Едва влага коснулась губ, как я почувствовал страшную жажду. Казалось, что я весь изнутри полностью высох и сейчас просто осыплюсь пеплом. Протерев влажной тряпицей мои иссохшие губы, тётка (так буду ее называть, на бабку она не очень-то и похожа) Дарья выжала несколько капель в приоткрытый рот. Боже, какое это было наслаждение! А когда в пересохшее горло устремился тоненький ручеёк жутко горькой жидкости, то я понял, что ничего слаще до сих пор ни в той, ни в этой жизни не пил. Хотелось пить и пить этот нектар, но, увы, много мне не дали.

Накатила какая-то тяжесть, глаза закрылись, и я провалился в сон. Именно в здоровый спокойный сон, а не в мрачное забытьё.

А в это время во дворе состоялся очень интересный разговор.

– Спасибо тебе, Дарья! – Дядька Андрей склонил голову в знак благодарности. – Я как на промысел пойду, так тебя отблагодарю дичинкой.

– Погодь, Андрей, пустое то, – задумчиво глядя на дверь избы, сказала целительница. – Я что тебе сказать хочу. Дар, похоже, пробудился у крестника твоего. Пока слабенький, но может и развиться. Так что ты его ни к чему не принуждай, пусть сам свой путь сыщет. И пусть к нему походит китаец Шэн со своими иглами. Хуже не будет. А и пойду я. Будь здравым, Андрей. Завтра поутру зайду проведать.

– Ох, ты ж, Господи, – дядька Андрей перекрестился. – Откуда ж взялся-то тот Дар?

– То я не знаю, – ответила Дарья. – Часто Дар просыпается, когда человек побывал за гранью и вернулся, как крестник твой. Иной раз он по наследству передаётся. А был ли кто у него в роду с Даром или нет, того мы не знаем. Сам знаешь, какого он с сестрой своей Анастасьей рода.

– Я-то знаю, а вот откуда это знаешь ты? – прищурившись, словно целясь, спросил дядька Андрей, в прошлом старший урядник Донского казачьего войска Селивёрстов, денщик при подполковнике Головине Михаиле Николаевиче.

– Охолонись, Андрей Григорьевич. То только ты да я знаем. Мать их, Царствие ей Небесное, незадолго до смерти рассказала, просила присмотреть за детьми и помочь им, коль нужда такая будет.

С этими словами целительница повернулась и неспешно пошла к себе домой, оставив во дворе задумчивого дядьку Андрея.

Проснулся я от того, что почувствовал на себе чей-то взгляд. Довольно странное ощущение. Как будто кто-то чуть заметно касается тебя. И это прикосновение было каким-то добрым, что ли. Не открывая глаз, я опять увидел светящийся силуэт и попытался сосредоточиться на нём. Судя по всему, это была моя молодая бабушка Настя. Хотя, наверное, надо прекращать называть её бабушкой. Здесь и сейчас она совсем ещё девчонка, а я, если не вдаваться в подробности, её родной брат. Но сколько же от неё исходило любви, нежности и радости, правда, в этот момент смешанных с тревогой.

Хм, это что, я уже эмоции различаю? Так, надо прекращать расстраивать сестрёнку и открывать глаза. Больше мне пока никакие части тела не подчинялись.

Блин, это что, я всё делал под себя? Опять, как сразу после аварии? И ей приходилось убирать за мной и мыть меня? Бедненькая моя, досталось же тебе. Ну да, надеюсь, это ненадолго. Профессор и Болек с Лёликом говорили, что адаптация продлится не более месяца, а потом сознание полностью возьмёт тело под контроль.

– Ой, Витюшечка, проснулся! – Едва я открыл глаза как меня буквально затопила волна счастья. – А я тебе бульон сварила, как бабка Дарья велела. Сейчас принесу, и ты покушаешь.

Настя метнулась за занавеску, которой была отгорожена моя лежанка, и буквально тут же вернулась, неся в руках кружку.

Приподняв мне голову, она поднесла к моим губам край посудины, и тут мне в нос ударил аромат наваристого бульона. Оказывается, до этого я вообще не чувствовал никаких запахов. Честно говоря, и дальше бы мне их не чувствовать. Вместе с ароматом вкуснейшего варева в нос шибанул поток других запахов, и не все они были приятными. От неожиданности у меня даже дыхание перехватило. Настя, увидев это, не на шутку испугалась. Её аура в районе груди полыхнула тревожно-красным. Захотелось как-то её успокоить, обнять, погладить по голове.

И тут произошло совсем уж непонятное. Я увидел своим вторым (буду его так называть) зрением, как от меня в сторону Насти потянулась словно бы ветка дерева. Своими веточками-отростками она огладила девочку по голове и, прикоснувшись к исходящему из груди красному мерцанию, влила в него светло-золотистого света. Мерцание успокоилось и, как прогорающий огонь, постепенно сошло на нет. Тревога в глазах Насти тоже пропала.

– Ой, прости, братик, тебе, наверное, горячо… – И она начала, смешно наморщив нос, дуть в кружку. Затем попробовала губами варево и опять поднесла мне ко рту.

Теперь я уже был готов и отреагировал спокойно, а через мгновение мне в рот потекла тоненькая струйка бульона. Блин, а глотать-то я не могу. Не получается. Вчера тётка Дарья свой отвар вливала в меня, что называется, самотёком. Вкуснейший бульон тем временем потёк мне на подбородок и на шею. Ну, ё-моё! Жалко-то как. И тут я неосознанно сделал небольшой глоток. Ура!!! Заработало!!! А сколько радости было в глазах Насти, когда я выпил весь бульон до конца.

Я лежал, прикрыв глаза, и с меня потоками тёк пот. Как в бане в парной. И это с полкружки бульона. Голова наполнилась тяжестью, и клонило в сон. Но тут я почувствовал присутствие ещё одного человека. Похоже, тётка Дарья пришла. Больно уж аура у неё характерная.

– Здравствуй, Настёна, – послышался знакомый голос целительницы. – Ну, как вы тут? Как наш болящий? И чегой-то дядьки твоего не видать.

– Ой, здрасти, бабка Дарья, – радостно вскинулась Настя. Похоже ойкать у неё войдёт в привычку. – Всё хорошо у нас. Я шулю[2] сварила и Витюшу бульоном напоила. Как вы велели, полкружки дала. А он всё сам выпил, и его не стошнило. Только потом весь исходит. Уж я его вытирала-вытирала, а он всё идёт и идёт. А дядька Андрей в Чагоян уехал с самого ранья. Шкуры и мёд повёз сдавать, новости узнать. Обещал к вечеру вернуться.

– Ну, давай посмотрим твоего Витюшу…

С этими словами тётка Дарья откинула занавеску и подошла к изголовью. Прикрыв глаза, она протянула к моей голове раскрытые ладони и остановила их сантиметрах в десяти от меня. Своим вторым зрением я увидел, как в мою сторону от её рук потянулись тоненькие светящиеся веточки (хотя точнее было бы назвать их щупальцами, но это звучит немного неприятно).

Это что, она собралась залезть ко мне в голову? Ага, счаззз. Сосредоточившись, я протянул навстречу свои ветви, а они были заметно ярче и толще, и мысленно слегка шлёпнул ими по чужим. Ха, шок – это по-нашему. Глаза целительницы распахнулись. Никогда не видели глаза размером с блюдца? А я вот увидел. Тётка Дарья с обалдевшим видом плюхнулась на стоявшую рядом с моей лежанкой табуретку. Ошарашенно покачав головой, она певуче произнесла:

– Силё-о-о-он. Нечего сказать. Такой силы я ещё не видала. Ну всё-всё, прости старую. – Она приложила свою ладонь к груди и чуть склонила голову. – Более такого не сделаю.

Настёна, ничего не понимая, с удивлением переводила взгляд с меня на целительницу и обратно.

– Ну, ты чего нас разглядываешь, будто никогда не видала? – с улыбкой поинтересовалась тётка Дарья. – Не прост у тебя братец, ох, не прост. Неси, давай, воду тёплую, оботрём его, да ещё шулей напоим.

Чистый и относительно сытый, я умиротворённо полудремал на своей лежанке.

– Нин хао! – раздалось от двери, и в горницу, почтительно склонившись, зашёл давешний китаец. – Здравствуйте! Как ваше здоровье?

Что интересно, обращался он ко мне, а не к находившимся здесь же Насте и тётке Дарье.

– Ой, здравствуйте, уважаемый Шэн-ли. – Настёна привычно уже ойкнула. – Проходите, пожалуйста. Я сейчас чаю поставлю.

– Здравствуй, Шэн, – степенно поздоровалась целительница. – Всё, слава Богу, хорошо. Теперь болезный наш точно оклемается и на ноги встанет.

– Сапасиба, но тяй попоззе. – Китаец слегка поклонился. – Мне нада внацале поставить иглы.