– В смысле?

– Почему-то всю самую вкусную еду фасуют в шумную упаковку, а полезную – в тихую. То есть можно втайне от детей сколько угодно есть кашу, но попробуй проделать то же самое, скажем, с чипсами или конфетами!

– Мир несовершенен.

– Во всяком случае по части семейной жизни. Спокойной ночи, Сами. Здорово, что ты тут с нами. Это хороший этап в жизни.

Мой нынешний этап жизни, холостяцкий, затянувшийся уже на 20 лет, что-то никак не заканчивается. Я по-прежнему остаюсь мужчиной, мечтающим о создании семьи. Чтобы что-то изменить, на следующий день я, рискуя своей жизнью, выхожу на улицу, невзирая на страх перед байкерами.

Бреду по скверу. Вдруг я неожиданно повстречаю Лемпи с мамой и смогу попросить у нее номер телефона? И назначить свидание. Если мы поладим, то она, разумеется, поймет, почему я нагородил эту историю со своим отцовством. И почему врал про умершую маму Хелми. Запаниковал и удочерил свою крестную дочку. Я серьезно отношусь к роли крестного отца. Это хорошее объяснение. А может быть, и плохое. Но в любом случае единственно возможное.

Я уже по десятому разу обхожу детскую площадку по кругу, но их не видно. Несколько папаш, гуляющих с детьми, подозрительно косятся на меня. Мне ничего не остается, как уйти и позабыть маму Лемпи. Вообще-то, и поработать надо. Не забывая о необходимости сохранить свою жизнь.

К приходу Маркуса с детьми готовлю еду. Накрываю на стол, и мы все вместе едим пасту болоньезе. Мы – как семья. Гармония нарушается, когда в телефоне у Маркуса громко блямкает сообщение. Сюльви не упускает возможности нанести ответный удар:

– Папа! Телефону за обеденным столом не место!

– Так и есть. За это на сладкое будет мороженое.

– Ура-а-а-а-а-а!

Дети остаются за столом наслаждаться сорбетом из фруктового сока. Убираю посуду со стола в машину. Маркус хохочет, прочитав сообщение.

– Смотри, что пришло по ватсапу в нашу родительскую группу с детской площадки.

Маркус протягивает мне смартфон.

Возвращаю телефон Маркусу. Он явно считает избыточными меры, предпринятые озабоченными родителями:

– Понятно, надо немедленно сформировать народное ополчение.

– Ну конечно страшно, сразу ведь думаешь о собственном ребенке.

Маркус все равно считает, что это уж слишком. А он провел на детских площадках тысячи часов.

Но мне без ребенка туда путь закрыт. Я один. Я сам, и только сам, отвечаю за все свои дела и за то, что заварил эту кашу. Часто пишут, что многим семьям приходится пережить трудные годы, когда подрастают дети. А я вот страдаю без семьи. Может быть, я не один такой? Может быть, просто на разговоры о трудных годах у одиноких людей наложено негласное табу? По крайней мере, я легко в это поверю. Ложь самому себе – самая благородная форма лжи.

Загорелые дети с льняными волосами бросаются обнимать свою маму Сини, как только она открывает дверь в квартиру. Доносящийся из кухни аромат возвещает о том, что оставшийся на хозяйстве муж Сини, Яркко, главный врач и по совместительству мастер на все руки, напек целый противень булочек из полезной для здоровья полбы. Их любят и родители, и дети.

«Именно такие моменты объединяют семью, наполняют ее настоящей жизнью», – замечает Сини, снимая в прихожей кожаные сапожки, которые сразу обращают на себя внимание своей стильностью. Она купила их в Милане, решила побаловать себя. А латунная подставка для обуви 50-х годов прошлого века – замечательная находка с «блошиного рынка». Освобождение от сапог – это своеобразный ритуал, который отделяет Сини-блогера от Сини-человека. Теперь с работой покончено, и она на сто процентов мать и жена.

Жизнь преуспевающей блогерши, пишущей на тему здорового образа жизни, и матери двух маленьких детей тяжела, но интересна. «Дети научили меня очень многому. Только они дали мне почувствовать себя полноценным человеком и главное – женщиной», – говорит Сини, улыбаясь и нежно поглаживая по головкам своих безупречно воспитанных детей.

Если где-то и надо думать о том, какие журналы оставлять на столике в холле, то это клиника репродуктивной медицины. Здесь приходится что-то читать, ведь никто не хочет встретиться друг с другом глазами.

Я стараюсь взять себя в руки. «Не нагнетай, Хенна. Все хорошо». Пытаюсь расслабится. «Ничего страшного не случилось». Не исключено, что я услышу что-то обнадеживающее. Спальня лучащейся счастьем блогерши, пропагандирующей здоровый образ жизни, выкрашена в ультрамодный цвет лайма. Такого же цвета стены и тут, в холле больницы. Может быть, он успокаивает или стимулирует? Во всем есть свой смысл. И в том, что стена цвета лайма, и в том, что у нас никак не заводится ребенок.

– Хейнонен.

Врач расспрашивает меня о здоровье и хронических заболеваниях. Хронических заболеваний нет, если не относить к ним отчаяние. Доктор просит снять штаны. Он осматривает меня изнутри и делает все то немногое, что в его силах, чтобы мне помочь.

– Вы состоите в половых отношениях?

– Да, в браке.

– Где ваш муж?

– На работе, наверное. Его не очень интересуют подобные обследования.

– Придется заинтересоваться, если он, конечно, хочет стать отцом. Вам уже почти сорок, и это медицинский факт, что с каждым годом у вас ухудшаются шансы на успех.

– Я знаю.

– У мужчин фертильность с возрастом тоже снижается.

Но пофигизм никуда не девается. Я натягиваю джинсы, благодарю врача и обещаю постараться в следующий раз заманить на прием Эсу. Уже открываю дверь, когда врач кричит мне вслед.

– И помните, вовсе необязательно, что у кого-то из вас что-то не так.

Слова доктора эхом мечутся у меня в голове. Да черт подери! Есть в нас какое-то дерьмо, раз функция, обеспечивающая существование всего человечества, не срабатывает именно с нами, хоть мы и из кожи вон лезем ради нее.

Мои замужние подруги пытаются меня утешать. Убеждают радоваться путешествиям, свободному времени, ужинам в ресторанах и всему тому, чего лишили их малыши, явившиеся в этот мир. Они желают мне добра, но я совершенно с ними не согласна. Я отдала бы все что угодно за утреннюю суету, мокрые простынки, невзгоды переходного возраста и бессонные ночи.

Вчера за обедом замужняя коллега решила подбодрить меня, зайдя с другой стороны. «Если в семье есть дети, это не жизнь, а бесконечный хаос. Ты, Хенна, очень разумно поступаешь, сохраняешь себе руки свободными». Внутри у меня все закипело. Если даже я и рациональна и не выпускаю вожжи из рук, это не означает, что я стремлюсь быть такой.

Я хочу рехнуться на материнстве. Хочу быть нерациональной, трясущейся над ребенком, вымотавшейся от забот сумасшедшей львицей, жизнь которой подчинена безумию. Лучше не спать ночи напролет от любви, чем от жажды этой любви. Я не знаю, чего жду от материнства, но мне кажется, это что-то очень значимое. Почему же ничего не получается? Только бы найти причину, пусть даже это будет болезнь. С ней легче смириться. Обычно болезни все-таки довольно просто лечатся. Врач определяет состояние больного и назначает лекарства или покой. Но тоску по ребенку не вылечишь аспирином.

Когда я прихожу домой, Эса уже приготовил еду. Своим видом он выражает недовольство из-за того, что ему пришлось заниматься стряпней, но я сейчас хочу обсудить более важные вещи, чем песто и козий сыр.