Человека, сидевшего передо мной, можно было принять за кого угодно, но точно не за профессора. Как говорится, увидишь раз – и тут же забудешь. Одень его в спецовку, и от работяги не отличишь. И всё же… Было в нём что-то такое, что сразу не бросалось в глаза, но со временем как бы всплывало из глубин сознания. Цинизм какой-то, в большей степени присущий давно практикующим врачам. Взгляд… Ну, таким взглядом, наверное, смотрят на подопытную мышь, которой вкололи доселе неизвестное вещество, и теперь с интересом глядят, как та отреагирует.
– Ну что же, Виктор Андреевич, – начал профессор, – говорить о том, что рад нашей встрече, я не буду. Это будет, учитывая ваши обстоятельства, не совсем корректно. Но всё же в какой-то мере я действительно отчасти рад. В сложившейся ситуации вы для нас идеальный вариант, но об этом несколько позже.
Далее профессор (Антонов Дмитрий Сергеевич, как он представился) довольно долго и достаточно подробно рассказал о сути того, что мне, в случае согласия, предстояло сделать. М-да, ну что тут скажешь? Фантасты отдыхают и нервно курят в сторонке.
Началось всё ещё в 60-х годах XX века, когда в СССР озаботились созданием систем маскировки, позволяющих сделать объект невидимым во всех спектрах, включая видимый диапазон. Что-то вроде аналога «филадельфийского эксперимента», когда американцам якобы удалось сделать невидимым эсминец «Элдридж», да ещё и телепортировать его на довольно большое расстояние. Ну, с американцами до конца так и не ясно, было или нет, а вот советским учёным кое-что удалось. А удалось им ни много ни мало пробиться в другое измерение.
Беда была в том, что любой материальный объект мгновенно аннигилировался. Было проведено множество экспериментов и исследований, пока однажды не выяснили, что информация в виде электромагнитного излучения определённой частоты проходит свободно. Тут кто-то вспомнил об экспериментах ещё 1920-х – 1930-х годов, когда пытались перенести сознание одного человека в тело другого (а что такое есть наше сознание, как не то самое электромагнитное излучение?). Откопали в старых архивах всё, что там сохранилось, стряхнули с этого пыль и начали думать, что к чему приложить. Появилась идея забросить сознание человека в это самое измерение и посмотреть, что там и как.
– Все эти измерения, – продолжал профессор, – на самом деле являются более-менее идентичными. Это как ветки, отпочковывающиеся от единого ствола. Мы их назвали струнами. Где-то когда-то произошли некоторые изменения в ходе течения реальности в основном стволе, и от него отпочковалась новая ветвь, уже со своим течением времени. Например, где-то Тунгусский метеорит отклонился на долю градуса и пролетел мимо Земли. И в той реальности кто-то не вдохновился этим событием и не совершил какое-то открытие, а как итог, там люди так и не вышли в космос. А где-то метеорит, наоборот, вошёл в атмосферу чуть раньше и полностью уничтожил Санкт-Петербург. И таких ветвей-струн бесчисленное множество.
Проблема в том, что для того, чтобы пробиться из одной струны в другую, нужно огромное количество энергии. Причём пробой получается со смещением во времени относительно нашего. И смещение это направлено в прошлое примерно на 90 лет. В миры будущего проникнуть теоретически можно, но, по расчётам, энергии потребуется просто огромное количество. Примерно на уровне звёздной энергии. И пробой в каждый отдельный мир возможен лишь один раз. Тут действует какая-то неизвестная пока сила, препятствующая повторному пробою. Да и наблюдение за этим миром после пробоя возможно лишь крайне непродолжительное время. Потом мир-струна начинает как бы отдаляться, и энергии для наблюдения требуется всё больше и больше.
С заброской сознания тоже не всё так просто. Во-первых, это возможно лишь между родственниками, если считать родственниками родившихся в разных измерениях. Тут всё завязано предположительно на ДНК, которое в том числе является как бы ключом к частотам излучения сознания. А во-вторых, реципиент должен быть либо без сознания, либо в состоянии клинической смерти, либо в состоянии глубокого сна, но в последнем случае энергии для переброса потребуется на несколько порядков больше. К сожалению, следствием переноса является полное стирание личности реципиента. Хотя, по расчётам, вся его память и все его знания должны сохраниться. Но, к сожалению, всё это теория, которую ещё предстоит проверить, надеюсь, с вашей помощью. Никто вас не торопит и не принуждает, но времени для подготовки, учитывая известные обстоятельства, у нас совсем не много.
М-да, задачка. С одной стороны, становиться подопытным кроликом как-то не хочется, а с другой – что мне терять-то? Осталось трепыхаться не так уж и много.
– Ну что же, Дмитрий Сергеевич, терять мне всё равно уже нечего, так что я согласен. Только у меня вопрос: а в кого вы меня собираетесь перебросить?
– А что вы знаете о своих предках? – прищурившись, спросил проф. – Вот вы, Виктор Андреевич, например, знаете, что принадлежите к старинному дворянскому роду? Что у вашей бабушки по отцовской линии был родной старший брат, который умер подростком в тридцать втором году? И что ваша бабушка Анастасия Михайловна никогда не меняла фамилию, и вашему батюшке досталась фамилия предков?
Если честно, то сказанное профессором стало для меня новостью. Я всегда был уверен в своём пролетарском, так сказать, происхождении.
Бабу Настю я помнил. Милая добрая бабушка с нелёгкой судьбой, пережившая всю блокаду Ленинграда, куда приехала учиться из Сибири, с первого и до последнего дня. Однажды я, когда гостил у неё, нашёл в коробке со старыми письмами и вырезками из газет коробочку с орденом Красного Знамени и медалями «За оборону Ленинграда» и «За Победу над фашистской Германией», а также удостоверениями к ним на имя Головиной Анастасии Михайловны. Сколько ни расспрашивал бабушку, она так и не рассказала, откуда эти награды. Всё отшучивалась, что уже и не помнит, что там было. Рассказал отец.
Во время блокады бабушка работала учителем в школе. Удивительно, но факт. Школы продолжали работать всё время блокады, хотя и не все. Учились в основном младшие классы. Те, кто был постарше, помогали фронту, работали на фабриках и заводах, дежурили в пожарных командах. Уроки были по 20–25 минут, да и те часто прерывались бомбёжками, и тогда занятия продолжались в подвалах, превращённых в бомбоубежища.
Вот во время одной из таких бомбёжек, когда дети уже спустились в подвал, во дворе школы разорвалась немецкая бомба, и осколками убило весь расчёт находящегося там зенитного орудия. Бабушка бросилась к орудию, надеясь, что кто-нибудь выжил и ему требуется помощь. Живым оказался лишь один из расчёта, в окровавленной шинели с кубиком в петлице.
– Стреляй, – чуть слышно прохрипел он и умер.
Бабушка часто видела, как стреляют из зенитки, поэтому бросилась к орудию, а на школу уже заходила очередная пара «юнкерсов». Ствол зенитки был повёрнут в нужную сторону, и оставалось только забраться на сиденье и нажать на педаль спуска, благо полная обойма снарядов уже была заряжена.
Зенитка затряслась от очереди, и все пять тридцатисемимиллиметровых снарядов понеслись навстречу пикировщикам. А дальше произошло чудо: ведущий «юнкерс» напоролся бомбами на очередь и взорвался в воздухе, а второй самолёт словил снаряд прямо в кабину пилота и рухнул, перелетев здание школы.
Прибежавшие военные застали картину развороченной взрывом площадки с лежащими убитыми зенитчиками и ревущей молодой девчонкой, сжавшейся в комок на месте наводчика. Подскочивший политрук сказал, что первый раз такое видит, когда совершенно не подготовленный человек, да ещё и хрупкая девушка, одной очередью сбивает сразу два бомбардировщика.
Вот за это бабушку и наградили орденом, выдали пару буханок хлеба, несколько банок тушёнки и, что бабушка посчитала особенно ценным, большую банку вишнёвого варенья. Хлеб, тушёнку и варенье бабушка разделила среди своих учеников. Ну а после прорыва блокады наградили ещё и медалью. И ещё одну медаль вручили уже в 1945-м году, после Победы.
