— Ты обещал, что больше не сделаешь этого! — Ева практически неосознанно повышает голос. — Мы можем справиться с этим вместе.

Я усмехаюсь в ответ на ее наивность, но это лишь напускное: внутри всё болит, будто ткани рвутся и кровь вытекает из вены, омывая пульсирующие органы.

— Я люблю тебя, — в отчаянии выпаливает Мун; она словно даёт мне оплеуху. Весь мир останавливается, и в голове пульсирует лишь эта фраза, которая означает всё и ничего одновременно. Это просто не может быть правдой.

— Разве этого недостаточно? — шепчет она, подняв на меня заплаканные глаза.

Я рассматриваю её несколько мучительных мгновений, мозг будто отключается на это время, потому что внутри растёт пустота, бездна, расширяющаяся в геометрической прогрессии. Она не может любить меня. Просто нет.

— Этого никогда не было достаточно, — отвечаю я, глядя ей прямо в глаза. А затем становится темно.

***

Тридцать первое декабря.

Это был простой план. На словах. Всё, что было необходимо, — это лишь собрать волю в кулак и пораскинуть мозгами. Запустить мыслительный процесс и продумать детали, чтобы быть уверенным в происходящем. В моей голове всё выглядело чёткой, продуманной комбинацией, но на деле оказалось, что проще сесть и не усугублять ситуацию.

Первым пунктом в плане по спасению задницы Эмили Флоренси стоял тот факт, что она не должна ничего знать, чтобы не выдать себя. Для этого Ева должна была убедиться, что Флоренси чётко следует инструкциям, которые оставил Бодвар. Наверное, первый пункт был самым простым, по крайней мере для меня.

Второе место во всем плане занимал Элиот: он тоже не должен был ничего знать. По многим причинам. И это оказалось исполнить так же просто, как заварить чай в темноте. Вроде бы ты уверен, что это просто, но непременно разольёшь кипяток на руку. Возможно, именно тогда всё пошло наперекосяк, а может ещё раньше. Сейчас сложно сказать, но второй пункт плана был провален, когда Флоренси заявился ко мне домой. Это испортило легенду, но не стало действительно катастрофой. По крайней мере Еве хватило ума не расспрашивать обо мне.

Третий пункт плана держался полностью на мне и предсказуемости Бодвара. Всё зависело от меня и того факта, что этот ублюдок так и не сменил место жительства. Для того, чтобы выяснить, находится ли квартира Бодвара на том же месте, необходимо было провести несколько часов на морозе. Зная его, я заранее надел более тёплые вещи, прекрасно осознавая, что сидеть в машине под окном человека, за которым ты по сути следишь, не лучшая идея. Проведя несколько часов у подъезда, я всё же убедился в том, что этот маньяк — тот ещё придурок. А отсюда следовало, что можно перейти и к четвёртому пункту.

Возможно, именно на четвёртом пункте вся затея пошла не просто мелкими трещинами, а огромными дырами, потому что внезапно оказалось, что с собой у меня лишь находящаяся на грани смерти пачка сигарет. В ней оставалось всего три сигареты, и абсолютно ничего не было припрятано в машине. Как я мог такое допустить, остаётся загадкой, хотя, вероятно, это лишь оплошность, которую я упустил из вида.

Три несчастные сигареты оказались выкурены по дороге домой, но даже ударная доза никотина не смогла бы снять тремор, охвативший руки и постепенно заползающий на ноги. Приходилось сжимать челюсти и игнорировать обильное потоотделение.

И хотя я мог обмануть Еву, сказав, что всё в порядке, я точно знал, что время обмануть не получится. Оно шло, когда я зашёл в дом, шло, когда Томас пытался показать свой авторитет, шло, пока я лежал в полубессознательном состоянии в комнате, пытаясь как можно скорее прийти в себя, шло, когда я ехал на другой конец города, чтобы схватить Бодвара за яйца.

Уже тогда, сидя в машине, я знал, что опоздаю, я знал это наверняка, но практически ничего не мог сделать. План полетел ко всем чертям, но я не мог бросить всё, окончательно потерять контроль.

Поэтому теперь, когда я смотрю на дрожащую Эмили, отскочившую в угол комнаты, утопающей во мраке, мне хочется сказать, что всё под контролем. Она похожа на Бэмби, маленькая лань с огромными глазами, в которых плещется испуг. Она напоминает мне о том, что нужно взять себя в руки и успокоить бешеное дыхание. Поэтому я стискиваю челюсти и присаживаюсь на карточки.

— Ты знаешь, что тебе это даром не пройдет, — хрипит Бодвар, перекатившись на спину, пока я борюсь с желанием ударить его носком ботинка в челюсть. Его истерзанный вид заставляет меня удовлетворённо хмыкнуть.

— Это ведь не первый раз, когда мы сталкиваемся, — вкрадчиво произношу я, рассматривая помятое лицо мужчины в свете, льющемся из окна. — И ты, очевидно, знал, что когда-нибудь тебе всё же придется заплатить.

Мои слова отвратительно напоминают речь Бэтмена, но злорадство так и рвётся наружу. Эмили тихо всхлипывает в углу, и я вспоминаю об её присутствии — пора заканчивать с этим.

— В этот раз ты замахнулся слишком высоко, — понизив голос, говорю я, — но думаю, ты усвоил и этот урок.

— Ты просто мелкий наркоман, — выплёвывает Бодвар, хотя ответа и вовсе не требуется, — никто не поверит тебе. В твоей крови героина больше, чем лейкоцитов, поэтому лучше подумай, что скажешь на суде.

— Наверное, нам обоим нужно об этом подумать, — пожимаю плечами и встаю.

Тихие всхлипы Эмили не прекращаются, и я несколько минут размышляю о том, как лучше к ней подступиться. На ней нет ни свитера, ни футболки, рукой она прижимает к себе расстегнутый лифчик, поэтому не могу с точностью определить, дрожит она от холода или страха. Она поднимает на меня огромные глаза, ожидая действий, поэтому делаю шаг в сторону и поднимаю руки в успокаивающем жесте.

— Иди сюда, Эмили, — говорю я, стараясь звучать спокойно и убедительно. Её лёгкие кудри разметались по лицу и прилипли к коже от влаги из-за слёз, поэтому не могу сказать, какую реакцию вызывают мои слова. — Иди сюда. Я приехал, чтобы помочь, — убеждаю, делая небольшой шаг навстречу. Флоренси, словно загнанный зверёк, сжимается, но не отводит взгляд.

— Откуда ты знал? — спрашивает она дрожащим голосом.

— Ева. Ева сказала мне, — честно отвечаю я, надеясь вызвать её доверие.

— Чёртова сука, — шипит Бодвар на полу, но тем не менее не предпринимает попыток подняться.

Эмили кивает, и я вновь протягиваю руку, но не касаюсь её. Её голова, словно голова болванчика, болтается вверх-вниз, но затем она всё же делает шаг навстречу. Я снимаю себя куртку и укутываю её одним движением: собирать её одежду по квартире нет ни времени, ни желания. Флоренси никак не реагирует на этот жест, лишь продолжает придерживать лифчик рукой; возможно, сломана застёжка.

— Эмили, — зовёт Бодвар, — если сделаешь ещё хоть шаг, всё кончено.

Я борюсь с желанием засмеяться.

— Ты, блять, издеваешься, — всё же не выдерживаю я.

Эмили лишь тупит взор и ступает за порог.

— Не смей никогда больше подходить к ней, — говорю я, прежде чем уйти.

— Посмотрим, — парирует Бодвар, но меня это уже мало заботит.

***

— Включить музыку? — спрашиваю я, когда вы выезжаем на главную дорогу. Время вот-вот приблизится к двенадцати. В это мгновение я стараюсь не думать о том, что всё-таки не успел, что Элиот звонил уже сотню раз, что Ева волнуется. Лишь крепче сжимаю руль и устремляю взгляд на дорогу. Вокруг мелькают фонари, освещая путь и бросая косые лучи внутрь салона. Боковым зрением наблюдаю за Эмили: она всё ещё дрожит. Её руки сжимают куртку, губы слегка приоткрыты в лёгком дыхании, но эта неприкрытая паника в глазах заставляет меня говорить, создавать шум, чтобы не оставлять её наедине со своими мыслями.

— Нет, — отвечает она.

Я не подаю никаких знаков в ответ, лишь даю себе внутреннюю установку довезти её до дома как можно быстрее: там Эмили почувствует себя в безопасности.

Телефон вновь издаёт отчаянное жужжание в кармане, но я умело делаю вид, что не замечаю настойчивой вибрации.

— Это Элиот? — спрашивает Флоренси, повернув голову в мою сторону и взглядом указывая на карман.