Однажды вечером, уединившись для молитвы, я обратился к Господу с просьбой о помощи. Я молился долго и истово, забыв о трапезе, забыв о всех своих обязанностях. Удивительно, но никто не пришел навестить меня, и только под утро я очнулся от забытья, в которое впал после долгой и изнурительной молитвы.

Я помню этот момент во всех подробностях. Келья была наполнена светом, растекавшимся по стенам и сводчатому потолку. Я переводил глаза с одного предмета на другой, видя мельчайшие детали: трещину на стене, паучка на потолке, пыль на лампаде. Обычно в моей келье сумрачно, и я всегда пишу при двух-трех свечах. Вскоре свет начал таять, и когда в помещении воцарился обычный полумрак, я услышал голос… Я не знаю, могу ли я говорить об этом…

Быть может, когда-нибудь я расскажу всё, а пока что добавлю только, что вскоре моя судьба совершила крутой поворот. Настоятель Ажиль одним махом решил все проблемы, подыскав себе нового помощника и отправив меня в путешествие: теперь в течение 2 лет мне предстоит изучать быт бенедиктинских монастырей. Я предполагаю пробыть здесь, в Люксёе, несколько недель, а затем, с Божьей помощью, отправлюсь в Боббио, где надеюсь провести не менее года. Я чувствую, что это путешествие приведет меня к свету.

Да хранит Вас Господь!

Филиберт

Год 652, март

Мой господин!

Каждый день я благодарю Господа за то, что Вы оказались на моем пути. Если бы не Вы, я уступила бы воле отца, став женой нелюбимого человека. Или же ушла бы из дома и, наверное, влачила бы жалкое существование. Ваша доброта, благородство, красноречие помогли мне принять иное решение. И я не жалею о нём ни минуты.

Мы с сестрами часто бываем в миру. Как велит нам христианский долг, мы помогаем обездоленным, больным, отчаявшимся. Недавно я говорила с одной девочкой. И я все время думала о том, что на ее месте могла быть я. Эта молодая особа потеряла родителей, отравившихся болотной водой. По счастливой случайности, сама она не стала пить темную воду. Отец и мать промучились несколько дней и скончались. Девочка, которой недавно исполнилось 10 лет, оставалась рядом с умершими, пока весь дом не наполнился смрадом. А потом она просто пошла куда глаза глядят. Судя по ее рассказу, она находилась в каком-то забытьи. Она ничего не помнит вплоть до того момента, когда ее нашли у стен нашей обители. Мы накормили и обогрели ее. Мы также спросили, хочет ли она остаться у нас. Но ее пугали наши черные одежды. В соседней деревне живут ее родственники. Она будет жить с ними.

После этого я много думала о таких детях. Наверное, жизнь представляется им сплошным мучением. И одновременно я представляла себе, как я нянчила бы собственного ребенка. Я рассказала об этом наставнице, и она нахмурилась. Она сказала, что эти мысли могут завести меня не туда. Но потом она улыбнулась и крепко прижала меня к себе. Она очень добрая. А вечером она зашла ко мне и, немного помолчав, сказала, что когда она была моложе, она часто думала о непорочном зачатии. Когда она заговорила об этом, ее глаза начали светиться. Мне кажется, она продолжает иногда об этом думать.

…Полгода я ухаживала за Желтоглазым, и некоторые сестры за глаза говорили неприятные вещи. Но другие наоборот меня поддерживали и приходили играть с волчонком. Когда он вырос, я начала приводить его в лес. Он быстро вспомнил, что является хищником. На второй день он принес мне суслика и удивился, когда я закопала его, вместо того чтобы съесть. Он уже свыкся с лесом, но продолжает навещать меня, но теперь всё реже. Собаки на соседней ферме совсем сходят с ума, когда он появляется у нашей ограды. Боюсь, как бы его не затравили охотники.

А что до зеленых холмов, то они будут в Вашей жизни, обязательно будут. Мои видения меня еще никогда не обманывали.

Да хранит Вас Господь!

Раба Божья Аустраберта

Моя дочь во Христе!

Я не перестаю удивляться Вашим видениям: действительно, спускаясь погожим сентябрьским днем со склона холма и предвкушая последний подъем к долгожданным стенам обители в Боббио, я не мог не вспомнить ваше письмо, где вы увидели всё это своим духовным прозрением. Пробыв четыре месяца в Люксёе, я благополучно добрался до благословенной Ломбардии. Здесь всё поет – природа, река, ветер; поет и моя душа, устремленная к радостному, деятельному, светлому будущему.

Но я опять позволил своей восторженности забежать вперед, и Вы, наверное, уже смеетесь над моим прекраснодушием. Я должен рассказать Вам хотя бы в двух словах, к каким выводам я пришел за время своего короткого пребывания в Люксёе.

Как я уже писал, одной из моих задач было глубокое изучение нашего Устава. Каждый день я вчитывался в один из его пунктов, подолгу размышляя над ним и молясь о всевышнем водительстве. Я читал душеспасительные наставления Святых Отцов, беседовал с премудрым настоятелем, который помнит еще Атталу*, и многое почерпнул из разговоров с братом Магнусом, продолжающим дело славного Ионы*. Так вот, именно летопись Ионы сыграла для меня роль того толчка, который открыл мне глаза на самое главное…

И вновь я замечаю, что волнение нарушает ход моей мысли, заставляя торопиться, как будто иначе Вы не дослушаете меня. Постараюсь взять себя в руки и объяснить, что именно произвело на меня столь сильное впечатление. Описывая жизнь Св. Колумбана, Иона говорит, что людей привлекали к нему «не проповеди, а его дела». Как только я прочитал эти слова, меня пронзило острое осознание истины. Я почувствовал, я понял, что этим и только этим будет исполнен мой дальнейший путь. Я также понял, почему никак не мог пробиться к сердцам своих братьев в Ребэ. Ни увещевания, ни внушения, ни ссылки на мудрые слова не могли помочь нам сблизиться, ибо одних только слов недостаточно: необходимо увлекать общим и благим делом, дабы человек, вовлеченный в свободный и богоугодный труд, смог испытать тот восторг, который наполняет душу творящую.

Влекомый этим страстным порывом, я был готов тут же покинуть Боббио, чтобы вернуться на родину и начать жить по вновь обретенной истине. Однако настоятель решил, что мне не следует торопиться, и я не смею его ослушаться. Я останусь здесь на всё время, необходимое для написания своих комментариев к принципам Устава – ведь именно об этом мы договорились с настоятелем перед приездом в Боббио.

Милая моему сердцу Аустраберта! Порадуйтесь за человека, который долго бродил в тумане, вглядываясь в будущее сквозь мутное стекло, а теперь обрел новое зрение и новую душу.

Да хранит Вас Господь!

Филиберт

Мой господин!

Меня очень обрадовало Ваше настроение, и мне кажется, что я тоже слышу переполняющую Вас музыку. Я закрываю глаза, и всё внутри наполняется вибрирующей гармонией. И еще: я научилась управлять своими видениями. Это значит, что я могу попросить – и тогда я вижу, а если не прошу, то ничего не возникает. Сейчас мне не хочется знать Вашего будущего. Лучше я наберусь терпения и буду ждать новых рассказов.

В моей жизни происходят удивительные вещи. Некоторые меня смущают, а другие радуют… Видимо, я тоже должна объяснить всё подробней. Сначала пропал наш ослик: сестра Матильда забыла его привязать, и он исчез. Я закрыла глаза и увидела его в лесу мертвым. Потом я увидела волка, который глодал ослика. Я не стала ничего говорить сестрам и пошла в лес за хворостом. В лесу я позвала Желтоглазого свистом, и вскоре он появился. Он вел себя настороженно и остановился в тридцати пье. Я сказала ему, что нельзя было убивать ослика. Волк опустил голову и ушел. Больше он не приходил.

А недавно в обители появился ребенок, младенец. Его оставили у ворот. Я запирала ворота на ночь и услышала странный писк. Сначала я подумала, что из гнезда выпал птенец. Я принесла корзинку с младенцем к себе в келью, развернула пелена и взяла в руки маленькую девочку. В животе что-то больно сжалось, но по груди разлилось тепло. Я напоила ребенка, и девочка уснула. Всю ночь я думала, как сказать об этом настоятельнице. Я понимала, что младенца нужно кормить, и это будет трудно. А на рассвете я увидела, что Господь сотворил чудо: у меня появилось свое молоко, я была готова стать кормилицей. Я уверена, что это знак. Я должна выкормить это дитя. Настоятельница раздумывала два дня. Она решила оставить ребенка, но так, чтобы девочка воспитывалась всеми сестрами. Она позволила мне кормить ее тайно, приказав никому не говорить. Настоятельница дала ей имя Ула.