— Доброе утро, — здоровается Элиот. Он говорит шёпотом, но я отчётливо слышу слова в доме, погруженном в глубокий сон. Ещё раз бегло осматриваю фигуру парня, подмечая жидкость на плечах его куртки. Это растаявший снег.
— Привет, — так же тихо отзываюсь на его приветствие. В голове крутится навязчивый вопрос о том, куда же ходил Элиот рано утром. Тут же вспоминаю о том, что всего в нескольких метрах спит моя подруга, и чувство вины затапливает разум. Мне хочется спросить у Флоренси его мнение о Бодваре, но это слишком. Решаю промолчать и просто киваю, прошмыгнув мимо Элиота в комнату Эмили. Мне становится душно от мыслей, заполняющих каждую клетку мозга и отзывающихся резкой болью в висках. Странное чувство, будто кто-то подвесил меня на крючок, подцепив органы острым концом, смешивается с безысходностью, ведь я так и не решила, что буду делать с той информацией, в которую оказалась посвящена.
Как удивительно: мы стремимся знать всё, а когда узнаем, то не понимаем, что делать с этой информацией. Отчасти поэтому я и не люблю правду, хотя, как и любой идеалист, в теоретическом выборе между сладкой ложью и горькой правдой выбираю второе. Мне нравится думать, что я могу смириться с любыми словами, но дело в том, что ложь оберегает. Она приятна, ласкает слух. Вероятно, поэтому я всё никак не могу признаться себе, что, хоть Крис и сказал, что не употребляет ничего, находка в пачке его сигарет говорит об обратном. Я люблю полагать, что, пока ложь нежно обволакивает ноющее сердце, оно не так уж и болит.
Мысленно возвращаюсь к исходной проблеме, а именно к Эмили. Вчера я сказала девушке прекратить отношения с Бодваром, но сейчас хаотичные размышления говорят о том, что это было не самое верное решение. Даже если она услышала мои слова, то отказаться от того, что стало частью тебя, трудно. Почти невозможно. И я даже не попыталась понять подругу, погрязнув в страхе перед человеком, которого не знаю и сужу лишь по размышлениям других. Это кажется неправильным с точки зрения предубеждений и предвзятости, но тревожное чувство, колотящееся в груди, подсказывает, что я не так уж и далека от истины.
Даже удивительно, что мои взгляды меняются с такой быстротой, бросая меня из крайности в крайность, но ведь ситуация, выходящая из ряда вон, и требует такого критического мышления.
К моменту пробуждения Эмили мне так и не удаётся осмыслить всё необъятное и принять хоть какое-то здравое решение. Девушка сонно потягивается и приоткрывает опухшие глаза, пока я, сидя на краю кровати и подогнув ногу под себя, наблюдаю за ней. Заметив пристальный взгляд, подруга вздрагивает и тут же смущённо краснеет. Я неловко улыбаюсь ей, чувствуя, как чешется кончик языка от необходимости сказать хоть что-то, но нужные слова никак не идут на ум. В итоге решаю начать с малого:
— Привет, — тихо здороваюсь и прикусываю губу, рассматривая смущённую девушку напротив.
— Доброе утро, — отвечает Эмили. В её тоне слышна мягкость, и эта доброта пропитывает меня насквозь. Чувство вины становится ещё более осязаемым, оно давит на плечи.
— Эмили, — я произношу её имя, при этом заламывая пальцы. — Извини меня.
Я выдыхаю на поднимаю глаза на Флоренси, которая едва заметно улыбается, а затем сдувает прядь со лба. Похоже, она не злится.
— Всё в порядке, — произносит девушка, но я отчетливо слышу нотки напряжённости в её голосе. — Я знаю: это сложно. Я не надеялась, что ты поймешь.
Последняя фраза звучит немного обидно, но, тем не менее, это правда. Мне сложно понять Флоренси и её чувства, хотя история Эмили находит отклик где-то в глубине души и наталкивает на определённые мысли. Я начинаю анализировать её, рассуждая о том, что же заставило девушку упасть в цепкие объятия Бодвара, и понимаю, что отчасти из-за её неуверенности в себе и скрытности. Давление, оказываемое Элиотом на Эмили, рано или поздно должно было вылиться в нечто подобное.
— Мне не стоило вчера вести себя так грубо. И я хочу, чтобы ты знала: я ничего не скажу Элиоту.
Сердце у меня на мгновение замирает, напоминая о том, что это в некоторой степени подло, ведь в случае чего я расскажу Шистаду всё, но тот факт, что частичная правда это не ложь, успокаивает совесть. Хотя бы на время.
Эмили кивает, принимая мои слова, и снова улыбается. Напряжение и смятение, которые я испытывала последние несколько часов, отступают — облегчение затапливает душу.
Но есть ещё одна нерешённая проблема, которая ждет меня дома. Шистад.
***
Наскоро попрощавшись с Эмили после школы, я выхожу из Центрального корпуса и бросаю мимолётный взгляд на парковку. Машины Шистада нет, и это наталкивает на определённые мысли. Мы не пересекались в школе, из чего делаю вывод, что парень и вовсе не приходил на занятия. Тревожные мысли, закрадывающиеся в черепную коробку, подсказывают, что всё это может быть связано со вчерашними делами Криса, поэтому расстояние до дома кажется мне ничтожно маленьким. Несмотря на начавшийся снегопад и промокшие ноги, я довольно быстро добираюсь до калитки дома, и, к своему облегчению, замечаю машину Шистада на привычном месте. Из-за быстрой ходьбы мне приходится остановиться, опершись на забор, и перевести дух. Всё это время скольжу взглядом по окнам дома, чтобы разглядеть включённый свет, но для этого на улице недостаточно темно. Оглядываю внешний двор и перевожу взгляд на машину Криса, краем глаза улавливаю движение где-то сбоку. Повинуясь неприятному ощущению в низу живота, медленно поворачиваю голову в ту сторону и, прищурившись, вглядываюсь в мужской силуэт. Человек, одетый в чёрную куртку и штаны, стоит, засунув руки в карманы. Его фигура кажется неподвижной, отчего становится немного жутко. Он находится достаточно далеко, поэтому рассмотреть его лицо не могу, но отчего-то начинает казаться, что мужчина смотрит именно на меня. Липкое чувство неконтролируемого страха охватывает тело, и я поспешно открываю калитку, быстрым шагом проходя к дому. Прошмыгнув внутрь, тут же запираю дверь. Несмотря на сбившееся дыхание и хмурую складку, которая пролегла меж бровей, я выглядываю в глазок, чтобы удостовериться, что мужчина не пошёл за мной. Быстро осмотрев пространство вокруг, я громко выдыхаю. Меня затапливает осознание того, что излишняя нервозность привела к развитию паранойи.
На шум моего появления в доме через несколько секунд прибегает Тоффи. Завидев меня на пороге, собака тут же бросается навстречу с весёлым лаем. Я присаживаюсь на корточки, что не очень удобно в пуховике, когда питомец закидывает передние лапы на мою ногу и принимается облизывать лицо, при этом интенсивно виляя хвостом. Радость от такой встречи мгновенно захлёстывает меня, и я забываю о странном незнакомце на улице и тревожности. Погладив вьющуюся шёрстку Тоффи, я встаю и стягиваю куртку, затем снимаю ботинки. Неуверенность снова овладевает разумом, поэтому несколько минут переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь принять хоть какое-то решение относительно следующих действий. Медленно иду на кухню, одновременно ожидая и боясь столкновения с Шистадом. Тоффи следует за мной, чуть не наступая на пятки. В голове проносится мысль о том, что я давно не играла с животным, отчего тот чувствует тоску, поэтому делаю мысленную пометку проводить больше времени с любимцем.
Кухня оказывается пустой, и я выдыхаю, ощущая разочарование и облегчение в одинаковой степени. Решаю, что всё ещё не готова встретиться с Крисом лицом к лицу, поэтому спускаюсь в комнату, стараясь при этом шуметь как можно меньше. В спальне я стягиваю вчерашнюю одежду и надеваю футболку и леггинсы. Эти простые действия помогают расслабиться, и я начинаю более трезво оценивать ситуацию. Да, мы поссорились с Крисом, но это ведь не в первый раз. Отчего возникли тревога и напряжение, сложно сказать, но, по правде говоря, мне не очень хочется разбираться в причинах этого. По крайней мере до тех пор, пока я не увижу Шистада.
Отчасти я даже злюсь, что парень сам не пришёл ко мне, когда услышал — а я уверена, что он услышал, — как я вернулась домой. Необходимость делать первый шаг в примирении немного выводит меня из себя, потому что в ссоре я виновата так же, как и он.
