В его собственном представлении Синглтон был ковбоем и художником с автомобильным лаком, и только второстепенным, неважным образом, помощником шерифа и наблюдателем банды угонщиков автомобилей. Однако он знал, что чего-то не хватает в его жизни. Он чувствовал, что все детали были там, но не цвет. Он чувствовал себя черно-белой фотографией — только когда он встретил Катину, его жизнь начала немного краситься.

  В сознании других людей Лорен Синглтон был, если они вообще о нем думали, одиночкой, фамильярным аутсайдером, человеком, всегда стоящим на грани. Несколько женщин пытались заговорить с ним — он выглядел неплохо, а ковбойская одежда, казалось, придавала ему некоторую индивидуальность, — но они нашли его невосприимчивым, эмоционально заторможенным. Будучи депутатом, он имел репутацию человека небрежной жестокости, которая, казалось, сочеталась с его присущей ему холодностью. Даже его автомобили, его Кэдди были склонны к холодным, ярким цветам, от которых у вас свело зубы.

  Все кивали ему на улице; почти никто с ним не разговаривал.

  Затем приехала КАТИНА ЛЬЮИС , чтобы работать с монахинями . Синглтон не был уверен, что любил кого-то до встречи с Льюисом. Иногда он думал об этом. Вероятно, он любил Льюис, подумал он — другого объяснения тому, что он чувствовал, когда был рядом с ней, не было, — но любил ли он свою мать? Был ли он когда-нибудь? Она была единственной другой возможностью для любви в его жизни, и всем полагалось любить его мать. Люди делали татуировки «Мама» на руках. Люди ели в заведениях под названием «У мамы», потому что мама никогда не причинит тебе вреда, у нее всегда будет лишний кусок пирога для своего маленького мальчика.

  Но мать Синглтона годами выбивала из него все дерьмо; так сильно избил его, когда ему было шесть лет месяцев, что дядя отвез его в больницу, сказал доктору, что он выполз из манежа и упал с лестницы.

  Его отец, Эдгар Синглтон, погиб в результате аварии на заводе по производству древесно-стружечных плит, когда Лорен было два года. Синглтон с некоторым наслаждением слышал, как его мать рассказывала истории о «вареном Эге», о том, как его отец был убит с головы до ног, когда прорвало паропровод в технологическом резервуаре, и как он лежал в больнице, обгоревший более чем на 95 процентов. своего тела, ожидающего смерти, без боли, но и без разума: он семь дней болтался о сенокосе на старой ферме, а потом умер.

  Когда Эг ушел, мама стала одевать Синглтон в девчачьи наряды. Она хотела девочку; девушки были более управляемы. Она сделала все возможное, чтобы превратить Синглтон в одну из них — было бы лучше, если бы любопытный старый директор школы не получил против нее запретительный судебный приказ, требующий, чтобы она одевала своего детсадовца в одежду, соответствующую полу.

  Синглтон смутно помнил все это. После постановления суда она по-прежнему заставляла его время от времени надевать платье и подавать чай на одной из ее дамских покерных вечеринок. Это закончилось, когда ему было одиннадцать, большой для его возраста. Она велела ему надеть платье, а он отказался. Она начала бить его метлой, которой била его в прошлом, и он убежал в зимнюю тьму.

  Когда он вернулся, она была в ванной. Он ушел в ванную, а она закричала на него и попыталась прикрыть свою наготу, но ему было все равно. Он, большой, крепкий, одиннадцатилетний ребенок, подвергшийся насилию, схватил ее за волосы и сунул голову под воду. Она билась, боролась и царапала его, но он держал ее, пока она не перестала сопротивляться.

  Затем он держал ее под водой еще пятнадцать секунд. Когда он, наконец, позволил ей встать, она откинулась на спинку ванну, по-видимому, без дыхания. Затем она вдохнула, маленький вдох, а затем еще один. Через пять минут, еще слабая, она попыталась вылезти из ванны. Синглтон услышал ее, вернулся, снова засунул ее голову под воду, пока она не потеряла сознание во второй раз.

  Во второй раз, когда она пришла в себя, она ничего не сказала об этом: перелезла через край ванны, подползла к двери ванной и сумела запереть ее. Она лежала там, голая, до следующего утра, когда услышала, как он насвистывает за дверью по пути в школу.

  Когда он пришел домой той ночью, он обнаружил, что она заперла его. Он пинал заднюю дверь, пока не сломался замок, и не нашел ее сидящей внутри с бейсбольной битой. Он указал на нее пальцем, одиннадцатилетний, и сказал: «Не шути со мной больше».

  Следующие семь лет они провели вместе, двери спальни запирались на ночь.

  ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ средней школы Синглтон поступил на службу в ВВС, прошел подготовку для службы в воздушной полиции и был отправлен на базу ВВС Эйлсон недалеко от Фэрбенкса, Аляска . Все, что он помнил об этом месте, — это облака и холод: больше, чем двести дней с облачным небом в году, пробирающие до костей семь месяцев, холодные еще три, комары последние два.

  Как дома.

  Выйдя из ВВС, он какое-то время работал в Ист-Гранд-Форксе, перевозя пиломатериалы на складе товаров для дома, а затем услышал о работе заместителя шерифа в округе Кастер. Его опыт работы в AP помог ему. Но он ни в чем особо не старался, и через два года был назначен на постоянную ночную смену с воскресенья по четверг. Если он возьмет его, он может остаться, сказал шериф. В противном случае это было шоссе. Он взял это.

  Ночью в Кастере делать было почти нечего. За двенадцать лет в его смену произошло три пожара в доме, и, может быть, раз в месяц ему вызывали неотложную медицинскую помощь, для чего нужно было только явиться. Он остановит несколько спидеров на проселочных дорогах, посадит в тюрьму нескольких пьяниц, разгонит случайную драку в баре своей небрежной жестокостью.

  Учитывая его рабочие часы, у него не было общественной жизни. Он не следил за спортивными командами, не охотился, не ловил рыбу, не катался на квадроциклах или снегоходах, не садился, не читал, не обращал внимания на музыку и не ходил в кино. Даже телевизор толком не смотрел.

  Его единственным настоящим интересом были старые «кадиллаки». Он брал один в своем гараже, выполнял механическую работу, чтобы вернуть его к жизни, а затем любовно и осторожно разбирал его до голого металла. После нескольких месяцев подготовки он перевез его в автомастерскую Джина Калба, где арендовал оборудование для покраски. Он менял машины каждый год или около того, водил одну, пока ремонтировал вторую. Его текущим автомобилем был Eldorado Biarritz 82-го года выпуска с кастомной решеткой радиатора Rolls Royce. Послевкусие представляло собой отполированные вручную огненно-оранжевые чешуйки на глубокой базе цвета мокко.