Как только негласная преграда скрывает парня, я, наконец, выдыхаю. Моё лицо искажает странная гримаса: смесь раздражения и обиды. Солнце, проникающее сквозь не зашторенные окна, больно бьёт по глазам. Я утешаю себя тем, что именно из-за этого слёзы так и норовят выступить. Я одна и могу дать волю эмоциям, но где-то глубоко внутри живёт осознание: если я расплачусь сейчас, то признаю поражение, пусть это и не поле битвы. Для Шистада это всего лишь игра, и стоило с самого начала напомнить себе об этом. В голове мелькают сцены последних вечеров, когда парень приводил к себе девушек: каждый раз разных и с каждым днем более голосистых, как будто, прежде чем позвать их в спальню, он проводил отбор на самый громкий стон.

Я вздрагиваю от этих мыслей и поджимаю губы. Думать о Шистаде невозможно. Как, впрочем, и не думать. Усилием воли я заставляю себя отвлечься и вернуться к земным проблемам. Например, к больной ноге. Кое-как доковыляв до кровати, я плюхаюсь на мягкую поверхность и, наконец, наслаждаюсь минутами отдыха. Повреждённая лодыжка ноет, напоминая о том, что передвигаться стоит осторожнее. На локтях подтягиваюсь к изголовью кровати и, расслабившись, просто лежу, думаю. В голове отчего-то вновь возникает сцена с той пожилой парой. Интересно, они видели, как меня сбил велосипедист или свернули на другую улицу в поисках красивых видов на архитектурные строения? В глубине души я надеюсь, что второе. Моё вмешательство в их семейную идиллию кажется чем-то запрещённым.

***

Вечером я снимаю повязки с повреждений, давая им возможность затянуться естественным путём, и спускаюсь на ужин. По лестнице иду медленно: лодыжка опухла и посинела. Как буду оправдываться перед матерью, я так и не смогла придумать, но что сделано, то сделано.

Когда я усаживаюсь за стол, никого ещё нет, поэтому радуюсь нескольким минутам спокойствия и одиночества. Сбоку улавливаю движение и замечаю, что парни, сидящие у бара, приветственно машут мне. Слегка прищурившись, узнаю Люка и Хиро и тоже киваю им в ответ. Рядом плюхается Шистад. Я специально отворачиваюсь и прокручиваю в голове варианты дальнейших событий, но от этих мыслей меня спасает Томас. Он занимает место напротив сына и несколько мгновений с нарочитой внимательностью рассматривает лицо Криса, отчего я сама невольно бросаю взгляд на парня. Вроде бы ничего особенного.

— Добрый вечер, Ева, — здоровается мужчина, а я вымученно улыбаюсь. И к чему эта показушная вежливость?

Мамы всё ещё нет, и я не знаю: радоваться или сожалеть? За столом повисает атмосфера напряженности и раздражения. Я стараюсь абстрагироваться от семейства Шистадов: отец продолжает сверлить сына взглядом, а тот с напускным безразличием вертит в руках сигарету.

— Убери эту дрянь, — не выдержав, гавкает Томас. От неожиданности я вздрагиваю.

— Конечно, конечно, — ядовито произносит Крис и прячет сигарету за ухо, — ведь есть множество способов расслабиться.

В его усмешке явно скользит намек, но я не могу разобрать подтекст. Напряжение между этими двумя буквально вибрирует в воздухе, и я невольно задумываюсь: неужели со стороны мы с матерью выглядим так же? Вероятно, да.

Я подзываю официанта, решая тем самым сразу две проблемы: голод — я так ничего не поела после того кекса в обед — и давление за столом. Томас краем глаза смотрит на меня и говорит:

— Нужно подождать Элизу, прежде чем заказывать.

Я недовольно прикусываю губу (он шутит?), но всё же качаю отрицательно головой подходящему официанту. Парень пожимает плечами и возвращается к стойке.

— Где она? — раздражённо спрашиваю я, но Томас делает вид, что не замечает такой интонации.

— Спустится через пару минут.

Мы снова молчим. Неприятное ощущение медленно поднимается от живота и комом застревает в горле. Шистад сидит в нескольких сантиметрах от меня — я чувствую запах кофе и море, исходящий от его кожи. По телу тут же бегут мурашки, и я мысленно закатываю глаза на такую реакцию своего организма и оправдываю себя одним простым словом: физиология.

Наконец у входа на летнюю веранду появляется мать, и мой желудок издаёт слабый стон, напоминая о необходимости нормально питаться хотя бы раз в сутки. Элиза чмокает будущего мужа в щеку, что кажется нелепым — я уверена, они виделись пару минут назад — и занимает место рядом с ним. Я тут же подзываю официанта.

— Что у тебя на руке? — холодно спрашивает мама.

Я бросаю беглый взгляд на свой локоть, хотя и так знаю, на что смотрит женщина.

— Упала, — отвечаю я, мысленно призывая официанта двигаться быстрее.

— Каким образом? — продолжает она, не отводя взгляда и тем самым пытаясь надавить.

Я закатываю глаза:

— Какая разница?

Мать поджимает губы, когда официант наконец приходит принять заказ. Её недовольная реплика так и остаётся невысказанной. Я заказываю пасту с грибами и мороженое на десерт. Шистад просит только кофе, на что я снова закатываю глаза. Как только молодой человек уходит, приняв наши пожелания, Томас обращается к Крису:

— Почему ты ничего не хочешь есть?

— Аппетит пропал, — говорит тот и откидывается на спинку своего стула.

Краем глаза я замечаю небольшой алый кружочек, выглянувший из-под ворота его футболки, и тут же отвожу взгляд.

— С чего бы это? — Томас продолжает наседать на сына, а я всё ещё пытаюсь понять, в чём тут дело.

Крис раздражённо кривит губы.

— Сядь прямо! — гавкает отец, а Шистад приподнимает подбородок и смотрит на него сверху вниз.

Сцена кажется нелепой и странной. Отчасти потому, что Томас предпочитает не делать замечаний сыну в присутствии меня и мамы, но сейчас что-то не так. Видимо, мужчина больше не может сдерживать свои эмоции.

Крис всё же выпрямляется и пододвигает стул ближе к столу. Мать молча отводит глаза, делая вид, что ничего такого нет в этой ссоре, и меня не покидает чувство, будто в дураках остаюсь только я.

Официант приносит напитки, и Томас тут же говорит:

— Принесите ему пиццу или ещё что-то на свой вкус.

Я, опустив голову, наблюдаю за реакцией Криса: он сжимает ладонь под столом.

— Нет, спасибо, — цедит парень, криво улыбнувшись официанту. Тот беспомощно смотрит на гостей.

— Принесите, — цедит мужчина и смотрит прямо Шистаду в глаза.

Крис опускает руку на свой стул, в нескольких сантиметрах от моей голой ноги. Я завороженно наблюдаю, как его пальцы — сначала мизинец — медленно касаются открытого участка тела. Мой рот непроизвольно приоткрывается от желания возразить, но я слишком обескуражена таким поведением.

Официант кивает, не без облегчения удаляясь.

— Ты должен поесть, — грубит Томас, на что Крис усмехается, — и, пожалуйста, помолчи до конца ужина.

Ладонь Шистада аккуратно обхватывает моё бедро — кожа остро чувствует каждый участок соприкосновения. Тепло медленно разливается где-то в середине груди и перетекает в низ живота, затягиваясь в сладкий томительный узел. Ох. Я поднимаю глаза на парня, но он всё ещё сверлит профиль отца, отвернувшегося к Элизе. Они о чём-то говорят. В ушах звенит, поэтому не могу понять, о чём идет речь. Шистад же с безразличным выражением лица — чёртова маска — смотрит куда-то в сторону. Пару секунд я позволяю себе наслаждаться прикосновением, затем делаю быстрый вдох и тяну руку парня, давая ему понять, что не хочу этого, но парень лишь легко сжимает моё бедро, вызывая новый приступ мурашек. Я бросаю на него быстрый взгляд, но лицо Шистада остаётся ровным и непринуждённым, будто ничего не происходит. Снова тяну его ладонь, а парень сдавливает руку и его большой палец аккуратно нажимает на синяк — следы от зубов. Я чувствую, как жар распространяется внутри по венам. Прикусив губу, мельком смотрю на Томаса и Элизу, но они не замечают ни меня, ни Шистада, либо делают вид, что не замечают. Возмущение и наслаждение, словно ангел и бес, борются на моих плечах. Шистад продолжает лёгкую ласку, поглаживая раскалённую, словно оголённый электрический провод, бедро, и наслаждение всё же побеждает. Удовольствие от касаний расслабляет нижнюю часть моего тела, но мозг судорожно обрабатывает информацию. И что всё это значит?