Я буквально впадаю в ступор, разглядывая мужчину передо мной. Мы не виделись больше трех месяцев, но его образ всё ещё жив в моих воспоминаниях, и он явно разнится с действительностью. Немного сгорбленная фигура выдает его многолетнюю усталость и утомленность, но как только мужчина растягивает губы в теплой улыбке, я понимаю, что напротив стоит мой самый любимый человек на свете — мой папа. Он всегда улыбался так: по-доброму и от души, — а потому я узнаю эту искренность, которая отзывается ответной улыбкой.

Тоффи отмирает раньше меня — возможно, собака даже не заметила помешательства — и бросается к своему хозяину. Животное приветственно лает и виляет хвостом, демонстрируя свою доброжелательность. Папа отводит взгляд и нагибается, чтобы погладить питомца. Я завороженно наблюдаю за разворачивающейся картиной: из-за барной стойки фигура отца скрылась, и видно теперь только уголок его спины и плечо. Буря эмоций норовит вот-вот вырваться наружу либо неконтролируемым потоком слов, либо нечленораздельными восклицаниями и, вероятно, слезами. Открываю рот, чтобы хоть как-то привести себя в чувство от радости и волнения, но меня опережают:

— Чай или кофе?

Я с недоумением перевожу взгляд немного в сторону и с силой прикусываю губу. Нахмурив брови, скептически оглядываю парня, расположившегося у плиты. Шистад.

— Что ты тут делаешь? — я говорю намного резче, чем хотелось бы, но он заслужил. Радость мгновенно перерастает во что-то неприятное, раздражением вибрируя где-то в носоглотке. Мне становится неловко от того, что всего секунду назад я была так счастлива, что не заметила посторонних, а потому ощетиниваюсь. Отчего-то мысль оказаться совершенно безоружной перед Шистадом кажется мне дикой. Парень смотрит в ответ, явно довольный моей растерянностью, растягивает уголок рта в его излюбленной манере. Я наблюдаю за этим открытым проявлением самодовольства и раздумываю о том, как бы задеть Криса.

— Чай, пожалуйста, — отвечает папа, пропустив мою колкость мимо ушей.

Я перевожу взгляд на причину моего недавнего восторга и со стыдом признаю, что на несколько секунд совсем позабыла под отце. Шистад, как ядовитый газ, заполняет всё пространство вокруг. Разве можно видеть перед собой всего человека, не замечая остальных? Отвечать на этот вопрос совершенно не хочется.

— Папа! — наконец здороваюсь я и невольно обращаю внимание на то, что мой тон стал в несколько раз холоднее; это все из-за Шистада. — Что ты здесь делаешь? Я думала, ты приедешь завтра.

— Я не мог ждать и решил заехать сразу после аэропорта, — отвечает отец, поднявшись на своем стуле. Тоффи ласково трётся у ног хозяина — он тоже скучал. — И этот молодой человек пустил меня.

— Кстати, о молодом человеке… — бурчу я и исподлобья гляжу на Шистада, который всем своим видом выдаёт внутреннюю насмешку, но его лицо до смешного невинно, когда парень заливает кипятком пакетик чая в белой кружке для моего отца. Да он сама вежливость! — Я думала, что ты уехал, — вкрадчиво произношу я, пытаясь звучать менее раздражённо, чтобы не напрягать отца. — Твоей машины нет на обычном месте.

— Очень рад, что ты знаешь, где её обычное место, — коварно улыбнувшись, протягивает Крис и ставит напиток перед моим отцом. Парень наклоняется, чтобы погладить Тоффи, что не ускользает от взгляда папы, а я лишь закатываю глаза: этот чёрт пытается просто втереться в доверие. — И я уже ухожу.

Он делает несколько шагов в сторону кухни, и теперь я полностью могу рассмотреть Шистада: на нём чёрные джинсы и чёрная толстовка, из-под которой выглядывает краешек белой футболки, — и это всё, что я успеваю заметить, бросив быстрый взгляд в его сторону. Щекой я чувствую, что папа наблюдает за разворачивающейся сценой, и невольно отворачиваюсь от Шистада, чтобы не давать отцу лишней пищи для размышлений.

— Так быстро? — произносит мужчина, обратившись к Крису, а я молюсь, чтобы парень соврал — или нет — о каких-то неотложных делах государственной важности.

— Ева хочет, чтобы я ушёл, — отвечает Шистад, отчего в груди у меня что-то закипает, и контролировать поток грубых слов становится практически невозможно.

— Что ты? — растягивая губы в улыбке, цежу я. — Ты можешь остаться!

— Ну и замечательно, — издевательским тоном соглашается Крис и присаживается рядом с отцом за барную стойку.

Я занимаю место напротив папы и слегка поворачиваюсь в сторону, чтобы даже боковым зрением не видеть предмет раздражения.

— Какие у нас планы на завтра? — спрашиваю я, стараясь тщательно игнорировать парня, сидящего всего в нескольких метрах. Он сверлит мой лоб насмешливым взглядом, поэтому несколько раз вдыхаю и выдыхаю, пытаясь унять приступ злости из-за того, что Крис не имеет элементарного чувства такта.

— Именно поэтому я и приехал немного раньше, — признаётся отец и делает глоток горячего чая — его очки тут же запотевают от пара. Я киваю, давая ему возможность высказать свои предложения, но отец по какой-то причине не спешит продолжать. Он замолкает на несколько секунд и протягивает руку, слегка сжав мою ладонь. Его тёплые руки согревают мои холодные пальцы; прикосновение немного успокаивает, поэтому расслабляюсь и принимаю более непринужденную позу. Краем глаза вижу, что Крис откинулся немного назад и наблюдает за сценой, разворачивающейся на его глазах.

— Завтра мне нужно будет уехать, — наконец признаётся Марлон и поднимает на меня виновато-растерянный взгляд.

Я хмурю брови, не совсем понимая смысл его слов, а потому молча жду, когда отец закончит свою речь. Папа медлит. Его большой палец успокаивающе поглаживает кожу моей руки.

— Я пробуду здесь до завтрашнего вечера, а потом мне нужно будет уехать, — произносит папа, не дождавшись от меня никакой явной реакции, и тут же делает огромный глоток чая, а затем морщится — наверное, обжёг язык.

— В каком смысле? — практически шепчу я, с непониманием уставившись на взволнованного родителя. Он пристально наблюдает за эмоциями на моем лице, поэтому прикусываю губу, пытаясь сдержать то, что вот-вот норовит выйти наружу: поток слёз.

— Меня вызывают на работу раньше положенного срока, поэтому придется немного сократить пребывание в Осло, — поясняет папа и при этом смотрит мне в глаза, пытаясь донести до меня безвыходность ситуации.

Воздух со свистом проскальзывает сквозь зубы в мои лёгкие, глаза прикрываются в надежде остановить мгновение, и я сжимаю руку отца, приказывая себе держаться.

— Прости, милая, — тихо говорит папа, виновато поджимая губы, и я просто киваю, принимая ситуацию.

Когда в твоей жизни всё идёт под откос, ты начинаешь принимать это, принимать все трудности и неудачи, которые бьют тебя по одной щеке. Ты учишься подставлять другую щёку и терпеть. И в какой-то степени теряешь надежду выбраться из пучины проблем, поэтому просто тонешь, не пытаясь выбраться наружу. Не то чтобы тебе нравилась липкая трясина, но смирение влечёт за собой покорность, а затем безразличие и апатию. После бесконечного потока неприятностей такой исход событий вполне очевиден, и в глубине души я чувствовала, что всё в итоге произойдет не так, как я ожидала, но ведь надежда умирает последней.

Слово «надежда» произносится легко: три слога, семь букв. Надежда приносит успокоение и дарит веру, потому что порой надеяться проще, чем сдаться. Но всегда наступает момент, когда надежда не оправдывает ожиданий, и обычно это влечёт за собой разочарование. Но я просто принимаю тот факт, что моя жизнь постепенно превращается в череду дней, когда одна проблема накладывается на другую и мелкие трудности больше не становятся причиной вселенской печали, а крупные неудачи являются чем-то привычным, чем-то, чего ты ждёшь, но втайне веришь, что этого не произойдет. А потому сейчас слова отца отдаются в груди знакомым мотивом: очередная неприятность. Пугает ли меня то, что неприятности стали моей рутиной? Скорее нет, чем да. Конечно, страшно представить, что однажды я проснусь и пойму, что никакие положительные эмоции не способны перебороть негатив, разворачивающийся вокруг, но сейчас я просто ищу то, что позволяет оставаться на плаву. Сложно держать в себе злость, печаль, раздражение, но пока есть ради кого просто стоит быть, то нужно быть сильной.