Если бы у него не было подходящей вещи, с которой можно было бы работать, он мог бы и не пытаться. Но в его ящике с инструментами была нужная вещь, или то, что казалось нужной вещью: пара крошечных плоскогубцев с тонкими губками, которые использовались для автомобильных электромонтажных работ.

   Это будет больно, подумал он. Но если это сработало. . .

  Он отнес их обратно в дом, принял две таблетки, натер плоскогубцы антибактериальным мылом, а потом, все еще не довольный их состоянием, бросил их в кастрюлю, залил водой и поставил на плиту. Он дал им покипеть некоторое время, затем остыл под водой, ожидая, пока таблетки приживутся. Он взглянул на часы: сорок пять минут до выхода на работу. Он мог это сделать.

  Он сделал это, сидя за кухонным столом. Прощупал комок иглой, затем медленно вдавил плоскогубцы, пока не коснулся его. Боль была притуплена таблетками, но сейчас было так больно, как никогда. Его правая рука, рука с плоскогубцами, начала трястись, поэтому он закрепил плоскогубцы левой рукой и прислонился к столу, напрягая силы.

  Затем правой рукой, уже твердой, он медленно раздвинул плоскогубцы, толкнул их вниз вдоль шишки — или, как ему казалось, вниз, его рука снова тряслась — и сжал. Боль пронзила его тело. «Может быть, у нас есть немного мяса», — подумал он. Сжатый . . . и имел это.

  Медленно, но уверенно. Держал, тянул, тянул. . . съел немного мяса, но вдруг почувствовал, что шишка отделилась. Подержал, подержал, потянул. . .

  И выдал. Он появился как маленькая серая личинка, скользкая от крови, слизняк 22-го калибра размером с половину горошины.

  Кровь снова хлынула из его груди, но теперь все казалось другим. Боль изменилась — раньше она была отвратительной, разъедающей, а теперь просто причиняла боль. С этим он мог справиться.

  Он поковылял в ванную, посмотрел на себя в зеркало. Лицо его казалось уже, острее, волчьим; а также побелел от боли, его хмурые морщины глубоко врезались.

  Но он мог коснуться своей груди, не вздрогнув. Он мог манипулировать областью раны без боли. Он принял две таблетки пенициллина и обезболивающее и посмотрел на часы. Пришлось начать движение. Он перевязал себя марлей и бинтом, отнес свою окровавленную рубашку, майку и флис в стиральную машину, бросил их, налил полстакана жидкости «Тайд» и завел ее. Забрался в форму.

  Почти готово, подумал он, застегивая рубашку. Там была Летти Уэст, но если бы они обыскивали свалку, он бы знал об этом, а они пока не знали. Может она не знала? Может быть, он зря так рисковал?

  У него была ночь, чтобы подумать об этом.

  И думать о пуле. Было чувство выполненного долга с пулей. Черт, это была история. Может быть, он когда-нибудь расскажет об этом.

  ЭТА НОЧЬ БЫЛА самой длинной в жизни Синглтона — и, как и большинство других ночей в его жизни, ничего не произошло. Он ездил взад и вперед по городу, как обычно, в одиннадцать часов, затем направился в сельскую местность, проехав через список небольших городков округа Кастер, показывая флаг шерифу. Он пытался думать о Катине, пока вел машину, но там, где раньше была Катина, стоял большой темный ящик. Он попытался сфокусироваться на ее лице, но ничего не вышло. Он пытался думать о том, что произойдет в ближайшие несколько дней, и ничего не мог придумать.

  В семь часов он отписался, пошел домой и рухнул — пролежал полностью одетый на своей кровати, ничего не чувствуя, пока не зазвонил телефон.

  19

  ОНИ ЗАСТРЕЛИЛИСЬ .

  Накануне они бродили по Бродерику, разговаривая с домохозяйками и работниками Калба, но ни к чему не пришли. Предложение, которое Лукас сделал помощникам шерифа, еще ничего не дало, и Лукас начал задаваться вопросом, сможет ли он придумать способ заманить убийцу. Проблема заключалась в отсутствии приманки. Была Летти, но он не мог ее использовать. Мог бы использовать ее, если бы она была пятидесятилетней задницей, которая навлекла на себя беду, но не невинным подростком.

  Он немного беспокоился о том, что даже удосужился придумать причины не использовать ее. . .

  Он сидел на своей кровати в мотеле № 6, читал статью в «Стар трибьюн » о нападении на дом Уэста и ждал, когда Дель постучит. Телевизор был настроен на погодный канал, потому что до них дошли ночные слухи. клерк, что идет снег. Куда-то идет. Когда он выглянул в окно после того, как встал, вокруг летало несколько толстых хлопьев, но ничего серьезного. Он перечитывал рассказ о пожаре, когда в номере зазвонил телефон.

  Рут Льюис: «Шериф звонил. Завтра Марту Уэст хотят похоронить, а я собираюсь вернуть Летти. Я хотел, чтобы вы знали: шериф сказал, что они обеспечат безопасность на похоронах.

  «Она может путешествовать? Летти?

  — Твоя жена так говорит. Ваша жена, кстати, лечащий врач. Она сказала, что ты не знал. Она сказала, что Летти понадобится им через неделю, но она может отправиться завтра.

  — Кто-нибудь придумал, где она может остановиться?

  "Да. Она останется со мной. У меня сейчас много места, и мы ладим».

  "Отлично. Хотел бы я знать о похоронах. Я мог бы попытаться отодвинуть его на пару дней».

  «Я ничего об этом не знаю, — сказал Льюис. «Шериф сказал, что все готово. . . и это то, что я знаю».

  — Приходи ко мне, когда поднимешься сюда, — сказал Лукас. — Нам есть о чем поговорить.

  — Возможно, — сказала она.

  ПРИШЕЛ . «Мы занимаемся Калбом?»

  — У меня больше ничего нет, — сказал Лукас.

  Они сели в машину и, бездельничая, побрели к Бродерику через серый пейзаж, направляясь в кафе «Волк», где они обнаружили, что блины съедобны. Снег стал тяжелее, и радиостанция Северной Дакоты сообщила, что к вечеру может быть от четырех до шести дюймов. Около дома Кэша было припарковано с полдюжины машин — криминалисты из BCA, ФБР и по крайней мере один заместитель шерифа, как предположил Лукас.