– Отбой.

– Отбой, ковбой! – прокричала в ответ Мистика и шваркнула трубку на аппарат.

Долгие длинные гудки из раковины телефонной трубки еще некоторое время транслировались в ушную раковину Оливки. Она не могла дышать. Воздух проникал через рот, сквозь зубы со свистом, потом она положила трубку, провела ладонями по лицу, как будто стирая налипший плотно грим, и откинулась на жесткий матрас. Под потолком носились две жирные зеленые мухи, бабушка на кухне мыла только что сорванный с грядки базилик. Запах заполз в комнату, смежную с кухней и верандой, отогнал мух. Оливка обеляла имя Рома в своих мыслях, боясь признаться вслух в чувствах к нему, тем более Мистике.

– Репейник ты настоящий, дорогая подружка, – на манер бабушки шепотом выговорила Оливка сама себе и закрыла глаза.

***

Неподвижно она стояла среди грядок с зеленью и капустой, пристально всматриваясь в льющийся с темных небес серебристый свет полнолуния. Мимо босых её ног прошмыгнули ящерицы, квакали заблудившиеся на плоских камнях вкруг цветника лягушки. Напитавшись серебристо-темно-зеленым сиянием, она улеглась тут же на землю, на подушки мха щекой, зарылась в траву. От обломанных, примятых стеблей в воздух ударили ароматы мелиссы, базилика, лимонной травы и настурций.

Новенький сон был, словно конфетка-сюрприз, она уловила все тонкости запаха и вкуса, а затем перед ней развернулись детали будущей картины. Море, альбатросы, тревога в душе, светлые локоны разметал соленный ветер по точеному личику-сердечку, в тонких изящных руках очки с круглыми стеклами… Море гудело, девушка на скале лила слезы, осторожно держа очки, солнце за горизонтом было бледно-желтым слабым опаловым отблеском угасшего дня…

Потом она почувствовала, как сама плывет по воздуху, в нос бил запах можжевелового джина и чьи-то шершавые, мозолистые руки приглаживали её разметавшиеся от сна волосы.

***

Утро было солнечным, но ветреным. Оливка умылась, почистила зубы, голова её была тяжела как никогда, боль в хромой ноге вернулась, глаза красные, под ними фиолетово-черные круги-тени. Методично расчесав волосы на прямой пробор, убрав от лица к вискам мешающие прядки блестящими заколками-бабочками, она переоделась в джинсовый сарафан поверх оранжевой однотонной футболки – захотелось быть поженственнее. Обула кожаные с переплетенными шнурочками сандалии, на руки – браслеты с малахитами. Щелк-щелк, образ готов. В груди покалывало от трепетного предчувствия. На щеке обозначилась ямочка от частой блуждающей улыбки. Мистика её бы не узнала…

Девочка отказалась от завтрака – яичница с беконом, тост с маслом и ежевичным джемом, крепкий черный чай с лимоном и мятой. Бабушка была тиха и добра как никогда, но Оливка этого не заметила, спустилась к своему насесту, выпила спустя полчаса все-таки таблетку, прописанную отцом от болей в хромой ноге. К лекарствам она разумно и с осторожностью прибегала, не хотела привыкать. Бабушка тревожно поглядывала на неё всё это утро.

Новая картинка отличалась от прошлых. Это Оливка ощутила с первых же мазков. Еще никогда она не рисовала море, да так детально, а ведь в жизни не видела его ни разу. Напрягая память, она все же не смогла столь конкретно изобразить силуэт плачущей блондинки на скале, а вот очки с круглыми стеклами были прямо-таки центральной деталью среди темных, бушующих волн…

– Привет, Оливия, – радушно выговорил Ром, вошедший через не запертую калитку.

Рука с кистью сладостно задрожала над холстом. Оливка отложила кисточку, улыбнулась, тихо приветствуя в ответ. От любовного чувства у неё аж пальчики на ногах поджались, и в глазах появился маслянистый блеск. Триумф был не долгим. Ром пришел не один. Тут же из-за спины парня показалась Санни – «деревенское» бежевое платье в мелких маргаритках, распущенные волосы, завитые кольцами на концах, парусиновые белые кеды.

– Привет.

Оливка только кивнула девочке.

Санни обогнула высоченного Рома и уставилась шокировано на незаконченную картину.

– Что такое? – спросил поспешно Ром – рыцарь в сияющих доспехах.

Санни зажмурилась, отвернулась от картинки, порозовев. Немного придя в себя, обратилась сурово к Оливке:

– Как ты узнала? Как ты могла «подглядывать»?! Чертовка!

Девочка потянулась к картине с таким страшным порывом разрушения, что Оливка испугалась, подскочила, ойкнула от боли и чуть не упала – Ром успел её подхватить подмышки.

– Объясните же, наконец, что происходит? – по слогам выдавил Ром, усаживая, словно драгоценную куколку Оливку на седалищные подушки.

– Она рисует чужие сны.

Голос Санни был жестким, холодным, как металл.

– Тогда… – проматывая в памяти весь прежний «балаганный цирк» на своих сожженных картинках, соображала Оливка.

– То были сны твоей бабки, глупая! Ох, неужели она тебе не рассказывала про то, что в вашем семействе по женской линии передается такая способность?! Вот она и глушит рассудок джином!

Оливка понурила голову, сжав кисть в руке. О матери она даже не вспомнила. Была ли у той такая же способность?.. Может ли быть так, что зарываясь в работу и наставляя дочь на путь молитв, она тем самым уходила в сторону от такого дара? Оливка решила, что всё так и есть.

– Хм, значит – это то, что снилось тебе прошлой ночью, Санни? И она видела тоже самое. Любопытно.

Санни скрестила руки на груди, отвернулась, краснея пуще прежнего.

– Но что-то ведь послужило спусковым механизмом… – разглядывая картину, озвучивал мысли вслух Ром.

– Цирк. Верно. Бабушка и дед. Филин был прав. А я их уничтожила… – рубленым тоном произнесла Оливка, закрывая палитру.

– …И после этого увидела сон того, о ком размышляла столь упорно накануне, – заключил радостно Ром. – Не расстраивайся, Сан. Это всего лишь сны…

Санни его заверения нисколько не успокоили. Она сверлила каким-то новым чужим взглядом растерянную девочку, горе-художницу, а потом сказала:

– Ладно уж. Ты же не знала. Я ухожу.

Ром сунул руки в карманы брюк, покачался на пятках, присвистнул и заключил:

– А мне сны не снятся вовсе.

– А ты хотел бы? – спросила вкрадчиво Оливка, пряча глаза полные слез.

– Милая маленькая Оливия, думаю, тебе стоит переговорить с бабушкой. Затем извиниться перед Санни. Протяни ветвь мира.

Оливка вскинула голову с надеждой во взоре. Её бедное эгоистичное сердечко учащенно забилось. Ром пожал ей руку, встряхнув. Вокруг сильно запахло корнем горечавки и шалфеем. Таким образом, он передавал ей часть своей уверенности и сил. Она была точно деревце, требующее щедрого полива.

– Спасибо, – открыто и легко сказала Оливия.

На её щеке вновь обозначилась ямочка.

Далеко-далеко раскинулось море трав.

За единый лишь год увядание их и расцвет.

И степные пожары их не могут спалить до конца,

С дуновением весны вся трава оживает опять.

Ароматный дурман вновь повеял на древнем пути.

Зелено-зелено вкруг развалин и старых стен.

Снова ушедшего друга проводил я в далекий путь,

С этим чувством разлуки средь густой весенней травы.

«Песнь о расставании в древней степи среди трав»

Бо-Цзюй-и

Девушка с рассыпанными по спине черными волосами сидела у вытоптанной дорожки к вековому дубу. Темные узловатые ветви вздымались к небесам, крона постепенно начинала лысеть, теряя красно-бурые и бронзовые листья, устилая ими жирную почву. Ствол был широким, крепким, некоторые из корней обнажены, и даже высокой колосящейся траве не под силу было скрыть их уродство. Дуб-гигант являлся одним из центральных порталов во времени и пространстве. Именно через его пролом Рому удалось попасть на Древесные Улицы. Его энергетические токи поражали своей мощью и веками служили путешественникам в преодолении границ между мирами.