Я выдыхаю и открываю глаза, растягивая губы в улыбке.

— Хорошо, что мы хотя бы успеем увидеться, — наконец произношу я, и от этих слов щемит в груди, но я приказываю себе не плакать.

Пусть последние месяцы я жила ожиданием паузы, встречи с человеком, который, кажется, единственный поистине родной и близкий, сейчас я не могу расстроить его, потому что иначе сама пойму, что последние месяцы работы над негативом рассыпятся прахом.

— Правда, я рада, что ты приехал, — говорю я, заглядывая отцу в глаза и пытаясь тем самым показать, что расстроилась не так сильно, как он ожидал.

Папа кивает и наконец выпускает мою руку, немного повеселев от того, что я действительно поняла ситуацию. Ко мне подкрадывается мысль о том, что отец думает, как я повзрослела, но на самом деле я просто научилась скрывать то, что тревожит меня. Удивительно, как человек в короткое время учиться закрываться, запираться в своем футляре.

***

Мы сидим за столом ещё около получаса, а Крис удаляется спустя пару минут после новостей от папы, видимо, всё-таки почувствовав себя лишним. Когда парень уходит, мне становится намного легче дышать, и напряжение, которое становится привычным делом при контакте с Шистадом, наконец проходит. С отцом мы обсуждаем наши планы на завтрашний день: он предлагает вместе позавтракать, а потом немного погулять, если позволит погода. Я охотно соглашаюсь, предварительно спросив, во сколько он заедет за мной. Папа отвечает, что он не стал брать машину в аренду, и интересуется, смогу ли я добраться сама до условленного места. Я киваю, успокаивая его насчет необходимости чрезмерной опеки, и перевожу разговор в другое русло, чтобы не создавать напряжённую атмосферу. Пока мы пьем чай — папа соглашается на вторую кружку — я рассматриваю мужчину напротив меня и замечаю, что он всё ещё тот, несмотря на незначительные перемены во внешнем облике. Его привычка снимать очки и потирать переносицу раньше казалась мне немного забавной, но сейчас я отчетливо понимаю, что это скорее попытка согнать усталость. Отец прямо из аэропорта приехал сюда, а потому сонливость и вялость в его движениях наталкивает меня на мысль о том, что ему следует поехать в отель и хорошенько отдохнуть, учитывая, что завтра мы собираемся встретиться в кафе в девять утра, чтобы как можно больше провести времени вместе.

— Думаю, мне и правда пора, — соглашается отец, взглянув на наручные часы, стрелки которых указывают на то, что время перевалило за девять.

Матери с Томасом ещё нет, что кажется невероятной удачей, ведь реакция мамы на пребывание отца в доме может быть совершенно непредсказуемой. Они практически не общались всё то время после развода, но папа всегда хорошо отзывался об Элизе, чего нельзя сказать о ней. Ее хладнокровие вперемешку с раздражением при упоминании отца явно говорят о том, что она не намерена предоставить комнату папе в этом доме, хотя, конечно, это и его дом тоже. После развода отец оставил жилплощадь Элизе, а сам переехал. Возможно, он чувствовал вину за то, что у них не получилось построить семью, а, возможно, мать надавила на него. Но её поведение невозможно оправдать в моих глазах. Я никогда не обожествляла отца, но по сравнению с матерью он действительно кажется ангелом, не меньше.

Папа вызывает такси — машина приезжает спустя шесть минут. Я провожаю отца до калитки и крепко обнимаю на прощание.

— До завтра, — говорит папа, всё ещё поглаживая меня по голове. Я киваю и наблюдаю за тем, как такси разворачивается и уезжает. Пустота в груди становится почти осязаемой, как только автомобиль скрывается за поворотом. Отчего-то мне начинает казаться, что мы расстались не на ночь, а на всю жизнь: так бывает всегда, когда вы давно не видитесь и вам вновь приходится расстаться на некоторое время. Холодный воздух проникает под ткань моего худи, пока я стою на улице в попытке прийти в себя. Отец уехал, поэтому теперь могу позволить своим эмоциям выйти наружу, и я плачу. Плачу, потому что наконец смогла увидеть человека, которому рада всегда и в котором не сомневаюсь ни на минуту, и потому что его визит окажется столь коротким, будто он и не приезжал вовсе. Кувшин воды в сухой пустыне оказался всего лишь глотком росы, но даже этого достаточно, чтобы восстановить силы.

Я поспешно возвращаюсь в дом и, только оказавшись в тепле, осознаю, как сильно продрогла на улице. Убрав кружки со стола, я спускаюсь в свою комнату: Тоффи уже спит на привычном месте. Стягиваю с себя одежду и кутаюсь в халат, прежде чем пойти в душ. Взволнованность и стресс явно дают о себе знать, усталостью оседая на плечах, поэтому до ванной я плетусь на вялых ногах и, забыв постучать на случай, если Шистад не закрыл дверь, захожу внутрь. Включаю воду, сделав поток погорячее, чтобы быстрее согреться и расслабить мышцы. Стою недолго под душем, чувствуя, как сонливость проникает в каждую клеточку измотанного тела, а потом, завернувшись в полотенце, чищу зубы и умываюсь. Делаю всё не спеша, потому что на чёткие движения у меня практически нет сил — я эмоционально перегружена, что уж говорить о моем физическом состоянии. Выйдя в коридор, я невольно прислушиваюсь к звукам из комнаты Криса, но в ответ раздаётся тишина, поэтому решаю, что парень ушёл, пока я была в душе. Мысли лениво напоминают о том, что мне следует держаться подальше от Криса, ведь моё вмешательство в его дела обычно приводит к пагубным последствиям. Но я всё же приоткрываю дверь в его спальню и заглядываю внутрь. Крис лежит на застеленной кровати с закрытыми глазами. Он без футболки и простых серых штанах — видимо, готовится ко сну. Это необычное явление, учитывая, что время ещё раннее, а Шистад в такие часы предпочитает пропадать по каким-то своим делам. Я мельком рассматриваю его обнажённый торс, но тут же отвожу взгляд, напоминая себе о том, что бывает, когда я с пристальным вниманием наблюдаю за Крисом. Услышав, как я открыла дверь, парень приподнимается на локтях. Его лицо в свете прикроватной лампы кажется неестественно белым, а синяки под глазами очерчиваются четкими кругами. Выражение его лица кажется каким-то измученным, даже страдальческим, и я почему-то думаю о том, что он чувствует себя нехорошо, но, прежде чем успеваю задать вопрос, Крис хриплым полушепотом произносит:

— Спокойной ночи, Е-ева, — он растягивает гласную в моём имени, но только сейчас осознаю, что он делает это по привычке, а не из-за желания разозлить меня. Его особое произношение отдается теплом где-то в солнечном сплетении, и игнорировать эти чувства не получается, поэтому я просто отвечаю:

— Спокойной ночи, Крис, — и прикрываю за собой дверь.

***

Ночью из-за волнения и дневных переживания плохо сплю, просыпаясь чуть ли не каждый час. Вскочив в три часа ночи из-за продолжительного кошмара, я некоторое время просто лежу, смаргивая пелену с глаз и пытаясь прийти в себя. В комнате холодно, поэтому укутываюсь в одеяло, пытаясь сохранить крупицы тепла. В темноте вижу лишь очертания собаки, расположившейся в углу, — Тоффи спит, свернувшись калачиком. Переворачиваюсь на другой бок и прикрываю глаза. Как только последние картинки плохого сна перестают мелькать в сознании, я засыпаю практически мгновенно и, к моему удивлению, прошлый кошмар продолжает с того момента, как прервался.

Животное, которое я не могу рассмотреть во мраке, хватает меня за ногу, царапая кожу острыми когтями, и тянет к себе, отчего опрокидываюсь и падаю навзничь. Раны, оставленные неизвестным существом, кровоточат, и кожу в этих местах начинает жечь, поэтому, стиснув зубы, резко выдыхаю в попытке унять боль, но зверь вгрызается в мою щиколотку, разрывая плоть зубами. Я кричу и чувствую, как слезы катятся по моим щекам. Животное волочит меня куда-то в темноту. Я из последних сил пытаюсь ухватиться за что-то на гладком полу и только сейчас понимаю, что вокруг меня… Что-то. Солёная жидкость чёрного цвета затекает в мой раскрытый от ужаса рот — я начинаю задыхаться и давиться. Приподнимаю лицо, чтобы не захлебнуться, и зверь начинает трепать мою ногу, чтобы оторвать кусок моей плоти. Я пытаюсь перевернуться на спину и ударить нападающего другой ногой. Уровень жидкости поднимается — одежда на мне намокла, футболка вздулась пузырем и поднялась над головой. Зверь рычит, хватаясь за мою щиколотку, его челюсть издаёт отвратительный звук, как только зубы смыкаются на ноге. От нестерпимой боли я зажмуриваю глаза и снова просыпаюсь.