Ему не понравилось, как Ром пялился на девчонку.

– Да-да, – копируя нетерпеливый тон Филина, сказал Ром и поспешил познакомиться с той, что своим появлением из-за поворота-горизонта дала ему отсрочку на пребывание на Улице Ив.

Филин остался на том же месте, издалека наблюдая за переполошившимся, общительным другом и девочкой с кошкой на руках. Радужные огоньки покатились по пыльной дороге куда-то к закатному горизонту. Руна и Филин следили за ними с одинаковым напряжением. Санни заметила это, хотя точнее будет сказать, почувствовала, что Руна и Филин видят что-то пока неподвластное ей и уж тем более задорному незнакомцу, сыплющему перед ней неожиданными комплиментами вперемешку с благодарностями.

Руна повела носиком, ощетинилась усиками и шерсткой, спрыгнула на землю и вальяжно семеня, подошла к мальчику-рыбаку. Он присел перед кошкой на корточки, протянул руку. Руна сама подставила голову под чашечку его ладони.

– Ну что, отныне друзья?

Кошка согласно мяукнула.

Филин поднял голову. Солнце больше не слепило взор, а мягко мерцало продлившимися часами. Ром надсадно смеялся какой-то шутке, Санни же в свою очередь лучезарно улыбалась Филину. Сердце мальчика пропустило удар, потом еще один и понеслось галопом. В закатных красках Санни была совершенно по-новому прекрасна. Свет и тьма, огонь небес и индиго сумерек. Как старинная памятная открытка. «Рассветно-Закатная ведьмочка, говоришь?..» – подумал устало Филин.

Мальчик впервые улыбнулся ей в ответ.

Подпаленные края вырванного из тетради листа чуть было не поглотили несколько быстрых строчек, но Мистика вовремя подула и пепел осыпался ей на колени. Это была такая странная традиция – выписывать красивые строчки отовсюду: в прозе или в стихах, неважно, а затем подпаливать края бумаги, мол, рукописи не горят… Только вот рукописями всё это с натяжкой можно было назвать. Мистика всего лишь цитировала, повторяла, зазубривала красивые строчки отовсюду.

– И умеют же люди такое создавать, – с нотками полынной горечи бурчала она себе под нос.

В долгие темные ночи, сидя на крыше дома, прячась и ища уединения от младенческих воплей многочисленных братьев и сестер, Мистика мечтала тоже что-нибудь красивое написать. Выходило коряво и косноязычно. Это нервировало, раздражало, сводило с ума.

Смеживая веки, морща нос от дыма подпаленной бумаги, Мистика вслушивалась в слова инди-рока, представляя себя прославленной поэтессой. Вот она в черно-синем, как одна из тех долгих прекрасных ночей на крыше, платье-ципао, с лаковым гребнем в густых волосах стоит перед толпой читателей-поклонников, получает премию, затем автограф-сессия и сияющие глаза родителей. Тогда-то они точно будут гордиться ею, а не использовать в качестве бесплатной няньки…

Замечтавшись о будущих высотах, Мистика не заметила, как по стволу, растущего рядом с домом вяза, вскарабкался незнакомец. Инди-рок в наушниках смолк, но не это заставило Мистику открыть глаза. Пристальный, какой-то блаженный взгляд незнакомца, словно ощупывал её бескровное лицо.

– Вот так-так, а я уж решил, что это громадная ворона устроилась на крыше переночевать. Ворона-одиночка, ворона-путешественница, давным-давно покинувшая родное гнездо и решившая, что не допустит ошибок своих сородичей. Ворона-мудрец…

Мистика вспыхнула. Подпаленные листки посыпались палыми листьями вниз. Незнакомец удобнее устроился на ветке, не снимая гадкой улыбочки с губ.

– Скорее это ты похож на ночного зверя, решившего устроить себе дупло-ночлег.

Незнакомец хохотнул, проведя нервно пятерней по волосам.

– Один-один.

Мистика напряженно вглядывалась, вытянув шею, в его силуэт, освещенный слабым сиянием дорожного фонаря. Восток-Запад был мрачным местечком. Сбои в электричестве доставляли столько хлопот жителям этого района…

– Я – Рóман или просто Ром.

– Мистика, – бесцветно выговорила она, сунув поглубже руки в карманы черной толстовки.

Холодало. Ветер шумел в вышине порывами. Поэтому она слегка съежилась, занавешивая спутанными волосами пятиугольное лицо. Девочка позабыла, напрочь, первое правило из Книги Древностей, что нельзя называть незнакомцам свое настоящее имя. Особенно незнакомцам, явившимся черт знает откуда в ночи. Вылетевшее слово уже не вернуть, вот почему она медленно выдохнула, отвела волосы от лица и приняла боевую позицию. Смелее. Если он и колдун, то она позже отыщет способ защититься.

– Значит, Мисти.

Либо он издевался, либо был обыкновенным бродягой, пришедшим на запах готовящейся еды с их кухни. Мистика выбрала второе. Так она вернула себе уверенность и способность ёрничать.

– Фанат сокращений. Ну-ну. И бесполезных выдумок.

Он вновь хохотнул и надолго замолчал, наслаждаясь атмосферой Улицы Ив. В этой части, как ему подсказали прохожие, Восток-Запада, было необыкновенно прохладно, местами даже влажно, тихо, атмосферно по-своему. Восток-Запад располагался в низменности, укрытый булыжниками, сохранившими в себе холод северных морей, являлся своего рода богемной коммуной. Здесь было небезопасно, но и временами довольно-таки весело, если вы, конечно, любитель острых ощущений…

Каждый сектор Улицы Ив был заколдованным местечком, но здесь это почти не ощущалось. Восток-Запад жил собственными водоворотами, в отличие от Юго-Восточного Базара с его статичными охряно-рыжими стенами и буйством садов, проламывающихся за границы участков, где проживала Санни с семьей и Туманной Холмистости, где обитал Филин с бабушкой. Восток-Запад дышал влагой и подземным холодком, здесь росли самые могучие виды ив, а дети свободно резвились на кладбище старых вещей. И хоть порой Мистика откровенно мечтала отсюда свалить в странствия по иным Древесным Улицам и прочим уголкам планеты, не признать факта, что ей дорог Восток-Запад она, увы, не могла. Район взрастил и выкормил её, сформировал как личность. И Ром это очень остро прочувствовал…

Было слышно только бормотание телевизора с нижнего этажа, да стрекот цикад. Звук пронзительный, как от наэлектрилизованных щеток и расчесок, какими пользовалась Ракель – подруга Рома. Разгоряченный за день воздух быстро простывал под натиском заволоченных тучами небес. Мистика решила, что ближе к полуночи может пойти дождь. В дождь ей лучше всего спалось. Небесные воды смывали налет навязчивых дум, хлопот повседневности, безумную суету семейства, в котором она жила и от которого мечтала иногда избавиться…

Мрачный кокон баюкал её в своей колыбели, и только красивые чужие строки просветляли разум. Сама она не была красивой, а её сплошь черные наряды и какой-то темный, безумный блеск в глазах сильнее подчеркивали это. Она сходилась в дружбе с теми, кто был ей откровенно любопытен, от кого она могла с легкостью что-то перенять без особого вреда для себя, что-то скопировать и коллекционировать, как проделывала с цитатами и поэтическими строфами. В общем, дружила с теми, кто принимал её такой, какая она есть, и с которыми она, на мгновение, забывала о трудностях взросления, плеяде характеров своего семейства, бытовых заботах и рутинных делах.

Из украшений Мистика носила лишь чокер, сделанный ей в подарок Санни из лески и фальшивых антрацитов. Читала, смотрела передачи, находила интересующую информацию быстро в журналах, пособиях, каталогах, но поверхностно, зацепляя лишь самые верхушки айсбергов-монолитов. В пристрастиях, к коим относились – цвет одежды, украшения, музыка, поэзия и проза, отличалась одним и тем же, не признавая ничего иного. И все-таки, иногда, глядя исподволь на мать и найденные на чердаке альбомы с пожелтевшими фотокарточками её юношеских лет, Мистика мечтала стать такой же красавицей, полюбить красный цвет, жемчуг, высокие прически и джаз. Но это были только мечты, и Мистика отбрасывала их как старые игрушки, заслышав рев бесчисленных младенцев и рык недовольного отца.