— Может, вызовем полицию и меня обыщут? — предлагает Крис, но всё же выступает из-за барной стойки так, чтобы мужчина смог полностью его рассмотреть. Я сильнее сжимаю пакетик в руке. Томас стремительно приближается к сыну и ощупывает его карманы. Ничего не найдя, он бросает взгляд на столешницу, а затем начинает открывать шкафчики в поисках того, что прячет Крис. Мне кажется, что моя рука наливается свинцом, призывая меня раскрыть ладонь и закричать: «Вот оно!»

Томас всё ещё судорожно обыскивает кухню, а Крис стоит, прислонившись плечом к стене, и наблюдает за происходящим. Наконец закончив свой обыск, мужчина оборачивается и смотрит на меня.

«На воре и шапка горит», — думаю я, ожидая, когда Шистад-старший попросит меня раскрыть ладонь и обнаружит чёртов пакетик.

— Извини за это, — после некоторого молчания говорит Томас, и я удивлённо приоткрываю рот.

— Я… Я… — запинаюсь, не зная, что ответить, а рука становится всё тяжелее под вниманием мужчины.

— А где мои извинения? — интересуется Крис, издав смешок. — Да, ладно, знаю: ты не умеешь принимать своих ошибок, — но ты, так и быть, прощен.

Томас стискивает челюсти и глядит на сына.

— Мы не закончили, — цедит он, а затем проходит мимо и скрывается на лестнице.

Я до боли прикусываю губу, переводя дыхание. Сердце с бешеной силой бьётся о грудь, разгоняя адреналин по венам. От напряжения у меня начинает кружиться голова, поэтому присаживаюсь обратно на стул. Мне всё ещё страшно раскрыть руку, поэтому, когда Крис протягивает ладонь, чтобы вернуть своё, я вспыхиваю.

— Ты с ума сошёл? — пищу я, понизив тон до противного шепота.

— Расслабься, всё нормально, — выдает Крис, и в этот момент я хочу его ударить так, как никогда до этого.

— Это что, наркотики? — заикнувшись, шиплю я, продолжая сжимать предмет в отяжелевшей руке. Мне хочется выбросить эту дрянь и больше никогда её не трогать, но страх, что кто-то увидит меня с какими-то сомнительными вещами, заставляет прятать порошок.

— Господи, угомонись, ладно? — Крис делает шаг навстречу и пытается успокоить меня, но мой воспалённый мозг бьёт тревогу, и я отступаю, громко ойкнув, когда ударяюсь ногой о стул. — Просто верни мне это и всё.

— Нет! — я повышаю тон и тут же оглядываюсь. — Ты употребляешь что-то?

— Боже, конечно, нет, — закатывает глаза парень, но я не верю. — Ева, просто верни!

Он хватает меня за кисть и силой разжимает мои пальцы — пакетик падает в его ладонь. Моё тело всё же реагирует на касания Криса, отзываясь мурашками по коже, но чувство неконтролируемой агрессии и страха подавляет желание коснуться парня в ответ.

— Зачем ты принёс эту дрянь сюда?

— Успокойся, ладно? — его тон утешительный, успокаивающий, но его хладнокровие только злит меня.

— Это ты успокойся! — я толкаю парня в грудь, а взгляд следит за тем, как Шистад прячет пакетик с порошком в карман спортивных штанов. — Ты совсем что ли? И давно ты употребляешь?

— Расслабься, ничего не страшного не происходит, — Крис стойко выносит мои обвинения, хотя, возможно, я просто спешу с выводами.

— Это искал Томас? Поэтому он пришел к тебе в номер тогда? Дело в том, что у тебя зависимость, да? И те парни приходили из-за наркотиков?

Я задыхаюсь от осознания того, что всё это действительно так и Крис — грёбаный наркоман. Поэтому Томас так подозрителен и зол. Крис что-то употребляет, и потому у него проблемы с теми мужчинами. А если употребляет Крис, то употребляет и Элиот, так? Значит, те травмы, полученные в аварии, совершенно неслучайны, и Элиот ввязался в какие-то опасные дела?

Мой мозг с сумасшедшей скоростью обрабатывает полученную информацию, выводы напрашиваются сами собой. Голова чуть ли не трещит по швам, пока я бросаю обвинения Крису в лицо, и по его скривившимся губам я понимаю, что это правда. Может, частичная, но правда.

— Просто угомонись, Ева, — Крис хватает меня за локти, обжигая своим теплом, и на секунду я забываю о своих мыслях и смотрю в глаза парня. Его расширенные зрачки заставляют меня отшатнуться.

— Боже, ты и сейчас под кайфом?

Я судорожно пытаюсь вырваться из его объятий, но парень качает головой, пытаясь отрицать очевидное. Я с ужасом гляжу в его ореховые радужки, превратившиеся в тонкий ободок, и прокручиваю в голове момент, когда его глаза выглядели так же. Наша прогулка по Сицилии, ночь в его номере, утро на пляже, его помощь мне у кафе и даже ссора перед моим номером.

— Даже тогда? — выдаю я с каким-то болезненным выражением лица. Сердце неприятно сжимается и замирает на миг. Кажется, что кто-то поднес раскалённую кочергу к груди и с силой вонзил в неё, только пахнет не обгоревшей кожей, а кофе. И предательством. Да, мы были пьяны, но алкоголь и наркотики — разные вещи. Я даже не была достаточно пьяна, а Крис был под кайфом. И все те разы, когда мне казалось, что… что между нами что-то есть, он был просто обдолбан. И для него это грёбаная игра.

Я с силой дёргаюсь — на этот раз Шистад отпускает меня. Он смотрит с каким-то садистским удовольствием, и я отвожу взгляд, чтобы не видеть этих расширенных зрачков.

— Да.

Это простое слово будто обжигает меня, а затем обрушивается ледяной водой. Всё внутри сжимается, застывает, превращаясь в камень, и отдаётся болью где-то в солнечном сплетении. Дыхание перехватывает, и в эту секунду я думаю: «А зачем вообще дышать?»

Я сжимаю челюсти, не позволяя себе показать свою слабость. Просто отворачиваюсь и проглатываю слезы, давящие на стенки черепной коробки. Я хочу сказать что-то столь обидное, но осознание, что Шистаду всё равно, пощёчиной возвращает меня в реальность. Вот и всё. На этом всё.

***

Я иду по улице — Тоффи бежит рядом, иногда поскальзываясь на льду. Пуховик на мне выглядит немного нелепо, превращая в неуклюжего пингвина, но зато дарит тепло. Ветер выбил волосы из-под шапки и теперь трепет их по моему лицу, поэтому в который раз раздражённо отбрасываю надоедливые пряди. Рука, держащая поводок, уже порядком замёрзла, но возвращаться домой так рано не хочу. Тоффи несколько раз гавкает на другую собаку, и я слегка дёргаю поводок, чтобы он прекратил.

Мы гуляем уже часа два по морозу: я успела два раза упасть на льду и, кажется, отморозила пальцы на правой руке, но даже при таком раскладе я рада вырваться из дома. Я ушла несколько часов назад и возвращаться не хочу. Декабрьская погода здорово холодит голову, позволяя мне абстрагироваться от ненужных мыслей.

Я рассматриваю улицы, запорошенные лёгким снежным налётом, и стараюсь не думать о том, что было несколько часов назад. С одной стороны, я хотела знать, что всё-таки происходит. С другой стороны, кто знал, что правда так ранит?

Тряхнув головой, заставляю себя отвлечься и немного ускоряю шаг вслед за бегущим впереди псом. Телефон в моём кармане издает короткий сигнал, оповещая о новом сообщении. Я надеюсь, что это написал отец или Эмили, но, к моему сожалению, это мама интересуется, когда я вернусь. Смотрю на Тоффи, раздумывая, замёрз ли пес, и прихожу к выводу, что ещё сорок минут прогулки нам не повредит, если я найду ближайшее кафе с напитками на вынос. Сворачиваю с спального района и решаю идти в центр: оттуда проще доехать до дома. Тоффи рядом со мной весело гавкает и оборачивается на меня. Соскучился. Я перекладываю поводок в другую руку, пряча отмёрзшую конечность в карман, и наслаждаюсь покалывающим теплом. Настроение ни к чёрту, но пытаюсь не нагнетать атмосферу негативными мыслями. Мне стоило бы написать Эмили и узнать, как у неё дела, но не хочется портить день подруге своим пессимизмом. Факт остаётся фактом: сейчас я не лучший собеседник и ужасный советчик, а, учитывая её проблемы, ей точно понадобится совет. Обещаю себе оповестить Флоренси о своём приезде завтра, а пока даю себе ещё немного времени для того, чтобы прийти в норму. Акклиматизация всегда оказывает на меня плохое влияние, а, учитывая проблемы, которые я сама создала, мне стоит чаще напоминать себе о необходимости быть в тонусе. И всё же во всей этой суматохе и бесконечных расстройствах я помню о встрече с отцом. Только это помогает держаться на плаву.