– Что?! Никогда! – взвилась я.

– Оттягивая правду, вы только хуже сделаете себе и ребенку! У вас уже и так еле-еле сил хватает! Вы умереть можете от истощения и ребенка убьете!

– Другого мага найдите! – быстро нашла я решение. – Лэрд Венделин разве не поможет? Мы ведь никого больше не можем посвятить в нашу тайну.

– Брат – очень сильный маг, но может случиться конфликт магий, – задумался лэрд Вардис и забормотал, загибая пальцы. – Король Эрберт – огненный маг. Венделин – это вода, стихия прямо противоположная. Ваш папенька – тоже огненный, но значительно слабее Эрберта. У вас может быть унаследована через поколение земля, ваш дед был магом земли. Варроны, преимущественно, огонь. Деровер – опять земля. А вот Денвер – воздух, по материнской линии…

– А делла Хара?

– А что делла Хара? Он тут причем? – удивился лекарь.

– Он мой жених! – прошипела я. – Официальный. Если надо, чтоб со мной спал рядом маг, можно его вызвать, мы почти год уже помолвлены! Почему бы нам не пожениться?

– Вот только не говорите, что он – отец ребенка! Я прекрасно знаю его… гм-гм… предпочтения, – лекарь покосился на Гертруду. – Он очень слабый маг воздуха. Его и не учили, с его-то крохами магии. Вряд ли он сможет помочь.

– Вы же говорили, что я пустышка, значит мне все равно, от кого принимать энергию.

– Ребенку не все равно! Скорее всего, он тоже будущий огненный маг. Но родословную короля Эрберта я не знаю настолько точно, способности членов правящего рода – государственная тайна.

Я расстроилась. Совершенно не знала, какой маг Стефан. Не пришло в голову расспросить, уточнить. Искры на руках – это, видимо, огонь? Но тюремную решетку он поднял потоком воздуха! И стражника отбросил тогда воздушной волной, сам сказал. Бывают маги, владеющие двумя стихиями? Нет, сама не разберусь, знаний не хватит. Разве что порыться в родословных книгах? Там указан тип магии? Я наморщила лоб, вспоминая титул и фамилию Стефана. Барон деи Энгарто, кажется. Или Эртано? Эрмино? Этрано? Да я уже и лица-то его не помню! Из тюрьмы вышел почти скелет. А если он отъелся – то и не узнаю, даже пройдя рядом. Двадцать-тридцать лишних килограмм неузнаваемо меняет людей.

– Пригласите ко мне в спальню лэрда Венделина, будем разбираться,– вздохнула я. – Если мне станет лучше, то значит, ребенок принимает магию?

– А твой пес не откусит голову моему брату?

– Если и откусит, неважно, мне от него не голова нужна.

Гертруда насмешливо фыркнула.

Мы перебрались в приморскую резиденцию, и я почувствовала себя спокойнее – это было настолько тихое место, что посторонних встретить было невозможно, можно было не оглядываться и не маскировать животик. Папенька уже бодро ходил и разговаривал, ему пошли на пользу морские купания. Почему он не замечал моей располневшей талии – не знаю. Видимо, сказывалась избирательность мужского восприятия, которая мешает им замечать в шкафу носки и находить еду в холодильнике.

Резиденция представляла собой замок, только крошечный, одна башня, невысокая стена, скорее декоративная, и одноэтажный длинный дом, загнутый буквой «г».

Каждую неделю из столицы перемещался лэрд Венделин и проводил со мной ночь. Не без обоюдного удовольствия, надо сказать. Маг был опытным и чувственным любовником. Марис терпел его присутствие, стиснув зубы, но ни словом не высказывал недовольства. В определенной степени ему даже льстило, что ребенок родится одаренным. Он ведь считал его своим. И раз присутствие мага нужно ребенку для развития, молчал. Сам Марис магии был лишен, но приписывал ее моей наследственности.

Гертруда чувствовала себя отлично, огромный дворец с его роскошью ее подавлял, а тут она с удовольствием занималась домашними хлопотами, быстро найдя общий язык с экономкой, лирой Бреннен. У нас были повар, горничная и пять стражников. Еще в резиденцию переехал лэрд Вардис. Разумеется, по долгу службы, он собирался за папенькой наблюдать явно, за мной – не афишируя, но мне казалось, что его привлекли и пышные прелести Гертруды, ее искренний, живой нрав. Она пообтесалась, с удовольствием училась, много читала. Прекрасная девушка, и я желала им обоим счастья.

– Где мы будем растить малыша? – спросил как-то вечером лэрд Вардис, когда мы все уютно после ужина устроились в гостиной.

Лекарь с папенькой за шахматами – лекарь настаивал на интеллектуальной нагрузке. Гертруда шила, а я просто смотрела на огонь в камине, сидя рядом с ним и скармливая огню длинные тонкие веточки. Их целыми охапками приносил Марис, чтоб доставить мне удовольствие. Обычно он молча сидел позади меня, давая мне возможность на него опереться, но сейчас вышел проверить стражников.

– Конечно, у нас, – отозвалась Гертруда.

Я молчала, поскольку этот вопрос мы давно с ней обсудили. Она предложила воспитывать малыша на хуторе своего отца, вместе с ребенком, которого ждала его новая жена, бывшая поденщица, лира Верналис. Где один, там и второй, бодро сказала Гертруда. Никому и в голову не придет там искать маленького принца. Это представлялось мне прекрасным выходом, ведь ребенок у незамужней принцессы – всегда скандал. А у меня коронация на носу. Хоть папенька почти поправился, государственными делами он заниматься больше не мог, слишком ослабла память. Он даже не помнил, кто из министров чем занимается, а «дорогим зятем» называл попеременно то Мариса, то Венделина. Кстати, оба отзывались с радостью.

Мирный вечер был нарушен шумом и криками. Во дворе что-то взорвалось. Гертруда взвизгнула и подскочила. В комнату влетел Марис, схватил меня на руки и потащил прочь. Гертруда с лекарем поспешили за нами.

– Я могу сама идти! – в коридоре я вывернулась из его сильных рук.

– Принцесса, вот амулет с запечатанным порталом, сожмите в руках и окажетесь… ах!

Лекарь схватился за грудь и стал падать. Подвеска с амулетом в виде круглого белого камешка покатилась к противоположной стене, Гертруда тотчас нагнулась и подхватила ее, протянула мне.

– Скорей давай руку! – крикнула я, цепляясь за Мариса. – Гертруда!

– Я не могу его бросить, – она замотала головой, прикусив губу, и кинулась к лежащему лекарю. В выбитые окна полезли люди с мечами и арбалетами. Я сжала камень, он стал нагреваться в моих ладонях. Что-то свистнуло, щеку обожгло, как огнем, я отшатнулась, и почувствовала, что Марис сползает вниз, продолжая закрывать меня от врагов.

– Сейчас-сейчас, – я выпустила его руку и крепче сжала камень. Раздался негромкий хлопок, шипение и все почернело.

***

– Я говорил, надо было тише, деликатнее! Не могли ночи дождаться! Как не умели работать, так и не научились! – громко распекал кого-то знакомый голос.

Я открыла глаза. Меня окружали серые оштукатуренные стены, а высоко вверху виделся круглый потолок в перекрестье почерневших балок. На стене горел факел, и в его неровном прыгающем свете я попыталась разглядеть говорившего. Попыталась поднять голову и застонала – голова немилосердно болела и кружилась.

– Наконец-то! Я уж боялся, что пришиб, – на меня смотрел высокий худой мужчина в гладком черном камзоле. Знакомый белобрысый кошмар по тюрьме магов Гвенхаар. Его тонкие губы кривились. – Полагаю, вы меня узнали. Вы можете быть спокойны, вам ничего не угрожает. Отдыхайте, спите, после магического удара это необходимо. Мне пришлось вас оглушить. Поговорим завтра.

– Гертруда! – попыталась позвать я, но губы не слушались, лицо было словно онемевшее. Маг, видимо, прекрасно понял, что меня интересует.

– Мы обсудим все завтра, – сказал мерзкий маг и вышел, забрав факел. Хлопнула дверь.

В узкое окно робко заглядывал месяц, поблескивали звезды. А окно-то ничем не закрыто! Ни ставней, ни решетки. Я тут же попыталась подняться. Удавалось плохо, голова кружилась, перед глазами все плыло, а ноги противно дрожали. Кое-как, держась за стенку, я подошла к окну и выглянула. Ясно, почему окно ничем не закрыто – под окном простиралась пропасть с поблескивающими вершинами скал. Сверху они казались острыми, как бритвы. Моря, к шуму которого я привыкла за этот месяц, не было слышно. Да и башни, настолько высокой, в нашей скромной резиденции не было. Дело плохо. Если раньше без разговоров сунули в колодец смертников, что мешает им сейчас убить меня? Тут сейчас нет сокамерника, который бы мне помог. Я вернулась к кровати – кровать оказалась на удивление приличной. Узкой, но чистой и мягкой, с толстым пуховым одеялом и двумя подушками. Бессмысленно сейчас думать о спасении, я слишком слаба. Надо отдохнуть.