Через двадцать минут я уже в центре покупаю себе кружку горячего малинового чая, пока Тоффи трётся о мои ноги. Присев на заледенелую скамью, я глажу собаку, думая о том, что уже пора возвращаться. Достаю телефон и, наконец, отвечаю матери на сообщение, заранее зная, что она будет недовольна поздним сообщением. Оповещаю Элизу о том, что буду минут через тридцать, и убираю мобильник обратно в карман, предоставляя горячему бумажному стаканчику возможность согреть руки. На улице холодно и под вечер начинает валить снег, покрывая дорогу пушистым белым слоем. Я не люблю зиму за холод — мои ноги мгновенно промокают от снега, мёрзнут пальцы. Мое любимое время года — осень, когда нет назойливой жары или бесконечных минусовых температур. Но сейчас я готова признать, что зима в Осло не так уж проблематична. А белые пейзажи добавляют атмосферности горящим оранжево-жёлтым фонарям.
Чай приятно согревает пальцы, и я откровенно наслаждаюсь моментом, радуясь тому, что всё ещё могу быть счастлива даже в сложный период. Мне нравится, что среди хаоса я могу найти место и время для себя, для своих мыслей. Жаль только, что эти мысли зачастую перетекают в нечто неприятное и склизкое, в то, что я хотела бы опустить, поэтому я неизбежно возвращаюсь к раздумьям о Шистаде и о сегодняшнем открытии. Тот факт — подтверждённый Крисом! — что всё это было не более, чем его прихоть под кайфом, не должен удивлять меня и — тем более — как-то задевать, но, как говорится, сердцу не прикажешь. И этот орган кровоточит уже несколько часов. В груди что-то бьётся и отдаёт слабой болью, затягивая узел где-то в районе солнечного сплетения. Неприятные ощущения, которые никак не получается оправдать, давят на меня, вынуждая прокручивать всё произошедшее снова и снова, словно сломанную пластинку в проигрывателе. Ты думаешь, что в этот раз песня не будет заикаться или тот кусочек не окажется искажённым, но снова и снова пластинка заедает и неприятно скрипит. А, может, дело и не в пластинке вовсе, а в сломанном проигрывателе? И, возможно, я и есть этот сломанный проигрыватель.
Я со вздохом поднимаюсь со скамьи, выбрасываю пустой, уже остывший стаканчик и говорю Тоффи, что нам пора домой. Пёс, видимо, почувствовав мою тоску, ласково трётся об мои ноги и без протеста следует по знакомому маршруту. Я нарочно иду медленнее, чем обычно, игнорируя пробирающийся сквозь слои одежды холод. Оттягиваю момент прибытия домой, надеясь, что опоздала к ужину. Но как бы медленно я не шла, у нашей калитки мы с Тоффи оказываемся через полчаса, и, к своей радости, я замечаю, что машина Шистада не припаркована на обычном месте. Значит, парень куда-то уехал. Тревожная мысль, несмотря на внешнее удовлетворение данным фактом, всё-таки закрадывается ко мне в голову: а что, если он поехал куда-то за наркотиками? Или…
Обрываю поток мысли, приказав себе наплевать на парня. Прохожу к дому, отстёгиваю поводок, пропуская Тоффи домой. Несмотря на сопротивление, всё ещё думаю о Шистаде. Сознание рисует картинки, как Крис на какой-то вечеринке закидывается таблетками, курит марихуану или нюхает этот чёртов порошок. Неосознанно хмурю брови, поэтому первоначально даже не замечаю мужские ботинки, стоящие сбоку. Тревожные мысли прерываются лишь тогда, когда я захожу на кухню и встречаюсь лицом к лицу с человеком, которого никогда не ожидала увидеть на этой кухне. С отцом.
Комментарий к Глава 16.1
Будет приятно, если вы оставите пару слов внизу🥰
========== prime cause ==========
Девушка аккуратно повернулась на крутящемся стуле и посмотрела себе за спину — там в детском розовом манеже сидела девочка. Её короткие рыжие волосы, едва достигающие ушек малышки, кудрявыми прядями обрамляли лицо, а глаза были устремлены на треугольную пирамидку, которую она пыталась собрать. Ева была необычно бледным ребенком с россыпью веснушек, но это не делало ребёнка некрасивым.
«Нестандартная красота», — так говорил Марлон об их дочери.
Мысли о муже заставили девушку поднять глаза на часы, висящие на стене. Время едва близилось к пяти, и Элизе предстояло ещё полчаса работы. Она вновь вернулась за свой компьютер и углубилась в изучение документов. К огромному удовольствию матери, Ева была достаточно тихим ребенком. Она могла несколько часов сидеть в своём мягком манеже и играть с разбросанными игрушками. Элизе нравилось, что дочь не мешает ей заниматься делами, и это позволило ей не только вернуться к работе в скором времени после рождения малышки, но и не тратить целое состояние на таблетки от головной боли.
Девушка всегда любила свою работу, хотя сейчас — с трёхлетним ребенком на руках — она и не могла путешествовать и в полной мере выполнять свои обязанности, её радовал тот факт, что она не стала одной из тех сумасшедших мамаш, посвящающих всё время и внимание новорожденному чаду. Зато такое случилось с её мужем.
Полтора часа пролетели довольно быстро, и Элиза удивилась тому, что Ева всё ещё тихо сидела в своём маленьком логове. Обернувшись на малышку, девушка поняла, что та уснула с пирамидкой в обнимку. Элиза с тоской подумала, что не стоило давать ребёнку засыпать, ведь теперь она пол ночи не будет спать, но и будить девочку она не собиралась.
В коридоре послушался шум: Марлон пришёл с работы. Он по обыкновению снял обувь и повесил верхнюю одежду на крючок, затем оставил свой портфель на углу барной стойки и прошел в зал, по совместительству — кабинет его жены. Девушка приветственно улыбнулась мужу, разглядывая его и с удовольствием замечая небольшую щетину на его лице, которая так ему шла. Марлон был привлекательным молодым человеком: у него были каштаново-медовые волосы, совершенно немного вьющиеся, карие глаза, выглядящие немного больше из-за увеличивающих стёкол в очках и ещё эта щетина. Когда-то Марлон ходил с красивой, подстриженной бородой, придающей ему некоторой брутальности. Эта щетина очень нравилось Элизе и, к огромному сожалению, он сбрил её, как только родилась Ева.
Марлон прошёл внутрь и заглянул в манеж. Присев на корточки, он наклонился и легко поцеловал дочь в макушку — та слабо засопела во сне. Несколько долгих для Элизы мгновений он рассматривал малышку и лишь затем поднялся и подошёл к жене. Девушка подняла на мужа недовольный взгляд: он всегда целовал сначала дочь и лишь потом её. Пусть это было ненормально — ревновать к дочери, но чувство, будто Элиза отошла на второй план, никак не могло успокоиться. Муж, не замечая реакции девушки, аккуратно поцеловал её в щеку, но Элиза, ловко извернувшись, впилась губами в губы возлюбленного, углубляя поцелуй. Марлон слегка приподнял брови в удивлении, но подчинился прихоти жены и поцеловал в ответ. Элиза поднялась, слегка толкая мужа к столу, но он уселся на её место, пытаясь прервать контакт, отчего девушка лишь с большим рвением продолжала свою маленькую шалость, а затем приземлилась на колени Марлона и потерлась о чувствительное место.
— Не здесь, — выпрямившись, парень отодвинулся и бросил взгляд на малышку, сопящую в нескольких метрах.
— Она спит, — вновь потянувшись к нему, бросила Элиза, даже не посмотрев в сторону дочери, чтобы убедиться в своей правоте. — Тем более, она всё равно ничего не поймет.
— Ты с ума сошла? — шёпотом спросил Марлон, искренне удивлённый словами возлюбленной. — Я не хочу.
Элиза выпрямилась и прикрыла глаза, глубоко вдыхая раскалённый воздух, затем поднялась с колен мужа. Лицо её в этот момент выражало крайнюю степень раздражения, которое опасно граничило со злостью.
— Ты не хочешь уже месяц! — воскликнула она, всё же не сумев совладать с эмоциями.
— Неправда, — обиженно отозвался Марлон, поправив неловко съехавший воротник рубашки. И когда Элиза успела расстегнуть пуговицы? — Всего пару недель, и то, потому что я устаю на работе.
— Прыгать и бегать в догонялки с Евой ты не устаёшь, — девушка и сама чувствовала, как обвиняюще звучат её слова, но рот отказывался замолчать. — Я хочу тебя здесь и сейчас. В чём проблема? Она спит! — Элиза указала на действительно спящую дочь, которая, кажется, ещё не успела услышать нарастающий крик матери.
