— Ну, ты же приготовила что-то, — непонятно куда указав рукой, намекает он, при этом улыбнувшись, отчего я больше раздражаюсь.
— Приготовила, — подтверждаю я, — себе!
— Что в этом такого? — интересуется Шистад, скрестив руки на груди и явно забавляясь моей реакцией. — Я тебе поражаюсь, почему простая просьба кажется тебе неземным бедствием? Будь проще, малышка.
— Может тебе быть проще и приготовить что-нибудь самому? Как тебе такой вариант, малыш? — скрипнув зубами, выпаливаю я, сама не понимая, откуда берётся такая бурная реакция.
Просто эта нахальная самоуверенность наряду со сложившей ситуацией, мамиными указами и молчанием отца заставляет меня дергаться. Так всегда, когда в течение нескольких дней чувствую эмоциональное напряжение, выпустить которое нет возможности. И обычно всё это выливается в таких простых недоразумениях, как сейчас. Но даже все обстоятельства не делают такого заявления менее наглым.
— Не знал, что ты такая истеричка, — будто говоря сам с собой, замечает Шистад, с интересом взглянув на меня. — Я просто попросил ужин, а ты кричишь так, будто я предложил трахнуться на этом столе.
Ухмыльнувшись, он поднимает руки, показывая, что сдаётся, но явно насмехается надо мной, рассматривая с ног до головы.
— Боже, — стону я, — ну почему ты такой?
— Живу — не жалуюсь. Знаешь, если бы ты меньше психовала, то была вполне ничего себе, но такое отвратное поведение затмевает милое личико. Е-е-ва, я понимаю, что для тебя это немного слишком, но я же не виноват, что твоя мама не имеет чувства такта и построила свою жизнь без тебя, ладно? Не нужно выливать гребанную злость на меня, — теперь похоже Шистад тоже разозлился моему выпаду, но его тон остается холоднокровным.
— Я надеюсь, что ты прекратишь вести себя как психованная сука и наконец сделаешь что-нибудь поесть, — и помолчав пару секунд, добавляет, — пожалуйста.
— Ты только что назвал меня психованной сукой? — вкрадчиво интересуюсь я, слегка опешив от такого монолога.
— Да, — кивает Шистад, весело приподняв уголок рта. — Но я также сказал “пожалуйста”.
— Да иди ты! — схватив свой ноутбук, выпаливаю я, стремительным шагом покидая комнату.
Я и правда веду себя как психованная сука.
***
Утро воскресенья состоит из головной боли, громкого шума на кухне и раздражения на кончиках пальцев.
Еще не открыв глаз, я понимаю, что чувство злости, с которым я уснула вчера в своей комнате, возвращается наряду с огромной усталостью, будто всю ночь я не спала, а бегала марафон — такое бывает, когда спишь без сновидений. Кое-как разлепив веки, смотрю в потолок, пытаясь расфокусировать слух, изолировавшись от внешнего шума, и прикусываю щёку зубами, медленно моргая. Я бесконечно устала, тяжесть во всём теле вызывает ещё большое раздражение. Сажусь на кровати, опустив голые ступни на холодный пол и прислушиваюсь к собственным ощущениям, ощутив слабую боль внизу живота.
— Чёрт, — ругаюсь, прикусив губу, — ну, только не сегодня.
Быстро поднимаюсь, отчего кружится голова и темнеет в глазах. На ощупь отыскиваю халат на стуле и, справившись с головокружением, хватаю свежее бельё из шкафа, намереваясь пройти в ванную и справиться с новой проблемой, которая оказывается очень некстати, но объясняет мою вчерашнюю эмоциональную нестабильность.
Шистад на кухне бросает на меня странный взгляд, но оставляю этот жест проигнорированным, лишь отдалённо осознав, что он без футболки.
В ванной закрываюсь, скидываю одежду и сразу забираюсь в душ, не дожидаясь, когда сойдет холодная вода, о чём тут же жалею, вздрогнув от ледяных капель. Неприятное чувство усиливается, перерастая в откровенную боль, отчего стоять становится некомфортно. Поэтому быстро расправляюсь с душем, стремясь поскорее покончить с утренними процедурами, выпить таблетку обезболивающего и вернуться в кровать, предварительно сменив постельное белье. Но прежде чем я смогу принять спасительное лекарство, необходимо чем-нибудь перекусить, чтоб не вызвать отравление.
На кухне я, не поднимая глаз на парня, сидящего за стойкой и спокойно потягивающего свой кофе из кружки, ставлю чайник кипятиться, искренне надеясь побыстрее перекусить и наконец занять удобную позу, в которой боль, нарастающая с каждым движением, не будет такой кошмарной. Пока вода греется, закидываю листья “Апельсинового рая” в кружку и занимаюсь приготовлением тоста с шоколадной пастой. Шистад похоже решает не утруждать себя беседой, что безусловно играет на руку: если сейчас он заговорит со мной, то я ещё раз накричу на него и тогда оправдаю статус “психованной суки”.
Тру глаза, ощущая, как боль становится совершенно невыносимой — попытки передвигаться или просто стоять превращаются в настоящую пытку, поэтому придвигаю к себе стуле, усевшись и сжав ноги, стремясь тем самым уменьшить неприятные ощущения.
На кухне становится совершенно тихо, когда перестаю громыхать посудой, и тут до меня доходит, почему Шистад молчит: он не разговаривает со мной! Кроме того, как я вошла на кухню, он на меня даже не смотрит! Боже. Мысль о том, что Шистад мог обидеться на мой вчерашний выпад, заставляет пустить громкий смешок, но и этот жест оказывается проигнорированным, что ещё больше веселит. Он серьёзно?
Чайник кипит, что отвлекает меня от забавных раздумий. Заливаю кипятком “Апельсиновый рай” и ставлю на стойку, напротив Шистада, стараясь при этом двигаться как можно меньше, хотя боль не уменьшается. Усевшись, недолго ёрзаю на стуле, зажав ладонь между ног. Откусываю кусочек тоста, почувствовав лёгкое наслаждение от привкуса шоколада, и делаю осторожный глоток горячего напитка.
Краем глаза наблюдаю за Шистадом, который действительно не смотрит на меня, уставившись куда-то за мою спину, и продолжает потягивать, вероятно, уже остывший чёрный кофе. Терпкий запах напитка из его кружки, заставляет меня поглубже вдохнуть, насладившись ароматом запретной жидкости. Парень всё ещё блуждает взглядом по помещению, хотя и так понятно, что не замечать меня сейчас становится невозможным, учитывая, что сижу прямо перед ним. В конце концов он скользит по мне равнодушным взглядом, похоже оценивая внешний вид, лицо его ничего не выражает.
В голове меня пробирает на смех, но внешне остаюсь также непоколебима, поморщившись лишь от тянущей боли: мне срочно нужна таблетка. Прикончив тост, я поднимаюсь со стула, ту же ощутив резкую боль в животе, аккуратно двигаюсь в сторону шкафчика, в котором лежат медикаменты, но становится только хуже, отчего на глаза наворачиваются слёзы. Почему так больно? Прижавшись боком к стене, беспомощно оборачиваюсь на Шистада, который наблюдает за мной краем глаза, приподняв брови.
— Что с тобой? — рушит тишину он, обернувшись ко мне. — У тебя что-то болит?
— Да, — признаюсь, пытаясь подавить слёзы, — можешь дать мне обезболивающее из аптечки в том ящике? — указав на нужный шкафчик, прошу я, рукой слегка надавив на живот.
Парень без слов поднимается, быстро находя нужное лекарство, и приносит мне таблетку в комплекте с недопитой кружкой чая.
— Что не так? — спрашивает он, указав на мою скрученную от боли фигуру, но я качаю головой, зажав ладони между ног.
Прежде чем таблетка подействует пройдет минимум полчаса, а мне необходимо спуститься вниз, сменить простыни на чистые, а грязные закинуть стирать, но в таком положении всё это кажется невозможным.
Мягко опускаюсь на пол, чувствуя, что от стоячего положения мне становится только хуже. Прижимаю ноги к себе, обхватив колени, и пытаюсь справиться с новой волной неприятных ощущений. Шистад похоже наконец понимает, что не так, поэтому перестает задавать ненужные вопросы, оглядывая пространство в поисках помощи.
— Таблетка точно поможет? — спрашивает он, очевидно, забыв про свою обиду.
— Да, — выдавливаю я, проглотив слёзы, — но только через некоторое время. Ты можешь идти. Спасибо за таблетку. Я пока тут посижу, — растирая лицо рукой, говорю я, не поднимая глаз.
