Я прикрываю глаза и некоторое время просто слушаю собственное дыхание, нарушающее всеобъемлющую тишину. Оно кажется мне поверхностным и неровным, поэтому кладу руку на грудь и наблюдаю за тем, как кисть под напором грудной клетки вздымается. Этот естественный процесс кажется чем-то завораживающим, и я невольно задумываюсь о том, сколько вещей происходит каждый день и мы не замечаем их, принимая как должное. Деревья вырабатывают кислород, чтобы моя грудь вот так поднималась и опускалась, разгоняя кислород в крови и запуская тысячи жизнеобеспечивающих процессов. Но разве я помню об этом, когда иду по улице, рассматривая пушистые кроны деревьев или вдыхая аромат цветов? В эту секунду для меня существует лишь сладкий запах, но не то, какие функции выполняют цветок и его завлекающий аромат. Разве я думаю о том, что прямо в это мгновение где-то грудная клетка другого, совершенно другого человека, прекращает вздыматься, не пропуская воздух внутрь, чтобы продлить его жизнь? Конечно, нет. Потому что, если думать об этом постоянно, можно тронуться умом. Люди настолько эгоистичны, что не позволяют чужому несчастью проникнуть в их жизни. Мы любим врать не только окружающим, но и самим себе, чтобы не задумываться об отсутствующем пульсе мертвеца или сорванном цветке, источающим свой последний аромат. Наверное, так легче жить.

Я снова переворачиваюсь на другой бок и чувствую себя намного лучше, чем пару часов назад. Крепкая рука словно отпускает горло, позволяя дышать полной грудью, сознание проясняется, и взгляд становится более сконцентрированным. От укутавшего меня одеяла исходит навязчивое тепло — откладываю его в сторону и присаживаюсь на кровати. Головная боль отступила, и её место заняли облегчение и лёгкий голод.

Я причёсываю спутавшиеся волосы и собираю их в хвост, затем снимаю футболку и надеваю кофту, штаны и носки. Взглянув в зеркало, замечаю, что выгляжу свежее, чем в последние несколько дней, и больше не похожу на измотанного жизнью несчастного.

Приоткрыв дверь, прислушиваюсь к звукам наверху, но в барабанных перепонках оседает тишина, поэтому быстро поднимаюсь по лестнице и толкаю закрытую дверь, которая и создавала своеобразный вакуум.

На кухне никого нет, но на барной стойке по-прежнему стоит недопитый чай, поэтому я выливаю его в раковину и мою кружку, пытаясь тем самым немного отойти от внезапно нахлынувших негативных эмоций. После нескольких часов самобичевания и разглядывания стен состояние улучшилось, и сейчас я понимаю, что мне необходимо возобновить курс лекарств. Эта мысль прочно закрепляется в коре головного мозга, и я делаю пометку: нужно поискать рецепт.

Справившись с посудой, я протираю стол от крошек и тончайшего слоя пыли. На улице уже стемнело: время перевалило за шесть вечера. Мысленно составляю дальнейший план действий, не давая мозгу расслабиться. Во-первых, нужно отыскать Криса и узнать, что он думает насчёт моих внезапных вспышек. Во-вторых, необходимо наконец написать Эмили и оповестить её о том, что я в относительном порядке. В-третьих, я должна позвонить отцу и спросить насчёт рецепта.

Я киваю, ещё раз обдумав каждое действие, и отправляюсь на поиски Криса. Гостиная оказывается пустой, что, впрочем, ожидаемо, но я замечаю скомканный на диване плед и сдвинутую подушку. Быстро навожу порядок и следую к спальне Шистада. Там, к моему удивлению, тоже никого нет. Небольшой бардак, сопровождаемый разбросанными вещами и не заправленной им кроватью, свидетельствует о том, что парень всё же был здесь. Дверь в ванную приоткрыта, но я, с надеждой заглянув внутрь, никого не нахожу. Несколько секунд просто думаю, идти ли на третий этаж, но тут же осознаю, что Тоффи тоже нет, и делаю вывод, что они вышли на прогулку. Успокоенная этой мыслью, иду обратно на кухню и решаю заняться приготовлением ужина, так как живот опасно урчит, напоминая о необходимости регулярно питаться.

***

Я включаю музыку на ноутбуке, и пространство заполняют приятные голоса The XX. Мелодия расслабляет, и я тихо подпеваю песне, пока стою у раковины и чищу овощи.

— Наступит день, мы посмеёмся над этим, и это будет очень скоро{?}[The XX - Night Time]… — едва слышно мурлычу я в такт мелодии, передвигаясь по кухне. Полностью охваченная готовкой, я чувствую внутреннее умиротворение и лёгкость, которые уже долгое время не посещали меня. Иногда одиночество — это путь к самопознанию. Мне нравится быть такой: свободной и не зависимой от чужого настроения и взглядов. Это позволяет не потерять себя в ворохе эмоций и чувств. Я всегда была податливой, поэтому близкие люди могли вылепить из меня, как из пластилина, что угодно, и перекроить, как им хочется. Сейчас я понимаю, что именно этого я и боялась, ступая на опасную дорожку с ярким указателем «Шистад». И, хотя парень не пытается переделать меня так явно, как моя мать, я всё же чувствую давление с его стороны.

Сковородка шипит нагретым маслом. Отправляю порезанный картофель на огонь, и он издаёт такой же шипящий звук. На кухне пахнет специями: сладким перцем и розмарином, — пока одна песня сменяет другую. Мои руки заняты помешиванием томящихся овощей, а мысли свободно парят над приятными нотами.

Среди всех этих звуков и запахов я не слышу хлопка двери и копошения в коридоре, поэтому вздрагиваю, когда холодные ладони обхватывают мою талию и морозное дыхание обдаёт затылок льдом.

— Привет, — громко произносит Крис, чтобы я смогла услышать его сквозь звуки шипящего масла и музыки.

Я немного поворачиваю голову, утыкаясь взглядом в шею парня: его кадык вздымается, когда он говорит. Я неловко улыбаюсь и поднимаю руку, находя пальцами шею Шистада. Поглаживаю короткие волосы, ощущая, какая холодная у него кожа. Тоффи мягко вьётся у моих ног, позабыв про недавний взрыв. Приятное тепло распространяется по телу, обволакивая, окутывая сознание. Крис наклоняется к моему уху и целует в щёку. От него пахнет сигаретами и совсем немного кофе. Сухие губы приятно холодят кожу скулы, и мурашки бегут по телу.

— Так, значит, ты снова в хорошем настроении? — спрашивает парень, и я передёргиваю плечами, закатив глаза: отвечать нет смысла.

Шистад отходит в сторону, и я сразу ощущаю потерю контраста: кожа мгновенно согревается, потеряв контакт с ледяными руками. Я оборачиваюсь и наблюдаю за тем, как Крис через голову стягивает толстовку, оставаясь в серой футболке. Он отбрасывает кофту на барную стойку, на что я недовольно морщусь, и уходит с кухни. Я вижу, как он по дороге вынимает телефон из кармана и на секунду замирает, уставившись в экран, затем хмурится и исчезает в коридоре. Тревожные мысли мягко проникают в сознание, но я пока не готова отдаться их власти, поэтому возвращаюсь к готовке, предварительно сделав музыку потише.

Пока ужин тушится на огне, я беру кофту Криса и резко дергаю её, немного раздражённая безалаберностью парня. Из кармана выпадает пачка сигарет, и я чувствую себя мамочкой, нашедшей сигареты у пятнадцатилетнего сына. Покусав губу, я всё же открываю пачку. С замиранием сердца я заглядываю внутрь, не совсем уверенная, что именно хочу там найти. Облегчённый вздох срывается с уст, когда, кроме сигарет, там ничего не оказывается. Значит, Крис всё же не врал: он действительно больше не употребляет наркотики. Но тревожный червячок, разъедающий серое вещество, подсказывает и другую мысль, которая вводит меня в ступор. Тогда куда делся тот пакетик?

С неясными эмоциями убираю пачку обратно в карман и иду в спальню Криса, чтобы вернуть кофту. Дверь в комнату плотно закрыта, что кажется немного странным, поэтому в нерешительности застываю на пороге, прислушиваясь к звукам по ту сторону.

— Он был здесь снова, — улавливаю разъярённый голос Криса и тут же вздрагиваю. Я никогда не слышала, чтобы он говорил таким тоном даже в минуты отчаянной злости. — Конечно, я не оставляю её одну… — его слова становятся немного приглушёнными. Видимо, Шистад отошёл от двери, поэтому сама подхожу ближе и прижимаюсь ухом к деревянной поверхности. Всё это выглядит до невозможности глупо, но если Крис ничего не хочет говорить, то мне придётся всё выяснить самой.