была огненной от инфекции.

  Вернувшись в сарай, толстяк вышел, и Лукас сказал: «Позвони в 911. Скажи им, что полицейскому нужна скорая помощь. Меня зовут Лукас Дэвенпорт, и я заместитель главы муниципалитета Миннеаполиса».

  — Что случилось? . . ?» Толстяк вздрогнул, потом увидел сначала руку Джанки, а потом и его ноги. — О, моя сладкая Пресвятая Дева Мария, — сказал он и вернулся в сарай.

  Лукас посмотрел на Джанки, полез в его карман и протянул ему нож. — Отпусти его, — сказал он Гриву.

  — Что ты собираешься делать? — спросил Грив.

  — Просто отпусти его.

  Неохотно Грив отпустил его, и нож, все еще сжатый, замерцал в его руке. Лукас отступил от него в сторону, как ножевой боец, и сказал: — Я собираюсь порезать тебя, Джанки, — сказал он низким, вызывающим голосом.

  Джанки повернулся к нему с улыбкой на изуродованном лице. Нож повернулся в его руке, и вдруг лезвие щелкнуло. Джанки поковылял к Лукасу.

  «Я порезал тебя; ты меня не порежешь, — сказал он.