«Вот – главный вход, но только вот…» Вот – главный вход, но только вот Упрашивать – я лучше сдохну, — Вхожу я через черный ход, А выходить стараюсь в окна. Не вгоняю я в гроб никого, Но вчера меня, тепленького — Хоть бываю и хуже я сам, — Оскорбили до ужаса. И, плюнув в пьяное мурло И обвязав лицо портьерой, Я вышел прямо сквозь стекло — В объятья к милиционеру. И меня – окровавленного, Всенародно прославленного, Прям как был я – в амбиции Довели до милиции. И, кулаками покарав И попинав меня ногами, Мне присудили крупный штраф — За то, что я нахулиганил. А потом – перевязанному, Несправедливо наказанному — Сердобольные мальчики Дали спать на диванчике. Проснулся я – еще темно, — Успел поспать и отдохнуть я, — Встаю и, как всегда, – в окно, Но на окне – стальные прутья! И меня – патентованного, Ко всему подготовленного, — Эти прутья печальные Ввергли в бездну отчаянья. А рано утром – верь не верь — Я встал, от слабости шатаясь, — И вышел в дверь – я вышел в дверь! С тех пор в себе я сомневаюсь. В мире – тишь и безветрие, Чистота и симметрия, — На душе моей – тягостно, И живу я безрадостно. Зима 1966/67 «Корабли постоят – и ложатся на курс…» Корабли постоят – и ложатся на курс, — Но они возвращаются сквозь непогоды… Не пройдет и полгода – и я появлюсь, — Чтобы снова уйти на полгода. Возвращаются все – кроме лучших друзей, Кроме самых любимых и преданных женщин. Возвращаются все – кроме тех, кто нужней, — Я не верю судьбе, а себе – еще меньше. Но мне хочется верить, что это не так, Что сжигать корабли скоро выйдет из моды. Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в делах — Я, конечно, спою – не пройдет и полгода. Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в мечтах, Я, конечно, спою – не пройдет и полгода. <1967> Случай в ресторане В ресторане по стенкам висят тут и там — «Три медведя», «Заколотый витязь»… За столом одиноко сидит капитан. «Разрешите?» – спросил я. «Садитесь! …Закури!» – «Извините, «Казбек» не курю…» «Ладно, выпей, – давай-ка посуду!.. Да пока принесут… Пей, кому говорю! Будь здоров!» – «Обязательно буду!» «Ну так что же, – сказал, захмелев, капитан, — Водку пьешь ты красиво, однако. А видал ты вблизи пулемет или танк? А ходил ли ты, скажем, в атаку? В сорок третьем под Курском я был старшиной, — За моею спиной – такое… Много всякого, брат, за моею спиной, Чтоб жилось тебе, парень, спокойно!» Он ругался и пил, он спросил про отца, И кричал он, уставясь на блюдо: «Я полжизни отдал за тебя, подлеца, — А ты жизнь прожигаешь, иуда! А винтовку тебе, а послать тебя в бой?! А ты водку тут хлещешь со мною!..» Я сидел как в окопе под Курской дугой — Там, где был капитан старшиною. Он все больше хмелел, я – за ним по пятам, — Только в самом конце разговора Я обидел его – я сказал: «Капитан, Никогда ты не будешь майором!..» 1967 «Ну вот, исчезла дрожь в руках…»
Ну вот, исчезла дрожь в руках, Теперь – наверх! Ну вот, сорвался в пропасть страх Навек, навек, — Для остановки нет причин — Иду, скользя… И в мире нет таких вершин, Что взять нельзя! Среди нехоженых путей Один – пусть мой! Среди невзятых рубежей Один – за мной! А имена тех, кто здесь лег, Снега таят… Среди непройденных дорог Одна – моя! Здесь голубым сияньем льдов Весь склон облит, И тайну чьих-нибудь следов Гранит хранит… И я гляжу в свою мечту Поверх голов И свято верю в чистоту Снегов и слов! И пусть пройдет немалый срок — Мне не забыть, Что здесь сомнения я смог В себе убить. В тот день шептала мне вода: Удач – всегда!.. А день… какой был день тогда? Ах да – среда!.. 1969 К вершине |
