Покончив с нашим небольшим завтраком, мы надеваем верхнюю одежду и выходим на улицу. Погода успела значительно испортиться: мокрый снег хлопьями валит с неба и мерзкими комьями остаётся на асфальте. Холодный ветер треплет волосы, поэтому накидываю капюшон от худи на волосы и недовольно морщусь.
— Здесь недалеко есть книжный магазин, — говорит папа, стряхивая снег с ботинок, — по крайней мере, был несколько лет назад.
Я киваю, молча соглашаясь с выбором отца, и мы сворачиваем на боковую улицу.
— В этом магазине мы познакомились с Элизой, — задумчиво замечает папа и грустно улыбается, глядя куда-то вбок.
К своему удивлению, я понимаю, что ещё ни разу не слышала историю знакомства родителей.
— Подумать только: это было почти двадцать лет назад, — папа горько усмехается, и я сочувственно смотрю на него.
Мой отец — безнадежный романтик, оттого, кажется, он чаще выглядит несчастным. Удивительно, но папа всё ещё верит в то, что между ним с матерью была любовь. Но разве может любящий человек отказаться от другого человека? Разве любовь не предполагает постоянное стремление оберегать друг друга, быть рядом и никогда не причинять боль? И если всё это так, то Элиза никогда не любила отца.
— Так, она выходит замуж? — отец отвлекается от своих воспоминаний и быстрым взглядом скользит по моему лицу.
Я не припоминаю, чтобы говорила папе о моей находке, и предполагаю, что это его личная догадка. Несмотря на то, что с момента развода прошло уже около десяти лет, отец всё ещё чувствует то тепло, которое было в его сердце в самом начале, а потому подтверждение этой теории может действительно ранить его, но и врать я не хочу. Просто пожимаю плечами и перевожу тему, ускользая от ответа.
— Кажется, мы пришли.
На вид магазин, о котором говорил отец, кажется книжной боковой лавкой годов семидесятых. Полупрозрачные витражи, побледневшие от времени, демонстрируют писателя, сидящего с пером за книгой. Когда мы входим внутрь, колокольчик оповещает о новых посетителях, но, несмотря на это, в проходе не появляется никто из консультантов. Книжки по большей степени стопками стоят на деревянных столах в стеллажах. В помещении пахнет пылью, что неудивительно, учитывая её наличие на нескольких верхних томах, и древесиной. Мы проходим вдоль стола, заваленного старыми рукописями — половицы скрипят под нашими ногами. Где-то в стороне, там, где находится прилавок, раздаётся сухой кашель, и я тут же оборачиваюсь, чтобы обнаружить источник резкого звука. Папа, не обратив на это внимание, проходит дальше. Видимо, направляется в определённую секцию. Из-за прилавка никто не показывается, поэтому следую за папой, найдя его у полки со стихами. Отец внимательно вчитывается в корешки книг, отыскивая ту, что ему нужна, а я пытаюсь прочувствовать всю эту атмосферу древности, которая напоминает мне отчего-то уютный уголок старины. Наконец папа достаёт небольшой томик и, стряхнув пыль, тщательно изучает содержимое книги. Он кивает сам себе, оставшись довольным выбором, и следует к кассе. За прилавком расположился мужчина уже преклонного возраста. На нём красный жилет и кремовая рубашка, застёгнутая до последней пуговицы, огромные очки выглядят немного вычурно на лице старичка, резко контрастируя с лысиной.
— Хороший выбор, — хрипит кассир и, очевидно, владелец магазина, рассматривая зелёную обложку книги.
Папа ему приветливо улыбается и протягивает деньги.
— Это Уитмэн, — говорит мне отец, когда мы выходим на улицу. — «Листья травы» — одно из моих любимых произведений, — протягивая мне книгу, поясняет папа, и я просто киваю, чувствуя в эту секунду себя безгранично счастливой.
========== Глава 17 ==========
Каникулы закончились, и этот факт означает, что мне необходимо вернуться в школу. Неделя, как ни странно, начинается в среду — во вторник вечером я, отказавшись от ужина, ложусь пораньше. Несмотря на долговременный отдых, чувствую себя выдохнувшейся, будто накануне пробежала несколько миль трусцой.
Отец уехал пару дней назад, и теперь в груди у меня огромная дыра. Видеть его было глотком свежего воздуха, но сейчас я будто разучилась дышать совсем. В комнате недостаточно кислорода, чтобы наполнить мои легкие, а потому сердце затапливает серая, вязкая тоска по близкому человеку. К нашей общей радости, отец титаническими усилиями — пусть он никогда этого и не признает — смог задержаться в Осло больше, чем на один день, но сколько времени не проведи в кругу приятной компании, всегда кажется мало. Когда я провожала папу в аэропорте, то не смогла сдержать слёз и с силой прикусила язык, чтобы не попросить забрать меня с собой. У него свои проблемы, которые, судя по всему, увеличиваются в масштабе со скоростью света, поэтому вешаться на него тяжким грузом было бы просто кощунством с моей стороны. Прощаясь, мужчина крепко обнял меня и шепнул то, что вселило надежду в мою затравленную душу.
Потом я возвращалась домой в смешанных чувствах, расстроенная отъездом папы и воодушевлённая новостью, которую он мне преподнёс в самый последний момент. Почему он не сказал раньше, я не знала, но догадывалась, что так отец решил подсластить горькую пилюлю. По приезде меня ждал ещё один приятный сюрприз, который поистине был таковым. Мать наконец вернулась к своему привычному режиму, то есть отправилась в двухнедельную командировку. Когда я зашла, её уже не было, и дышать стало как-то легче. Томас сидел на кухне и пил кофе; собственно, он и сообщил мне последние новости. Я слабо кивнула и попыталась не слишком радоваться, впрочем, мужчине, кажется, было глубоко плевать. Кроме того, он оповестил меня — как вежливо с его стороны, — что и сам уезжает через пару дней по делам. Я просто кивнула и ушла к себе в комнату, втайне — или не совсем — ликуя, что у меня будет время, которое можно провести наедине с собой. Оставался, конечно, Шистад, но, учитывая, что мы тщательно избегали общества друг друга, он не был такой уж проблемой. Отъезд обоих взрослых показался мне странным: возможно, после совместного отдыха им требовался ещё и отдых друг от друга.
Проснувшись в среду утром, я с ужасом осознаю, что опаздываю на первый урок, а потому быстро пишу сообщение Эмили, чтобы узнать, как обстановка в школе. Через тридцать секунд подруга оповещает меня о том, что все в классе больше напоминают сонных мух, а потому я могу не торопиться. С облегчением выдохнув, я поднимаюсь наверх и обнаруживаю пару грязных кружек и тарелку с недоеденным сыром на барной стойке. Чей-то завтрак. С раздражением прохожу мимо, прямиком в ванную. Быстро умываюсь и чищу зубы, думая о том, что лечь пораньше было не такой уж хорошей идеей: голова болит от пересыпа. Вообще, мой организм достаточно интересная штука. Он одинаково негативно отзывается как на недостаточное количество сна, так и на избыточное. Взглянув на часы, понимаю, что у меня нет времени ни позавтракать, ни накраситься, поэтому надеваю вчерашние джинсы и единственную не мятую толстовку. Тоффи, к моему удивлению, всё это время спокойно спит в своём углу и не скулит в надежде на прогулку.
До школы идти недолго, но погода на улице просто отвратительная. Снег мокрыми комьями липнет к моим ботинкам, отчего ноги мгновенно промокают. Я ненавижу зиму.
В здание я захожу одновременно со звонком, ученики вываливаются из кабинетов и неторопливо направляются по своим делам. Глазами пытаюсь отыскать Эмили в толпе, но всё оказывается безуспешным, поэтому, прислонившись к стене, перевожу дыхание, пытаюсь сосредоточиться. Моего плеча касается чья-то рука. Я вздрагиваю и мгновенно открываю глаза. Это Эмили.
— Привет, — она улыбается мне и поудобнее перехватывает свою сумку, свисающую с одного плеча.
Я мельком рассматриваю её лицо, которое, кажется, изменилось за те пару дней, что мы не виделись. Она стала немного бледнее. Это всё из-за отсутствия солнца, но это не то, за что цепляется мой взгляд. Нет заметных перемен в её внешнем виде, разве что волосы каскадом спадают на её спину, но ощущение чего-то иного никак не покидает меня, будто девушка стала немного взрослее за короткий промежуток времени.
