Мне хочется закричать на парня, напомнить ему о тех словах, которые совершенно недавно сорвались с его губ и так обидно и неожиданно ранили меня. Но его кожа, пальцы, ладонь будто залечивают кровоточащую рану, затягивается образовавшаяся дыра, и я с ужасом осознаю, что позволяю это и даже больше… Хочу этого. Прикосновения Шистада ласковые и нежные, и можно подумать, что это своего рода извинения, но безразличный взгляд напоминает о суровой реальности: он просто лапает меня под столом за семейным ужином. Я снова предпринимаю попытку скинуть руку парня, но он настойчиво сжимает моё бедро, отказываясь отступать. Я прикусываю губу. Чёрт бы его побрал! Обида комком застывает в горле и отдаёт привкусом кофе на языке. Когда-то кофе был моей личной слабостью, но теперь ею, похоже, стал Шистад, и, как не иронично, обе эти слабости имеют одинаковый вкус.

— Осталось всего несколько дней отпуска, — мать повышает тон и, видимо, обращается ко мне. От неожиданности я вздрагиваю и бросаю косой взгляд на мужскую ладонь на моей ноге. — И я хочу, чтобы эти дни ты провела в отеле во избежании неприятных инцидентов, — она многозначительно смотрит на мой локоть, и я сжимаю зубы, чтобы не рявкнуть ничего в ответ.

— Тебя это тоже касается, Крис, — грубит Томас, даже не взглянув на сына.

— Мне что, двенадцать? — усмехается тот и снова слабо сжимает моё бедро. Где-то в моей голове начинают крутиться винтики, оповещающие о том, что такие действия помогают парню усмирить гнев и держать себя в руках.

— Лучше бы тебе было двенадцать, — парирует отец и отворачивается, не желая смотреть на исказившееся лицо Шистада. Краем глаза я вижу, как тот стискивает зубы, проглотив едкий комментарий.

Мать заводит с Томасом разговор ни о чём, видимо, желая его отвлечь от неприятных мыслей, а я пытаюсь сосредоточиться на чём-то, кроме беспардонного вмешательства в моё личное пространство. Слова о том, что та ночь не что иное, как ошибка, бьются о черепную коробку моей головы, буквально вызывая желание ударить Шистада, но разумная часть мозга напоминает о том, что не стоит поднимать крик. По крайней мере, в присутствии матери и Томаса.

Я рассматриваю руку Криса, которая — мне только кажется! — так красиво смотрится на моём бедре. Глупые мысли сбивают меня с толку, обида то захлёстывает меня, побуждая к действиям, то внезапно утихает, приказывая наслаждаться разливающимся теплом. Две противоположные части борются во мне, и мне самой интересно узнать, кто же победит.

Официант приносит еду, и я понимаю, что Крису всё же придется убрать руку, чтобы нормально поесть. Я уже чувствую, как отдаляется его кисть, и то место, где она недавно покоилась, покрывается мурашками из-за прохладного ветра. Но, к моему удивлению, — и к радости, — Шистад берёт пиццу другой рукой. От еды исходит приятный аромат, вынуждающий желудок забурлить от голода, но рука Криса мешает сосредоточиться: кусок в горло не лезет.

— Ева, ешь! — приказывает мать, а мой организм — та часть, что отвечает за пищеварение — поддакивает ей. Мозг же отчаянно не желает подчиняться — я то и дело гляжу на опасную близость Криса. Это просто сводит меня с ума.

Но усилием воли я напоминаю себе о том, что это ничего не значит, а так убедить себя намного проще. Я наматываю на вилку макарон и погружаю их в рот, при этом стараюсь не поддаваться, когда большой палец Криса вновь надавливает на синяк. Паста приятно тает на языке и на мгновение заглушает привкус кофе, который, впрочем, не получается игнорировать долго, учитывая аромат напитка, стоящий всего в нескольких сантиметрах от моего носа. Возможно, дело отнюдь и не в горячей жидкости, а в том, кто её пьет, но я предпочитаю первый вариант.

Ужин для меня проходит так медленно, как только возможно. Мучительно сладкие мгновения разрывают меня изнутри, пока я пытаюсь разобраться с ураганом эмоций, а рука Криса, гуляющая вдоль моей голой ноги, только сбивает нужный настрой. Как только заканчиваю с пастой, первая вскакиваю из-за стола, совершенно позабыв о больной лодыжке, и тут же морщусь. Мама, заметив моё скривившееся лицо, недовольно спрашивает:

— Что ещё?

— Я подвернула ногу, — отвечаю я, но садиться обратно не намерена: мне нужно сбежать, как можно быстрее.

— Ева! — мама укоризненно смотрит на меня, но я игнорирую её бурную реакцию и продолжаю гнуть своё:

— Мне стоит вернуться в номер и немного отдохнуть.

До завтрашнего утра я уж точно никуда не буду выходить.

— Крис поможет тебе подняться, — предлагает Томас, но его тон пресекает любые пререкания.

— Не нужно! — чересчур громко восклицаю я, на что мама вопросительно выгибает бровь. — Он ещё не доел, — тут же нахожу ответ, но это не спасает меня: тарелка Шистада пуста.

— Нет проблем, — он пожимает плечами и поднимается. Его пальцы аккуратно пробегают по моей ноге. Вот же чёрт!

Я собираюсь прошипеть что-нибудь едкое, заставив парня отвязаться от меня, и с раздражением обнаруживаю, что мать уже отвернулась, тем самым показывая, что вопрос закрыт. Шистад подхватывает меня за талию, и мой мир переворачивается третий раз за этот день. Его ладонь чересчур крепко прижимает меня, и я в попытке отодвинуться лишь пихаю парня, на что он усмехается и закатывает глаза. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и позволяю Шистаду помочь мне выбраться из-за стола. Прощаться не хочется, поэтому просто отворачиваюсь в сторону и смотрю на бар, не желая встречаться взглядом с Крисом. Вновь замечаю сидящих за стойкой Хиро и Люка. Они машут мне, предлагая присоединиться. Я отрицательно качаю головой и улыбаюсь им, краем глаза вижу, что Шистад смотрит в сторону моих новых знакомых. На секунду мне кажется, будто он хмурит брови и поджимает губы, но, когда я в открытую гляжу на него, Крис снова отстранен и безразличен.

До второго этажа мы доходим в молчании, и у меня возникает чувство дежавю. Я почти спокойно реагирую на тепло, исходящее от кожи Шистада, но запах кофе вперемешку с солёной водой оказывает губительное действие на моё дыхание, поэтому приходится с каждой ступенькой напоминать лёгким об их работе. Мы подходим к двери моего номера, и я жду и одновременно хочу оттянуть тот момент, когда Крис отпустит мою талию и скроется в своей комнате. Я нарочно иду медленнее, но успокаиваю себя тем, что моей ноге, посиневшей и опухшей, нужен перерыв.

— Выглядит не очень хорошо, — заключает парень. В тишине второго этажа его голос кажется неожиданно громким, и я вздрагиваю в его руках.

— Всё в порядке, — лепечу я, надеясь, что мой голос не дрожит.

— Стоит быть внимательнее, — замечает Шистад и усмехается уголком рта. Я с недоверием смотрю на него, потому что слова Криса отдалённо напоминают заботу.

— Что? — улыбается он, остановившись у моей двери.

— Хотела узнать, что за представление ты устроил, — выдаю я, пытаясь отвлечься от того факта, что Крис всё ещё держит меня на расстоянии в несколько сантиметров, от чего я могу внимательно рассмотреть тонкую ореховую полоску и чёрные зрачки неестественно большого размера, что, впрочем, не удивляет меня. Электрический ток, исходящий от его пальцев, посылает разряды в низ живота и приятной дрожью отдает в руках.

— Ты о чём, Е-ева?

Я прикусываю губу. Мои глаза непроизвольно прослеживают движение языком, когда Шистад растягивает гласную в моём имени. Всё внутри мгновенно вспыхивает, напоминая о недавнем наслаждении и о том, что было после.

— Господи, — выдыхаю я и толкаю парня в грудь. — Отвали от меня. Просто отвали.

Я делаю шаг назад и, приложив карту, резко захожу в свой номер. Сердце в груди норовит выскочить, но я настойчиво заглушаю вспыхнувшие чувства — возбуждение и обида. К черту всё!

***

Оставшееся время отпуска на Сицилии проходит более или менее мирно. Я стараюсь как можно меньше контактировать с Шистадом, потому что чувство обиды всё ещё сжимает внутренности и заставляет отворачиваться при виде парня. Пусть думает, что мне противно находиться рядом с ним, ведь в большей степени так и есть. Мать с Томасом благополучно проводят время вместе и несколько раз втягивают меня в свои небольшие вылазки в город, в которых я, впрочем, принимаю наименьшее участие, плетясь позади них и специально отставая, ссылаясь на больную ногу, что не так уж далеко от правды. Большую часть каникул я провожу у бассейна — практически все следы ошибки сошли, лишь укус желтеет, и я могу позволить себе показаться на людях в купальнике. Привычный лежак, который я занимаю несколько дней подряд, теперь негласно зарезервирован мной, и никто не покушается на это место. Иногда краем глаза я вижу, как Шистад приходит к бассейну и располагается с другой стороны. Демонстративно уйти — значит признать поражение, поэтому я просто закатываю глаза и надеваю солнцезащитные очки, подставляя обнаженные участки тело под яркие лучи. Мне нравится мой новый загар и немного выгоревшие волосы, которые кажутся светлее, а оттого и более рыжими, но я выгляжу отдохнувшей.