Я был польщен.
– Разгадываю твои планы?
– Ага. И вообще… Всегда против меня… Сказать честно?
– Скажи.
– Драться не кинешься?
– Мы же договорились.
– Я тебя ненавидел. Вот! Можешь драться.
Рис ковырнул опять землю. Я погладил его по еще чуть влажной лохматой голове.
– Молодец, что сказал правду. И сейчас ненавидишь?
– Сейчас нет… Ты какой-то не такой оказался… И вообще… Пап, я пойду купаться…
– Иди…
Стало еще душнее, но мне купаться не хотелось. Почему-то казалось, что вода ледяная. Я лежал на спине и слушал звуки, долетавшие со стороны лагеря: приглушенную музыку, неясные голоса, звон посуды – очевидно, там готовили обед.
– …Этот тип… Я его знаю… мы были с ним в одной секции, – вдруг услышал я голос рядом с собой.
– Ты уже мне говорил.
– Говорил, так еще послушаешь.
– Ну болтай, если тебе так хочется.
Я узнал голоса Человека-горы и блондинки. Наверно, они лежали неподалеку. Было слышно каждое слово.
– Этот тип… он очень наглый… Почему он к нам пристал?
– Мы его пригласили.
– Я не приглашал.
– Так я приглашала.
Человек-гора пропустил эти слова мимо ушей.
– Наглый, очень наглый. Пришел, все еще спали, устроил драку, я поскользнулся, упал в речку…
– Ты не поскользнулся. Он тебя туда просто-напросто забросил. Ты совсем потерял форму. Ты слишком много пьешь и ешь. И не тренируешься. Ты же мне давал слово…
Наступило молчание. Мне было неприятно присутствовать при семейной сцене, я кашлянул и пошевелился, давая понять, что я рядом, но они не обратили на меня внимания. Очевидно, разговор начался давно и становился все горячее.
– Да, я потерял спортивную форму, – сказал Человек-гора раздраженно. – Но кто в этом виноват?
– Может быть, скажешь, я?
– Да. Ты. Ты настояла, чтобы я пошел рубить это чертово мясо, будь оно проклято!
– Ты же сам хотел машину.
– Я бы мог стать чемпионом мира… У меня были данные… А кем стал? Вором и выпивохой.
– Зачем наговариваешь на себя? Ты же не вор.
– Брось, приношу ведь…
– Что ты там приносишь? Жалкий кусок мяса.
– Мясо! Мясо! Мясо! Только и слышу день и ночь.
– Можно рубить мясо и заниматься спортом.
– Нет! Нет! Это несовместимо. Понимаешь? Несовместимо! Если мясо – значит, жратва и пьянки! Значит, возле тебя какие-то типы вечно крутятся, что-то суют, что-то комбинируют.
– Просто ты слабый, бесхарактерный человек.
– Возле мяса нельзя быть характерным.
– Можно. Вон твой друг… Не пьет, не курит. Дачу какую отгрохал.
– Мой друг – стяжатель.
– А ты пьяница. Ты все пропиваешь.
– Лучше быть пьяницей.
– Все мне завидуют. Как же, муж – продавец в мясном магазине. А у меня даже костюма приличного нет.
– В понедельник я украду машину с тушами. Тебе хватит?
– Я разведусь с тобой… У меня уже нет сил…
– Ты давно к этому клонишь, – в голосе Человека-горы слышалась злость.
Наступило молчание. Потом до меня донеслось всхлипывание. Блондинка плакала.
– Ну перестань, – забормотал растерянно бывший спортсмен. – Перестань, Нинусь… Слышишь? Ты просто расстроилась. Во всем виноват этот тип… Ты из-за него расстроилась. Я же вижу… Ты что, знала его раньше?
– И ребенка у нас нет… Ты вечно пьяный…
– Я больше не буду, Нинок. Слышишь? Клянусь! Чем угодно. Хочешь, матерью поклянусь?
– Ты уже клялся.
– Матерью еще не клялся. Вот посмотришь. Прямо с сегодняшнего дня… Посмотришь. За ужином и глотка не сделаю. И на работе тоже. Как бы ни соблазняли… У меня слабый характер… У нас каждый день пьют… Понимаешь, с обеда… Как обед наступит, так и пошло. И директор тоже. В кабинете у него плитка электрическая и кастрюля… Не в самом кабинете, конечно, а чуланчик такой есть. Вот Мишка там с утра и возится… Мишка – грузчик наш… Курицу сварит, мяса нажарит. А если мимо рыбного едет с грузом, там завмаг, дружок директора нашего, обязательно передаст икры, осетрины… К обеду все готово… Закроем магазин, нa перерыв все соберемся, даже уборщица…
– Ты и с бабами стал…
– Какие у нас бабы? Ни одной приличной нет. Просто мы все дружные. Никто ни под кого не роет. И директор демократичный. Всегда всех приглашает. Вот и идут. Бесплатно ведь. Только на водку по рублю сбросимся…
– Неужели нельзя обедать без водки?
– Так ведь разве устоишь? Закуска-то какая… Ну, а с обеда и пошло… Рубишь, рубишь… Целый день перед глазами ребра, ребра, ребра. Рыла лезут: «Мне вон тот, мне этот… Одно сало наложил…» Устаешь сильно… Забежишь в тот закуток, пропустишь стаканчик… Мы после обеда только красное пьем. Честное слово. «Портвейн-72». Директор его очень уважает, да и дешево… Выпьешь – и легче становится… Я понемножку… Ей-богу, всего и выпьешь стаканчика два-три. Что это для моей комплекции?
– Уходи, Коля…
– Куда? У меня нет специальности.
– А если снова в борцы?
Человек-гора закашлялся. Он кашлял долго, с присвистом, словно у него болело что-то внутри. Потом оказалось, что это бывший борец так смеется.
– У меня же теперь сердце ни к черту. И печень… Ха-ха-ха! Ты видела, какая печень у алкоголиков? В банке? В школе показывали? Ха-ха-ха!
– Перестань! – Не видя, я почувствовал, как блондинка поморщилась. – Что ж дальше? Как мы будем жить дальше?
– Почему ты именно сейчас затеяла этот разговор? Что-нибудь придумаем. Пить я брошу. Я же тебе поклялся.
– Я затеяла этот разговор потому, что сейчас ты относительно трезвый. С пьяным говорить бесполезно.
– Ты затеяла его из-за этого типа. Я же вижу. Не слепой. Как же, спортсмен. Красавец мужчина. Чемпион… Может быть, диссертацию кропает… «О влиянии морально-политического уровня на бросок противника через левое плечо».
– Перестань. Я серьезно.
– Я тоже буду учиться. Вот! Я поступлю в Институт ядерной физики! Поняла? У меня в школе было по математике всегда «отлично». И по физике я был лучше всех. Я задачки как орешки щелкал. Я опыты необычные производил, экспериментировал…
Духота стала невыносимой. Пора было искупаться и трогаться в путь. Я приподнялся. Человек-гора сразу замолчал, положил голову на руки и сделал вид, что спит. Из травы глыбилось его огромное тело в трусах, которые закрывали полспины и спускались ниже колен. Это были остатки борцовского трико. Блондинка посмотрела в мою сторону. Она задержала взгляд, очевидно пытаясь узнать по моему лицу, слышал ли я их разговор. Я сделал сонный вид. Блондинка успокоилась. Уже когда я подходил к речке, до меня донеслись обрывки разговора:
– Эх, Коля, не нужно мне ничего… Пить бы бросил… Зажили бы, как все люди. В кино бы ходили. А то в кино ты спишь. Приятно, что ли, с пьяным… Разбудишь тебя потом, ты отбиваешься, люди смотрят, смеются…
– Сказал же…
– Господи, дай тебе силу!
– И силы никакой не надо. Не буду пить, да и все…
Я осторожно вошел в воду. Вода казалась холодной. Неподалеку торчала посиневшая физиономия Риса.
– Пап, ты осторожней! Там консервная банка! – закричал он. – Я себе ногу распорол! Знаешь как сильно! Кровь так и хлещет!
– Что же ты сидишь в воде?
– На берегу кровь больше течет, а в воде совсем почти нет. И болит меньше. Пап, теперь что будет? Если банка ржавая, то заражение крови будет? Да?
– Вылазь! Немедленно! И готовь уши, чтобы впредь осторожней был.
– Уши у меня всегда готовы, – нагло объявил Рис.
* * *
Рокот моторов вывел женщину из состояния забытья, в котором она провела несколько часов. Она вздрогнула и подбежала к окну. Возле дома остановились два зеленых газика. Облако пыли отмечало дорогу, по которой приехали машины.
Моторы разом заглохли. Из машин стали выскакивать вооруженные люди. Размявшись, люди направились к калитке ее дома…
Люди шли весело, кучно, и женщина, застывшая у подоконника, хотя никогда не была военной, подумала, что отсюда, из окна, ей легко было бы снять всех одной автоматной очередью…
