С этими мыслями я ворвалась в курилку, ожидая, собственно, услышать переливы, ну или хотя бы заикания «Собачьего вальса». Вот только встретило меня хриплое басовитое исполнение:
— А белый гремлин поутру ворует лук и курагу на ферме той, куда с тобой я прибегу… Я куплю тебе дом на лугу в Загражовье и тебя приведу в этот собственный до-о-ом! Заведу чайкурей, и с тобой, и любовью будем бегать за ними, виляя хвостом! — пел седой волчара, покачивая одной лапой корзинку с яйцами, а второй помогая себе выпускать из пасти клубы дыма.
— Эт-то еще что?! — охнула я, быстро захлопывая за собой дверь.
— А, мадам Агата, мое почтение, — волк прикоснулся к невидимой шляпе пальцами, в которых торчал толстенький огрызок сигары или чего-то похожего. Сначала я заинтересовалась феноменом «курящий волк», а потом взвилась на дыбы. Курение среди персонала? Да еще и на рабочем месте?!
— Вы что себе позволяете? Курение на рабочем месте?! — прошипела я.
— А почему, собственно, и нет? — мягко растерялся волчара.
— Это запрещено персоналу как минимум! — отрезала я, на что волчара оскалился и качнул головой:
— Нет такого в договоре о найме.
— Что?.. — но я тут же взяла себя в руки, надо было прочитать не только уставные документы, но и все остальные. Может, здесь совершенно другие стандарты. Но это не значило, что я не могла их поменять, хотя сейчас об этом думать было несколько поздно. Так что я зашла с другой стороны. — Здесь дети вообще-то.
— Они даже не дышат, — сверкнул весело желтыми, как деревенское сливочное масло, глазами волк. — И так уж и быть, буду дымить в другую сторону…
— Это помещение для постояльцев, а дым здесь — это неприемлемо, а запах!.. — я прошла вперед и стала напротив волка, очень недовольно сверля его взглядом. Да с таким персоналом никаких врагов не надо! Все, что не раздолбают феи, сожжет брошенный лапой окурок. А у меня еще залог не выплачен!
— Мадам Агата, — низко пророкотал волк, убрал лапу с орочьих яиц, зато зачем-то подхватил мою руку и втянул внушительным носом воздух возле моего запястья. — Вы четче скажите, чего ваше сердце желает?
И глазами сверкнул, гад шерстяной, ловелас мохнатый! А я если и опешила на секундочку, то всего лишь на нее, родимую, а потом руку свою высвободила и ласково так потрепала по уху волчару. И улыбнулась нежно-нежно, чтобы в следующий миг рявкнуть:
— Я тебя сейчас этот бычок сожрать заставлю! Сказала не курить!
— Желание хозяйки — закон, — басовито расхохотался волк и в тот же миг затушил бычок и закинул его в пасть, облизав морду темно-красным языком. А потом вдруг по-простецки и стульчик мне предложил, и окна открыл проветриваться, да и вообще вид принял импозантно-надежный. А затем расположился рядом, но на приличном расстоянии, мигом напомнив одного моего ухажера — эх, какой шикарный образчик зрелого мужчины был! — и уже по-деловому продолжил: — Мадам Агата, вы наконец-то ожили, рад, очень рад!
— То есть ожила? — сбледнула я. Это что же получалось, что я тут тоже умирала? А вдруг еще и бродила неупокоенная. Сразу захотелось потянуться и пульс свой пощупать, хотя в зеркале вроде бы вид был цветущий — никакой зеленцы и следов некондиционности, как там в кино показывали.
— Так с утра очень уж печальные ходили, бледные и вялые, — перестал улыбаться волк и покачал головой. — Я даже спросил, вот, значит, не нужна ли помощь какая. Ключник, он-то должен быть всегда и везде первым, все знать и за всем ведать: кому какой харч выдать, а кому и не почесавшись отказать. Где какой расход среди работников и в каком нумере гости, ковер сожрамши, животом маются.
— А маются? — зацепилась я за последние слова. Значит, это и был тот самый Врей, который родственник Розы. А я, здешняя я, с утра была бледной и нехорошо себя чувствовала. Странно все это.
— А то как же, — хмыкнул волк. — Токмо я настоечку Розе передал от живота, чтобы коврик-то быстрее вышел. Есть у нас в закромах и такое.
Постойте!.. Ключник! Это как эконом, что ли? То есть кладовщик даже скорее, припасами заведует. Вот с кем мне тоже нужно беседу провести и на эти самые припасы поглядеть. Вот кто мне должен отчитываться, что в гостинице есть, а чего никогда не было и не будет. Но не успела я и рта раскрыть, как дверь в курилку распахнулась, явив нам орчиху-мать.
— И где музыка? — коршуном взвилась она, уже готовая взорваться. Видимо, еда придала ей вовсе не благодушия, а какого-то другого наполнения.
— Ох, прошу прощенья, милая мадам, — пророкотал волк и вдруг мягко запел: — Ноченька лунная, звездная, ясная… Можно иголки искать. Выйди, любимая, за день уставшая, в рощице буду я ждать…
Орчиха приложила руки к груди, а когда волк закончил петь, то без слов сгребла корзинку и тихо-тихо исчезла. Магия прям какая-то! Хотя, не спорю, задевал волчий голос что-то внутри дамского сердечка, умел волчище пользоваться преимуществами. У меня тоже перед глазами как пеленой затянуло призрачной, хорош голос, иначе не сказать. Ах, если бы не хвост… Тьфу на тебя, Агата! У него небось и блохи есть!
— Мадам Агата, я — простой волк и не знаю красивых словес, — вдруг пророкотал Врей. — Но… эх, будь вы на лет пятнадцать старше, не удержало бы меня ничто! Под окнами вашими пел бы, луны встречать зазывал!..
— Уволила бы я вас тогда, — розовая пелена слетела быстро, все же опыт не пропьешь, давненько прошли те годы, когда лапшой на моих ушах можно было кормиться месяцами. — Шум под окнами — вред репутации заведения!.. И вообще, что у нас с инвентаризацией?
— Вот так всегда, ты ей сердце подарить жаждешь, а она — про матерьяльные ценности, — хохотнул волчище, мигом меняя манеру поведения, поклонился и вытянул руку, предлагая пройти обратно в ресторан. — Узнаю мадам Агату, будет вам пересчет всего и всяк. Токмо вы с чернушником-то переговорили? Надо нам на каждый чих одобрение его или он того, самозахоронится в башне-то? Ан нет, выполз, злыдня чернокнижная…
Я покосилась на волка, а тот буравил глазищами темный угол, где за столиком все так же куковал мрачный мужик. Вот это мой совладелец? А чего такой недовольный? Это мне фактически стоило губы поджимать и носом воротить, мне же залог выплачивать. Хотя если ему эти деньги не нужны и все настолько осточертело, то мог бы и не приезжать, и вообще от каких-либо выплат отказаться. Я вообще за альтруизм и благотворительность, особенно в свою сторону.
— Не переговорила еще, сейчас как раз и пойду, — успокоила я волка и, настроившись на то, что легко не будет, направилась в сторону столика в полумраке.
Мужик заметил меня издалека и тотчас же еще сильнее скривился, хотя, может, ему что-то не понравилось в том, что фейчик принес на подносе. Вон как носом водит — длинный нос, породистый, и даже ни разу не ломаный, следов, по крайней мере, не видно. Чем ближе я подходила, тем больше лица пряталось за длинными черными волосами, как за шторами, пока в итоге не остался один нос и краешек подбородка. Но страннее было другое — мужик не приступил к ужину, это он не из-за меня и моего надвигающегося присутствия, а занялся какой-то ерундистикой. Из карманов он достал кучу колбочек и еще целый кисет с разными крючочками, щипчиками и другой мелочевкой. От каждого блюда он отщипывал кусочки и то и дело проверял в растворах, и нюхал, и глазом глядел. Короче, цирк на выезде. Так что подошла я в относительно веселом настроении:
— Не отравлено, — хмыкнула я.
— Вы так говорите, потому что не положили туда яд, или уверены, что кто-то другой не мог положить, — достался мне нервный и грубый ответ. — Если не можете ответить на все вопросы положительно, то не мешайте.
— Это паранойя, уважаемый. Или нам еще завести того, кто блюда будет пробовать? — не выдержала я. День все-таки тяжелый выдался. А тут еще этот — мало того что кредитор, просто неприятный тип.
— Да вы и сама замечательно с этим справляетесь, — брякнул странное мужик, сгреб все свои приборчики, подхватил несколько блюд из предложенных и черной кляксой выбежал из ресторана.
