А может, всё дело в различиях. Может, смысл существования в том, что каждый из нас неповторим, в познании различий между людьми, в поиске кого-то, кто не будет похож на тебя, а будет так разительно отличаться, что станет твоим идеальным «инь», а ты— его «янь». Я не верю в существование родственных душ, но ведь мир не держится на вере одного человека, песчинке в бесконечно растущей пустыне. Мы всю жизнь пытаемся отыскать того, кто сможет стать нашим отражением в зеркале, и всегда промахиваемся, глядя в рябь грязной лужи. Ведь вся соль, может, заключается в том, чтобы обернуться и увидеть не себя, не своего двойника, а кого-то, кто стоит на руках, вместо глаз у него рот, а на ногах не носки, а перчатки без пальцев. Мир ведь— это не паззл, который нужно собрать. Это водная гладь, бушующие волны, штиль, шторм. А жизнь— это просто жизнь.

***

—Пожалуйста, кладите свой багаж на ленту, а сами пройдите к металлоискателю. Спасибо,— всё осталось как прежде.

Та самая брюнетка, которую я встретила полгода назад, приземлившись в Осло, смотрит куда-то мне в переносицу, когда произносит эти слова. Теперь я знаю наверняка, что эти слова она вызубрила так давно, что сейчас они с безэмоциональностью и лёгкостью соскальзывают с языка. Мой чемодан опускается на автоматическую ленту и доезжает до места осмотра, где охранник с помощью компьютера смотрит его содержимое.

—Сюда,— указывает мне брюнетка, и я подхожу к ещё одному охраннику, который приказывает мне встать на нужное место.

—Руки в стороны,— говорит мужчина, проводя металлоискателем вдоль моего тела. Я не узнаю его, но он кажется таким же, как и тот, что я встретила в свой первый прилёт, и то чувство, будто меня только что облапали, кажется смутно знакомым. —Всё чисто, можете проходить.

Я подхватываю чемодан с ленты— он в разы легче, чем в прошлый раз,— затем отхожу в сторону и застёгиваю куртку. Длинный ряд широких окон аэропорта открывает вид на небольшую снежную бурю, беснующуюся снаружи. Ручка чемодана прохладная и гладкая, и, дотронувшись до неё, осознаю, что моя ладонь вспотела то ли от волнения, то ли от слишком тёплого одеяния.

Я прохожу вперёд и слегка щурюсь, всматриваясь в лица незнакомцев. Внезапно мне вспоминается тот парень из самолета, что сидел всего через два кресла. Я думаю о том, куда же направляется он и по какой причине вообще сидел в том же самолете, что я. Мысль о том, что я этого никогда не узнаю, кажется мне печальной и глупой одновременно: почему мне есть дело до жизни случайного попутчика, которого я никогда больше не встречу? Затем я пытаюсь осознать, сколько людей так же подумает обо мне, как о случайном прохожем, просто девушке, о незнакомке. Наверное, в этом и заключается смысл: отыскать человека, который будет думать о тебе, как о ком-то важном, значимом, имеющем смысл.

После нескольких часов в самолете голова болит от недосыпа и перелёта, желудок всё ещё сковывает тошнотой. Настроения нет, рюкзак неприятно оттягивает плечо; единственное, чего сейчас хочется,— это зарыться с головой в одеяло и провести в тишине как минимум десять часов.

Я сосредоточенно вглядываюсь в лица прохожих, отыскивая встречающего, но мелькающие туда-сюда люди лишь раздражают и вызывают спазмы в висках. Остановившись, оглядываюсь и начинаю злиться. Это чувство вспыхивает наряду с усталостью. Мне просто необходимо немного тишины в темноте комнаты. Сейчас обед, и аэропорт полон людей и голосов. Фоновый шум прерывается голосом из динамиков, сообщающим о прибытии или отбытии самолетов, какофония звуков давит на барабанные перепонки, усиливая мигрень.

Внезапно кто-то хватает меня за локоть, и я испуганно отшатываюсь в сторону, обернувшись.

—Испугалась? —спрашивает Крис, улыбнувшись знакомой акульей улыбкой.

—Нет,— раздражённо говорю я, скрестив руки на груди. Ручка чемодана шумно опускается, когда отдергиваю руку.

—Ну, конечно,— хмыкает парень, явно довольный выходкой, и его издевательское настроение злит. —Как долетела?

—Мы можем просто сесть в машину? —спрашиваю я, скривив губы.

Шистад пожимает плечами и легко подхватывает чемодан, явно не разделяя моей злости. Он идет слишком быстро, и я раздражённо рассматриваю его спину и широкий разворот плеч, обтянутый чёрной дутой курткой. Капюшон толстовки скрывает его волосы, рука тянет за собой чемодан.

На улице бушует погода: снег и ветер чуть ли не сбивают с ног, видимость практически нулевая из-за метели и тумана. Ветер откидывает капюшон и забирается под куртку. Становится так холодно, что леденеют пальцы, пока мы идём до автомобиля.

Крис открывает багажник кнопкой на брелоке и кладёт чемодан, затем оборачивается и, вскинув бровь, указывает на рюкзак, висящий на моей руке, но я лишь недовольно передёргиваю плечом и резко открываю дверь пассажирского сидения. Оказавшись внутри, с раздражением осознаю, что в салоне холодно: видимо, Крис всё это время ждал меня в аэропорте. Дверь водителя открывается, впуская вместе с парнем поток ледяного воздуха, а я ёжусь от холода и прячу руки в карманы.

—Спокойно,— замечает парень в ответ на мою реакцию,— салон быстро прогреется.

Он запускает мотор и щёлкает по кнопке обогревателя, и машина тут же издает тихое, едва различимое гудение. Горячий воздух бьёт прямо в лицо, обдувая замёрзшие щёки, и я откидываю капюшон. Промокшие от снега волосы слиплись и теперь больше походят на мокрые сосульки. Я кое-как пытаюсь распутать их пальцами, но от этого лишь усиливается головная боль. Я злобно выдыхаю.

—Ты сегодня не в настроении,— говорит Крис, очевидно, желая вывести меня на разговор, но вместо этого отворачиваюсь к окну,— и говорить не хочешь. Что ж, нас ждёт длинная дорога.

Я показательно игнорирую парня, уставившись в окно. Отчасти поступаю так, потому что знаю, что, как только открою рот, сорвусь на Криса, хотя в данный момент он виноват в меньшей степени. Весь перелёт меня душили наконец озвученная обида и пульсирующее чувство вины за такое неудачное прощание с отцом. Неизвестно, когда мы сможем увидеться вновь. Сейчас стоило бы включить телефон, набрать его номер и успокоить себя и отца, но обида оказывается сильнее. Я осознаю, что мы лишь заложники обстоятельств, но ведь сердцу не прикажешь: оно чувствует то, что чувствует.

Чтобы не сидеть в тишине, Крис включает музыку. Она играет достаточно громко, чтобы заполнить паузу, и достаточно тихо, чтобы услышать друг друга в случае разговора. Данный факт отдаётся всплеском тепла, но я намеренно подавляю его, давая волю организму насытиться негативными эмоциями. Мне не хочется скакать с плохого настроения на хорошее: не могу быть заложником болезни.

За окном бушует пурга, а молочный туман лишь усиливает эффект. Видимость практически нулевая, но Крис всё равно едет быстрее положенного в данной ситуации. Оранжевый свет фар разрезает пространство лишь на пару метров вперед, в окне видны лишь кружащие с бешеной скоростью снежинки. Мне сложно определить, где мы находимся, и я решаю довериться Шистаду и его знанию дороги.

Из динамиков доносится какая-то незнакомая, успокаивающая песня, и я позволяю себе расслабиться. В салоне тепло, горячий воздух согревает щеки, поэтому расстёгиваю куртку и расплываюсь по сидению, будто подтаявшее мороженое. Голова болит, но уже меньше. В машине привычно пахнет кофе, каким-то освежающим ароматизатором и совсем немного— никотином. Источником этого аромата является сидящий сбоку парень, и на мгновение руки покрываются мурашками от того факта, что я даже с закрытыми глазами узнаю его запах. Мы сидим в нескольких сантиметрах друг от друга и молчим, но, несмотря на это, ощущаю странное единение. Последний наш разговор состоялся ночью по телефону несколько дней назад, а сейчас кажется, что прошло всего несколько часов. Внезапно становится грустно от того, что у нас никак не получается быть достаточно близкими. Нас окружают проблемы, вспышки, недопонимание.

Я открываю глаза, прерывая тревожные мысли, и поворачиваюсь к Шистаду. Его глаза устремлены вперёд, сконцентрированы на дороге, волосы отброшены назад, губы слегка приоткрыты в никотиновом дыхании. Грудная клетка размеренно вздымается, и парень излучает сосредоточенную уверенность, свойственную ему от природы. Правая рука покоится на коробке передач, пальцы слегка сжаты на ручке. Я аккуратно касаюсь его ладони, задевая пальцами прохладную кожу.