— Я приду и помогу позже, — я следую в комнату, попутно соображая, куда дела поводок Тоффи. Собака всё это время следует за мной, иногда утыкаясь носом в мои ноги, при этом издавая слабый скулёж, означающий, что ему срочно необходимо на ближайшую лужайку.

Когда я всё-таки отыскиваю поводок, трижды попросив Тоффи потерпеть, и накидываю свою кофту, мы выходим на улицу. Пёс сразу бежит к кустам с цветами, потянув меня за собой. Пока собака расправляется со своими делами, я отворачиваюсь и распутываю наушники. Вставив их в уши, я отыскиваю нужную песню, и теперь мы с Тоффи можем вдвоём насладиться прогулкой. Мы идём по тротуару, мимо проезжают машины, освещая мою фигуру рыжими огнями, вдоль дороги медленно зажигаются высокие фонари белым светом. На горизонте, залитым огненно-рыжим свечением, садится солнце. Время близится к восьми. На улице становится заметно холоднее, и я сожалею, что надела кофту, а не куртку. В воздухе пахнет автомобильными выхлопами и морозом, хотя лишь начало октября. Мы с Тоффи заворачиваем за угол, навстречу идёт парень, уставившийся в свой телефон. Я недолго задерживаю на нём взгляд, даже Тоффи не желает лаять на него, поэтому мы лишь проходим мимо. Но телефон парня напоминает мне о необходимости позвонить отцу. Достаю мобильник, отыскивая его контакт.

— Малышка, привет, — голос папы звучит довольно радостно, — как ты добралась? Всё хорошо?

— Привет, — я улыбаюсь его беспокойному тону. — Да, всё нормально. Перелёт прошёл нормально. Я гуляю с Тоффи.

— Хорошо, я немного беспокоился, что ему придется проходить долгую акклиматизацию.

Мы недолго говорим с папой в основном о том, что будет в ближайшее время, и как я устроилась.

— Ладно, пап, мне уже пора. Я позвоню тебе завтра, — говорю я, стоя у калитки. Мы быстро прощаемся, когда я уже иду к двери дома.

Я кладу мобильник в карман джинсов и прохожу в дом, оставив кеды в прихожей. На всю гостиную раздаётся приятный запах еды, отчего мой живот издаёт клич. Я отцепляю поводок Тоффи, а сама иду на кухню, останавливаясь у барной стойки. На кухне царит беспорядок, свойственный готовке, на плите что-то жарится с потрескивающим звуком. Но маму я нахожу в гостиной, где разместился квадратный стол и белые стулья в современной отделке.

— Тебе помочь? — опершись о стену, интересуюсь я, наблюдая, как мать ставит вазу с белыми лилиями в центр стола.

— Да. Можешь разложить салфетки?

Стол кажется слишком праздничным для простого ужина, но прежде чем я успеваю это заметить, то вижу ещё две тарелки. Стол на четыре персоны?

— У меня двоится в глазах, или мы ещё кого-то ждем? — спрашиваю я. Это кажется немного неправильным: я только приехала, а мама уже позвала гостей.

— Да, — оглядываясь на меня, отвечает мать. Кажется, она немного нервничает, что совсем несвойственно для неё. — Я понимаю, всё происходит немного быстро, ты только приехала, но я хочу побыстрее познакомить тебя с Томасом.

Про Томаса я знала лишь то, что он новый ухажёр матери, которого она подцепила где-то на конференции, и этих знаний мне вполне хватало.

— Зачем? — интересуюсь я, чувствуя, как былое раздражение вновь возвращается.

— Совсем скоро он приедет сюда, — растерянно говорит мама, наблюдая за моей реакцией.

— Что?

— Да, да, я знаю: всё это как-то резко, но мы уже давно планировали этот переезд. Половина вещей Томаса уже здесь. Я не думала, что ты приедешь сюда, — я злобно сверлю ее взглядом. — То есть…

— Понятно, — киваю я, скривив лицо. Просто здорово. А я только что отцу расписывала, что всё нормально и мы с мамой даже можем немного сблизиться. Ну, что теперь я могу сблизиться и с её ухажером.

— Прости, милая, но, похоже, нам всем придётся привыкнуть друг к другу, — мама говорит это как факт, отчего у меня злость закипает на ладонях.

— Ты не могла подождать хотя бы неделю, прежде чем съезжаться со своим парнем? Серьёзно, я думала, что в этот раз всё будет по-другому! — я практически кричу, не обращая внимания на раздражённое лицо женщины, которая явно полагала, что я всё это спокойно приму. И дело тут не в том, что у мамы появился новый мужчина, и она хочет с ним жить; всё это, по правде, мало касалось меня до этого момента. Но теперь предполагается, что мы будем жить под одной крышей и должны уважать друг друга, но, видимо, уважать детей не в моде родителей. Я всегда говорила, что уважать нужно тех, кто заслуживает уважения. Все эти статусы не обязывают меня почтительно относиться к старшим по возрасту, званию, социальному положению. Я не могу уважать человека, который совершенно не уважает меня. И я не имею ввиду грубость в качестве обычного поведения. Вежливость не имеет ничего общего с уважением. И теперь, когда я вижу, что здесь ко мне относятся как к трёхлетнему ребенку, который беспрекословно должен подчиняться взрослым, я понимаю, что достичь согласия в этом доме будет крайне трудно и, может быть, совсем невозможно. С отцом у нас была полная гармония и взаимопонимание. Может, дело в том, что мы столько лет бок о бок друг с другом, но он всегда считался с моим мнением, будь мне десять или шестнадцать лет. Вот почему после развода родителей я выбрала остаться с отцом. Конечно, одиннадцатилетнему ребенку было трудно расставаться с собственной матерью, но уже тогда я знала, что люблю отца больше. Теперь же я люблю только отца.

— Не нужно кричать, — раздражённый тон матери даёт понять, что уже всё решено, и если я хочу остаться в этом доме, то должна смириться, но проблема в том, что я и не хочу здесь оставаться. — Я знаю: всё это происходит слишком быстро, но прости, что тебя не было в моих ближайших планах. Никто не знал, что ты переедешь сюда, и мне тоже нелегко. А теперь разложи салфетки по тарелкам, скоро приедут гости.

— О, извини, мама, что рушу твои планы на прекрасное будущее. Если бы не обстоятельства, я была бы обеими руками за то, чтобы не расставаться с отцом, который ведет себя более компетентно и уважительно по отношению ко мне. Я поражаюсь: у тебя совершенно нет чувства такта, и если ты думаешь, что я буду мириться с таким положением дел, то ты ошибаешься, — я на секунду беру передышку, чтобы сделать глубокий вдох и продолжить, но мать злобно щурит серые глаза, повернувшись ко мне всем телом, и шипит:

— Ева, прекрати сейчас же. Думаешь, ты такая взрослая, чтобы высказывать своё мнение? Так вот ответ: «Нет». Хочешь, чтобы тебя уважали? Заслужи это. И мне всё равно, если тебя не устраивает нынешняя ситуация. Тебе придётся привыкнуть, потому что теперь живёшь в моем доме и будешь подчиняться моим правилам, хочешь ты этого или нет. А теперь разложи салфетки по тарелкам, пожалуйста.

Женщина разворачивается ко мне спиной и следует на кухню, я лишь в спину шепчу ей:

— Если думаешь, что я буду подчиняться, то глубоко ошибаешься.

По довольно настойчивому совету матери я надеваю коктейльное чёрное платье с бретелями вместо рукавов и заплетаю рыжие волосы в слабый конский хвост. Рассматриваю себя в зеркало я с недовольством: ненавижу подчиняться кому-либо. Мама сказала, что я должна надеть туфли на каблуке, но это именно то, что я не буду делать, и даже не из вредности, а просто потому что туфли на каблуке — настолько глупое женское клише, что меня воротит от одного вида этой обуви на моей ноге. Вместе туфель я обуваю чёрные простые балетки, которые ничуть не хуже подходят к этому дурацкому платью. Сверху до моих ушей доносится дверной звонок и голос матери о том, что я должна открыть дверь. Должна.

Я поднимаюсь наверх, следуя к двери, быстро бросаю взгляд на накрытый стол и то, как мать зажигает свечи с помощью спичек. Женщина поднимает на меня глаза, прищурившись, оценивает внешний вид, задерживает взгляд на балетках, но в остальном остаётся довольной и одобрительно кивает. Господи, будто мне нужно её одобрение. Я прохожу к входной двери и распахиваю её, разглядывая людей на пороге.

Мужчина, который, вероятно, и является Томасом, не внушает мне особой симпатии. Лысая голова и слишком большой рост выдают в нём какого-то бизнесмена. Кроме того, у него мутно-серые глаза и узкие губы, которые он растягивает в вежливой улыбке. Руки у него чересчур большие и держат букет пафосных белых роз. Я больше люблю пионы, нежно-розовые. Костюм на Томасе сидит как влитой, будто они одно целое — ясно, что сшит на заказ. Пусть так.