Открываю глаза и понимаю, что подплыла достаточно близко к тем парням: они оглядываются на меня и сами начинают двигаться навстречу.

— Привет, — произносит один из них по-английски с лёгким акцентом, но я всё равно не могу разобрать его происхождения.

Его короткие тёмные волосы блестят на солнце, чёрные глаза с прищуром рассматривают лицо. В губе у него торчит небольшое колечко, которое он облизывает, легко улыбнувшись мне. Второй парень азиатской внешности с крашеными голубыми волосами, откинутыми назад, тоже смотрит на меня и дружелюбно растягивает губы, поприветствовав легким кивком.

— Привет, — отвечаю я.

Волны подталкивают меня наверх, и я невольно хватаю ртом солёную воду, пока мы стоим, разговаривая.

— Я Люк, это Хиро, — говорит брюнет и протягивает мне руку, что само по себе выглядит забавно.

На вид парням чуть больше двадцати.

— Ева, — отвечаю я, пытаясь пожать руку в ответ, но выходит как-то неловко, поэтому просто смеюсь и думаю, как бы уплыть.

— Хочешь на берег обсохнуть? — предлагает Люк. Его приятель всё ещё молчит и просто рассматривает меня.

— Да, — говорю я и совершенно не лгу. Мои ноги уже замёрзли, поэтому погреться под солнечными лучами сейчас будет самое то.

Парни в два раза быстрее доплывают до песка, и, когда они выходят из воды, я вижу их широкий разворот плеч и подкаченные ноги. Возможно, они пловцы. Хиро вручает мне жёлтое полотенце. Я, поблагодарив, укутываюсь в теплую ткань, чувствую, как дрожу от холода. Всё-таки купаться с утра пораньше было не лучшей идеей.

— Ты откуда? — спрашивает Люк, когда мы втроём присаживаемся на песок. Я смотрю в сторону своих вещей и думаю о том, что стоит их забрать, надеть платье и скрыть идиотские синяки на груди. Хиро с любопытством рассматривает укус на бедре, но тактично молчит и тут же отводит глаза, когда мы встречаемся взглядами. Я заматываюсь в полотенце так, чтобы не было видно засосов на ключице и животе.

— Норвегия, — отвечаю я.

Люк присаживается рядом с другом, сбоку от меня. Он не кутается в полотенце и, откинувшись на локти, греется под лучами солнца.

— Мы из Калифорнии, — говорит парень. Я думаю о том, что его акцент не похож на американский, но разбираться нет желания.

— Понятно, — пожимаю плечами я и пытаюсь прикинуть, который час. Возможно, мне пора уходить. — Сколько времени?

— Почти десять, — произносит Хиро, нажав кнопку на своём телефоне.

— Мне уже пора, — поднимаюсь с песка и отдаю полотенце Люку, который приоткрывает один глаз и наблюдает за мной.

— Если хочешь, можем вместе погулять днем, — предлагает он, и я просто пожимаю плечами, не зная, как ответить. Парень кивает. — Я буду здесь ещё часа два, если что.

Я улыбаюсь ему и ухожу.

Моя одежда, к счастью, не намокла, поэтому насухо вытираю тело, хотя купальник всё ещё влажный, и надеваю платье. Распускаю мокрые волосы, чтобы они могли высохнуть, и иду к отелю, последний раз обернувшись на новых знакомых. Молодые люди машут мне на прощание. Возможно, стоит согласиться на предложение Люка. Он кажется добрым и милым, а не наглым и настырным, как некоторые. Мои мысли снова заводят меня в дремучий лес с табличкой «Шистад». И почему в итоге всё упирается в него?

— Ева! — окликает меня мама. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней.

— Доброе утро, — выдавливаю из себя, хотя начало дня со встречи с этой женщиной автоматически не может быть добрым, поэтому решаю сразу перейти к делу. — Я рассчитывала сегодня погулять в городе. Одна.

Специально делаю акцент на последнем слове, давая понять Элизе, что не хочу компании в лице Шистада. Мать рассматривает меня с недовольством и, видимо, раздумывает по поводу моих слов. Её губы сжимаются в тонкую линию, свидетельствующую о раздражении, но я в любом случае пойду в город, вне зависимости от ответа матери.

— Хорошо, — наконец сухо говорит она, — но вернись к ужину.

Я просто киваю, решив, что её разрешение — это большая удача. Не знаю, что ещё можно сказать, поэтому быстро капитулирую, пока мать не передумала. Я чувствую её недовольный взгляд в спину, но полностью игнорирую это: ни к чему самой раздражаться и злиться, таким образом я только наврежу себе. Я думаю о том, знает ли мать вообще о моих проблемах. Если да, то почему ведёт себя так? Если нет, то я, в принципе, не удивлена. Мы не близки, и мне нравится пространство между нами. Хотя наши жизни сейчас и тесно переплетены, но даже в таких условиях в основном мы не лезем друг другу в души. Я не хочу. Мать, наверное, тоже. И это баланс.

Поднявшись в номер, я надеваю на голову солнечные очки и беру с собой немного денег на случай, если захочу есть или пить. Рассматриваю себя в зеркало, оценивая степень видимости нежелательных следов: неприличный укус мелькает из-под юбки платья, но это не критично, если вовремя одёргивать ткань. Проверяю наличие новых сообщений на телефоне, но ответа нет ни от Эмили, ни от отца. Уповаю на то, что Флоренси пока что спит. У меня есть время, чтобы всё обдумать и решить, как правильнее поступить: сказать, что виновата я, или промолчать. Выбор не из лёгких, но я должна быть готова к разным исходам события. Необходимо подобрать слова, чтобы утешить подругу и, естественно, выяснить, во что выльется эта история.

Как только я закрываю дверь, краем глаза улавливаю движение сбоку: Шистад вышел из своего номера. Я делаю вид, что занята и бесцельно смотрю в телефон, отвернувшись от парня. Спиной чувствую его скользящий взгляд, который, впрочем, недолго задерживается на мне; пропадает, как только Шистад уходит из поля моего зрения. Мне интересно, какие сегодня планы у Криса, но только потому, что не хочу пересечься с ним в городе.

Мысль сама собой возвращает меня в предыдущее утро, когда Томас пытался что-то выяснить у Шистада. Речь явно шла о чём-то неприятном, но их разговор для меня до сих пор остается достаточно туманным. И раз уже Шистад-старший попросил меня приглядывать за сыном, значит, дело серьёзное, по крайней мере, для него. Я обещаю себе выяснить, что происходит, и прячу телефон в карман. Вестей от Эмили всё ещё нет.

Я спускаюсь на первый этаж и через бар прохожу к бассейну. Матери здесь нет, Шистада тоже, поэтому прохожу по лестнице к выходу в город. Несмотря на то, что время еле движется к обеду, на улице уже нещадно палит, и я жалею, что надела закрытое платье, чтобы скрыть засосы. Надеваю солнцезащитные очки, чтобы лучи не слепили глаза, и медленно двигаюсь в сторону тротуара. Следом за мной по лестнице спустилась пожилая пара из отеля. Я видела их несколько раз за ужином. Седоволосый мужчина одет в клетчатую рубашку серого цвета и светлые бриджи, его жена — полная женщина с миниатюрной шляпкой на голове — в голубое платье практически до щиколотки. Её рука аккуратно вложена в руку супруга, они идут молча, ничего не обсуждая между собой, и рассматривают архитектурные строения. Сумочка в руке женщины не кажется тяжелой, но я слышу, как её муж пытается отобрать вещь, а жена с протестом, но всё же позволяет поухаживать за собой. Я с улыбкой наблюдаю за разворачивающейся сценой: как и любой ребенок, несколько лет назад я мечтала увидеть родителей такими же: вместе состарившимся и всё ещё влюбленными. Но жизнь — сложная штука, а оттого чаще наши мечты, пусть самые нелепые, остаются мечтами, и позже ты понимаешь, что принимал желаемое за действительное. Сейчас, по прошествии лет, кажется, что мать никогда и не любила отца по-настоящему. Возможно, была симпатия, но в большей степени удобство. С папой было легко встречаться и легко жить, легко завести семью и так же легко развестись. С стороны матери это было лицемерно, ведь отец до сих пор с теплотой вспоминает о бывшей жене. И даже сейчас, узнав о новом бойфренде, он смирился с тем, что им больше никогда не быть вместе, хотя мы оба знали, что этого никогда не случится. Отец не переставал любить маму. Это грустно и прекрасно одновременно. Но в большей степени грустно. Мы часто любим людей, которые недостойны наши чувств, и ничего поделать с этим, увы, нельзя. Человек — существо, стремящееся к самопожертвованию; нам нужно постоянно о ком-то заботиться, кого-то спасать, пусть этот кто-то и совершенно не нуждается в нас. Мы хотим чувствовать себя нужными, а потому бросаемся в омут с головой, к самому чёрту в логово, лишь бы ощутить то тепло в груди, когда отдаёшь частичку себя. Обжигаясь, мы ищем ошибку, оплошность в себе, потому что проще сказать, что всё не получилось из-за конкретного шага или принятого решения, а ведь дело совсем в другом. Я не верю в то, что где-то для каждого человека существует свой человек и души их едины. Есть лишь те, кто способны жертвовать собой ради друг друга. Но и это не есть любовь. Чем больше живешь, тем чаще убеждаешься, что любовь — дело субъективное, а по сути невозможное. Мы обманываем себя в погоне за несуществующим чувством, за призрачной надеждой: мол, другой человек сможет сделать меня счастливым. Но счастье, как и любовь, — призрачный ориентир. Ты идёшь по этой дороге, но в итоге никогда не можешь дойти до цели, потому что на деле счастье — это лишь миг. Одно единственное мгновение. И проходит оно быстрее, чем ты успеешь сказать «Счастье». Человек по натуре своей слеп и глуп, оттого и верит во всё, что скажет ему другой. И умнее мы, увы, никогда не будем, потому что у нас, наверное, хобби такое — наступать на одни и те же грабли: больно, неприятно, но мы гонимся за призрачным моментом, моментом любви, моментом счастья. И рассуждать об этом можно бесконечно долго, и даже если в глубине души я понимаю, что именно так и обстоят дела, то я саму себя обманываю вновь и вновь бреду на свет в поиске чего-то, о чём поют сотни певцов, о чём написано тысячи книг и о чём говорят все люди. Просто потому что я человек, и мне свойственно желать большего, чем я имею.