А рядом с ним парень неизвестного происхождения и назначения. Волосы у него тёмно-каштановые и немного растрёпаны, но я сразу понимаю, какую типичную прическу он носит в повседневной жизни. Глаза у него каре-зелёные, губы слишком пухлые. И стоит, наверное, заметить, что как раз под левым глазом красуется потрясающая фиолетово-синяя гематома, что явно портит слащавый вид парня. Костюм на нём, конечно, совершенно типичный и без галстука. Первые три пуговицы рубашки расстёгнуты и приветливо выглядывают из чёрного пиджака. В руках у него ничего нет, поэтому он скрестил их на груди. Оба смотрят на меня.
— Привет, — Томас первый подаёт голос и, как следовало ожидать, он у него слишком грубый для такого дружелюбного привета. В любом случае, я киваю и выдавливаю «здравствуйте», пропуская обоих в дом. Обоих?!
Мой мозг судорожно обрабатывает информацию, и я понимаю, что упустила довольно важную деталь: приборов было четыре. Я чувствую себя обманутой и невероятно глупой. Сразу я не сообразила, что на столе действительно четыре прибора. От этого я только сильнее раздражаюсь.
В коридор выходит мама с самой искренней улыбкой на губах, но, опять-таки, годы оттачивания данного навыка могут дать о себе знать. Мама коротко целует Томаса в щёку и принимает цветы, затем целует и парня в щёку. Я стою и прищуренными глазами рассматриваю собравшихся.
— Познакомьтесь, это моя дочь Ева, — мать указывает на меня свободной от цветов ладонью. — Ева, это Томас Шистад и его сын Кристофер.
Томас говорит что-то вроде «приятно познакомиться, Элиза много о тебе рассказывала», но я не могу побороть отвращение и стремительно несусь в гостиную, за спиной улавливая мамино «не обращайте внимание, она немного нервная после переезда».
В голове у меня крутятся лишь мысли о том, как я зла. Я усаживаюсь на свободный стул, откровенно жалея, что стол квадратный и мне придётся сидеть прямо напротив одного из этой компашки. Томас и его сын усаживаются за стол, следом садится мать, продолжая держать букет в руках.
— Ева, поставь цветы в вазу, — протягивая мне розы, с нажимом простит мать. Стиснув зубы, я поднимаюсь из-за стола. Схватив цветы, я быстро иду на кухню. Отыскать вазу не составляет труда. Наливаю воды в сосуд и ставлю цветы, следуя к столу.
— Спасибо, — улыбается мать, а я лишь кривлю губы. — Да, я думаю, это отличная идея, — похоже, я зашла, когда разговор уже начался. Усевшись на своё место, я поднимаю глаза на мать, которая сидит прямо напротив меня, хотя по этикету следовало бы ей сесть напротив Томаса. Но она, видимо, сделала это намеренно, чтобы контролировать каждый мой жест.
— Ева, я уже определила тебя в школу Хартвига Ниссена, в которой учится Кристофер. Он учится на третьем курсе и мог бы помочь тебе с адаптацией в новой школе, — сообщает мать, накалывая на вилку помидор черри.
Я скольжу взглядом по парню, который слегка откинулся назад и вальяжно пережевывает кусочек мяса.
— Я думаю, это лишнее. Уверена, мне назначат сопровождающего моего возраста, который имеет более хорошую репутацию, — язвительно замечаю я, опустив глаза, чтобы не встретить недовольный взгляд матери.
— Хорошую репутацию? — с удивлением отзывается Кристофер, махнув вилкой в воздухе, а затем смеется: — А, ты об этом, — он тыкает вилкой в свой огромный синяк и ухмыляется. — это не имеет никакого отношения к школе, можешь не волноваться.
— Действительно, — скорчив гримасу, отвечаю я, повторив его жест в воздухе.
— Ева, мама рассказывала, что последний год ты жила в Стокгольме. Тебе понравилась Швеция? — интересуется Томас, а я киваю. Естественно, он должен сделать вид заинтересованного парня.
— Да, Швеция довольно неплоха, учитывая, что у вас устаревшая информация. Последние три месяца мы с отцом гостили у его родственников в Германии, — отвечаю я, мило улыбнувшись мужчине. Мама поднимает на меня предупреждающий взгляд, но я всячески игнорирую её намеки. — К слову о Германии. Как Вы считаете, что было бы, если бы Гитлеру всё-таки удалось захватить мир? Я думаю, ко мне бы сейчас относились более уважительно, учитывая мою немецкую кровь.
— Интересное предположение, — отвечает Томас, запихивая салатный лист. Мама пинает меня под столом.
— Такое было бы возможно, если бы ты сейчас носила дирндль и говорила по-немецки, — замечает Кристофер, проглотив пережёванную еду. — Ты знаешь немецкий?
Мои знания немецкого довольно скудны, но зато изученные мною слова и фразы достойны похвалы.
— Fahr zur Hölle{?}[пошёл к чёрту], — улыбнувшись, говорю я.
В комнате повисает недолгое молчание, которое тут же прерывает мама своей болтовнёй. Краем глаза я наблюдаю за парнем, который ухмыляется, подмигнув мне. С какого он мне подмигивает?
— Так, когда вы собираетесь перетащить свои шмотки сюда? — спрашиваю я, получая еще один пинок под столом. — То есть переехать.
— На следующей неделе, когда доставят последние вещи Криса, — услужливо замечает Томас, делая вид, что не замечает моего поведения, за что мама ему особенно благодарна, судя по ее нежным взглядам. Брр.
***
Когда с ужином покончено и мама приказывает мне отнести тарелки из-под десерта на кухню, они заводят разговор о том, что будет в ближайшем будущем. Я даже рада уйти из гостиной, чтобы не слушать их светлые планы. К концу вечера я чувствую ещё большее раздражение и возобновившуюся злость.
— Милая, помой посуду и развлеки Криса, нам с Томасом необходимо кое-что обсудить, — мама выразительно кивает мне, и меня передергивает от слов «развлеки Криса».
Я следую на кухню, не оглядываясь на парня, который нехотя поднимается со своего места и идёт за мной, шаркая ногами по полу (в уличной обуви, к слову, хотя мне нужно обязательно разуваться). Я складываю посуду в удобную стопку, чтобы при мытье она не мешалась на дне раковины, наливаю моющее средство на губку и принимаюсь оттирать кусочки мяса и овощей от тарелок, складывая чистые в соседнюю раковину для сушки. Краем глаза замечаю, как парень садится на стул у барной стойки, повернувшись ко мне лицом, и рассматривает меня со спины. От такого пристального взгляда я морщусь и только сильнее раздражаюсь, хотя пару секунд назад я была уверена, что такое невозможно. Вот он, мой братец названный.
— Что уставился? — не оборачиваясь, рычу я, продолжая намыливать следующую тарелку, которая, вероятно, была моей, учитывая раскромсанный по всей поверхности салат и больше ничего.
— Какая ты вежливая, — замечает Кристофер, громко хмыкнув, отчего меня снова передёргивает. Такие парни всегда меня как-то по-особенному раздражают: самодовольные, эгоистичные и невероятно уверенные в себе. Впрочем, сейчас многие считают это достаточно привлекательным, поэтому и настолько популярным. Я почти на все сто уверена, что девушек у этого Кристофера с лихвой и друзья зовут его каким-нибудь пафосным имечком вроде Акула-Крис или Кристофер Победоносец. От этих мыслей я и сама фыркаю себе под нос, представив такое зрелище. А этот вполне симпатичный синяк под глазом доставляет мне невероятное удовольствие, будто смотришь на одно из ярких полотен Ван Гога, только оформленное в фиолетовых тонах. Интересно, кто же решился испортить привлекательное личико Шистада? Или это всё для поддержки репутации плохиша?
— Тебе лучше заткнуться и отвалить от меня, — скривив лицо, говорю я, продолжая натирать тарелки и бокалы мыльной пеной.
— Тебе же приказали развлечь меня, малышка Ева, — усмехаясь, говорит Шистад, отчего я круто разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, попав пеной на костюм парня. Он никак не реагирует на данный факт, лишь продолжает насмешливо пялиться на меня. — Хочешь предложить мне принять ванну с пенной?
— Фу, — передёрнувшись, шиплю я. — Если только будет возможность утопить тебя там, — я возвращаюсь к раковине, продолжая мыть посуду.
Парень больше ничего не говорит, стоя за моей спиной, и мне не видно, чем именно он занимается. Шистад молчит. Тишину рушит лишь звук ударяющейся воды. Его присутствие раздражает меня, а то, что он стоит и молчит, раздражает еще больше.
