— Отпусти, — рычу я, теряя контроль и начиная злиться.

На фоне больше не слышится шума ветра, гоняющего волны, бушующее море издаёт протяжный вой, скрип ударившей молнии заставляет вздрогнуть. Небо на фоне темнеет, превращаясь в сплошное тёмно-серое полотно, затянутое облаками.

— Тебе не избавиться от меня, — вновь повторяет девушка, и её внезапно побледневшее лицо наполовину скрывают тускло-чёрные волосы.

Она облизывает мой подбородок, оставляя влажный след. Её слюна впитывается в кожу, словно яд, распространяющийся по венам с бешеной скоростью. Я чувствую, как трясутся ноги, голова кружится, отчего небо превращается в громовую спираль, и от яркой вспышки молнии я на секунду слепну. Из-за тремора рук песчинки проникают глубже в кожу, и во рту возникает мерзкое чувство засухи с привкусом гнили.

Я резко дёргаюсь на диване и закашливаюсь; в горле пересохло настолько, что слюна не помогает смочить сухие стенки. Открыв глаза, рассматриваю тёмное пространство перед собой. Чернота комнаты позволяет увидеть лишь очертания мебели. Нащупав диван тыльной стороной ладони, вспоминаю, что я всё ещё в доме Флоренси, жду Элиота в гостиной. Рука немного дрожит, я вспотел, отчего футболка под кофтой прилипли к телу. Всё это наталкивает на мысль о том, что самое время принять очередную дозу.

Вынимаю из кармана телефон. Яркий свет экрана резко бьёт по непривыкшим глазам, у меня уходит несколько секунд на то, чтобы привыкнуть к светящемуся дисплею. Разглядев цифры, осознаю, что прошло не так уж и много времени: всего четыре часа утра. Элиота ещё нет, а значит он не вернётся до рассвета.

Я поднимаюсь с дивана и почти на ощупь двигаюсь на второй этаж, в ванную, где смогу запереться и принять «лекарство». В темноте пару раз натыкаюсь на незамеченные предметы мебели, поэтому кое-как добираюсь до лестницы. Плохо контролируемое тело дрожит, становится слишком жарко в кофте и промокшей футболке, поэтому перешагиваю несколько ступеней, чтобы быстрее добраться до ванной.

Белый свет энергосберегающей лампочки заставляет дёрнуться в темноту коридора, но через мгновение всё же захожу внутрь и прикрываю дверь. Первым делом снимаю удушающую кофту, оставаясь лишь в пропитанной потом футболке, и включаю воду в раковине. Подставив руки под тонкую струю, умываю лицо и, набрав в ладони воды, пью мелкими глотками в попытке справиться с засухой во рту. Взглянув в зеркало, вижу, что кожа на лице осунулась и посерела, воспалённые белки глаз приобрели красноватый оттенок. На шее выступили вены. Смотрится достаточно жутко в белёсом свете лампы.

Вынув из кармана джинсов пакетик, сыплю порошок на уголок раковины и разравниваю пальцем. Выходит плохо, но мне не привыкать. Зажав одну ноздрю пальцем, глубоко вдыхаю, ощущая, как порошок сперва оседает на внутренних стенках носа, а затем движется по носоглотке и вместе со слюной скользит по горлу. Сформировав вторую дорожку, повторяю те же действия, дожидаясь, пока вещество действительно окажется внутри, и сажусь на угол ванны, вцепившись руками в керамические бортики. Холод остужает ладони, но не помогает усилившемуся после дозы головокружению пройти. Мир вертится и крутится, глаза будто пульсируют, но это привычные ощущения, которыми меня теперь сложно удивить. Пульс стучит в области запястий, и я слышу звук собственного дыхания и шорох джинсов, когда нога начинает дёргаться. Теперь это кратковременное чувство удовлетворения, растекающееся по венам, омывающее внутренние органы и ласкающее кожу, длится для меня всего пару секунд, и на смену ему приходит долгожданное облегчение. Кайф проходит быстро, но я чувствую себя человеком.

Выключив свет, выхожу из ванной. В коридоре темно, но это не мешает мне найти лестницу и ухватиться за перила. Ноги всё ещё слабо дрожат, а я недостаточно доверяю себе. Свет в комнате Эмили не горит, поэтому делаю вывод, что она спит.

Внезапно внизу раздаётся шум. Лязганье ключей и бессмысленное тыканье ими в замок. Я замираю в начале лестницы, напрягшись всем телом, и не спешу спускаться, предпочитаю наблюдать с высоты. Через некоторое мгновение слышится щёлканье открывающегося замка и на пороге появляются две тёмные фигуры. Свет, проникающий в прихожую, не даёт мне с точностью разглядеть вошедших, но как только один из них поворачивается в профиль, я узнаю их. Груз сваливается с плеч, словно тяжелый рюкзак, и я выдыхаю, даже не заметив, что задержал дыхание. Обе фигуры слабо пошатываются на пороге, что даёт очевидный ответ на вопрос об их состоянии.

— Тише, — шепчет Ева, хотя её шепот перекрывает звук шуршания снимаемой одежды.

— Сама тише, — отвечает ей Элиот, и хотя его голос не звучит достаточно пьяным, он на секунду приваливается к стене в попытке устоять на ногах.

В это время Ева наконец справляется со своей курткой и оставляет её прямо на полу, неловко перешагнув сброшенную одежду. Элиот отлипает от стены и ещё раз пытается расправиться со своим пуховиком, но в итоге сдаётся.

— Я помогу, — говорит ему Мун, затем неуклюже тянет за рукав, а Флоренси трясёт рукой в попытке высвободиться.

Комичность этой картины выбивает из меня злость на Элиота за безответственность. Я всё ещё продолжаю стоять на лестнице, не желая прерывать такое зрелище, и откровенно наслаждаюсь нелепостью происходящего.

Ева прилипает спиной к стене и поднимает ногу, потянув за шнурки. Плотно сидящий на ступне ботинок никак не желает слезать, и пока она борется с ним, то незаметно сползает вниз, плюхнувшись на пол. Элиот тоже возится с ботинками, и, несмотря на неудачу с курткой, эта миссия удаётся ему намного легче. Через некоторое время он всё же справляется с собственной обувью и присаживается на корточки, чтобы помочь Мун. Их взаимовыручка заставляет меня усмехнуться.

— Чёртовы ботинки, — злобно шепчет Ева, дёргая его за подошву, но руки скользят по воде, образовавшейся из растаявшего снега. Несмотря на их нетрезвое состояние, они создают не так много шума, поэтому я почти не беспокоюсь за спящую недалеко от лестницы Эмили.

Расправившись со всей ненужной одеждой, они поднимаются, что выглядит настолько забавно, и я, не сдержавшись, прыскаю. Схватившись за перила, они начинают своё медленное пьяное шествие: Ева впереди, а Элиот — сзади неё. Наблюдая за ними, вспоминаю, что оставил свою кофту на полу в ванной, и решаю вернуться за ней до того, как эти двое увидят меня. Быстро и почти бесшумно юркнув в ванную комнату, в темноте нащупываю одежду, на что уходит некоторое время. Свет не включаю, чтобы не спугнуть своих жертв.

Когда я наконец выхожу из ванной, вижу, что Элиот и Ева добрались до комнаты парня. Первоначально мне не удаётся разглядеть, почему они застряли в дверях; возможно, кому-то из них стало плохо, но раздающийся через секунду звук в ночной тишине даёт очевидный ответ. Они целуются.

***

Я снова выныриваю из долгого сна без сновидений. Некоторое время я будто плыл в тихом спокойном океане, где не было ни цвета, ни запаха. Но звуком моего пробуждения на этот раз служит не звук аппарата, считывающего пульс, а настойчивое прикосновение к предплечью, а точнее колющее чувство в области сгиба локтя.

— …Физраствор, — говорит голос, который я слышал в прошлый раз, — чтобы очистить кровь.

Я расслабляю слух и напрягаю мышцы, чтобы пошевелить той самой рукой, в которую, видимо, воткнута игла, но ничего не выходит. Темнота вокруг напрягает, но попытка открыть глаза кажется мне бесполезной, будто тело осознаёт, что ещё не время.

Через минуты сознание мутнеет, мир смазывается, и я вновь утопаю в океане.

***

Второе января.

Очередной стук в дверь заставляет меня раздражённо стиснуть челюсти, но я всё же поднимаюсь с кровати. Одним размашистым движением распахиваю дверь и смотрю на девушку передо мной. Её взволнованное лицо заставляет меня скривиться.

— Ну? — говорю я, рассматривая её сверху вниз. На ней пижамные штаны и простая белая футболка, сквозь тонкую ткань которой просвечиваются соски. Это вызывает во мне новый прилив злости. Злости, но не отвращения.