Отряд в ответ на эту реплику зашумел.

— Но и наших способностей они недооценили, — закричал Макето.

— Это точно, — поддержал его Шурик.

Капрон, негодуя, зарычал. Он шагнул вперед и взглянул на расшумевшихся товарищей.

— Цыц, всем! — гаркнул он. — Сергей дело говорит!

Сергей благодарно кивнул.

— Спасибо, Капрон, — произнес он и продолжил свою речь. — С каждым днем в этой больнице становится все меньше и меньше живых людей, а это значит, что с каждой потерянной жизнью наши силы уменьшаются. Скоро может случиться так, что сил наших будет недостаточно, чтобы противостоять всему тому, что здесь творится.

Сергей замолчал на секунду. Все его бойцы, молча, с серьезными выражениями на лицах, смотрели на него.

— Короче, не расслабляемся и не теряем бдительность, — подвел итог он. — И еще, нужно, чтоб кто-то остался тут в мастерских и присмотрел за теми, кто ослеп. Их тоже оставлять одних неправильно как-то.

— Пускай остаются все девушки, — внес свое предложение Капрон. — Мы справимся без них.

Оля тут же выскочила вперед и кинула умоляющий взгляд на Сергея.

— Нет, я не останусь! — закричала она. — Я пойду со всеми!

Сергей улыбнулся ей.

— С теми, кто ослеп, останутся Тамара и Полина, — решил он. — Остальным нечего сидеть тут без дела.

Затем Сергей обратился к Жоре.

— Ну давай, друг, показывай нам дорогу.

Жора выпятил грудь и рассек воздух согнутой арматурой.

— Да! Без меня вы никто и звать вас никак, — заорал он, довольный тем, что все на него обратили внимание. — Я, может, последняя надежда человечества!

Хмельницкий опустил руку на плечо Николаича.

— Мне очень жаль, Николаич, Варвара твоя вчера умерла. Ее сожрали изнутри ползучие твари. Когда она пришла за помощью в отделение хирургии, было уже поздно что-либо предпринимать.

Игоревич, переживая за друга всем сердцем, вскочил из-за стола.

— Вы точно уверены, что это была Варвара? — спросил он.

Хмельницкий с презрением взглянул на Игоревича.

— Что я, Варвару не знаю? Какие-то вы очень глупые вопросы задаете.

Николаич зажал рукой рот и застонал. Он отчаянно замотал головой, мол, это неправда, такого не могло случиться.

Хмельницкий отвернулся от Николаича.

— Прости, Николаич, что я тебе так поздно об этом рассказал.

Раздавленный горем Николаич смотрел на спину Хмельницкого, шедшего к двери.

— Я хочу видеть ее тело, — закричал он.

Хмельницкий остановился и обернулся.

— Прости, Николаич, но это невозможно. Ее тело выбросили через окно, как и тела других людей, погибших от этой неизлечимой заразы.

Николаича всего передернуло, и он, вскочив со стула, сорвался на крик:

— Как же вы могли, гады! Она такого не заслужила!!

Игоревич схватил за руку Николаича.

— Сядь, друг… Знаешь, ей, может, вообще повезло. Отмучилась твоя Варвара и уже не видит всего этого ада.

Николаич яростными глазами взглянул на Игоревича.

— Заткнись!

Хмельницкий, воспользовавшись моментом, выскочил из кухни и тихо закрыл за собой дверь.

Николаич сел на стул, наклонился, спрятал лицо в ладони и громко зарыдал.

Николаев вышел из своего отделения на лестничную площадку. Он сел на ступеньки, опустил голову и задумался о чем-то очень грустном. Заскрипела железная дверь. Николаев бросил взгляд в ее сторону. В этот же момент в проеме дверей показалась Аллочка с большущим вздутым животом. Лицо у нее, наоборот, было совсем исхудавшее. Под глазами красовались черные круги.

— Ой, извините… Вы Погодина не видели?

Николаев растерялся:

— А?.. Нет, не видел…

— Извините, — простонала Аллочка. — Если вы его вдруг увидите, передайте, что мне надо рассказать ему кое-что очень важное.

— Хорошо, Алла, я передам. Как ты…

Аллочка скрылась за дверями. Николаев зарычал и ударил кулаком по стене.

— Ох! — завыл он. — Когда же все это прекратится?! За что мне это наказание? Кто придумал, что я должен смотреть на то, как умирают знакомые и близкие мне люди?

Где-то сверху хлопнула дверь, и раздались чьи-то быстрые шаги.

— Я умоляю тебя, Господи! — прошептал Николаев. — Пусть все это закончится здесь и сейчас. У меня нет больше сил…

Звуки шагов стали более громкими, и Николаев увидел Магамединова и Погодина, спускающихся к нему по ступенькам.

— Николаев, у нас беда! — завопил Магамединов.

— У нас уже давно беда, — сказал, не поднимая головы, Николаев.

— Николаев, ты слышишь меня?!

Павел Петрович равнодушно взглянул на Магамединова и Погодина.

— Не кричи, я все слышу!

— Круглова куда-то пропала! — закричал еще громче Максим Викторович. — Мы всю больницу обошли! Нигде ее нет!

Николаев мгновенно вскочил на ноги.

— Когда?!

Магамединов пожал плечами.

— Если б я знал.

— Мы как-то этот момент проспали, — объяснил Погодин.

— Значит, она пропала как раз в тот момент, Максим, когда мы все дружно погрузились в сон, — сделал вывод Николаев.

— Скорее всего, Паша.

Николаев кинул небрежный взгляд на Погодина.

— Ну, что, Погодин, скажешь, куда по сюжетам твоих книг могла пропасть одна из главных героинь?

— Я не знаю. У меня больница ни в одном, ни в другом романе не погружалась ни в какой всеобщий сон…

— Может быть, — пробормотал Павел Петрович, — вы наконец-то согласитесь со мной, что причина кроется не в фантазиях Погодина?

— Даже, если мы согласимся, что нам это даст? — удивился Магамединов.

— А то! — произнес Николаев и поднял глаза, пытаясь до конца осмыслить свои выводы, — Фантазия Погодина — это всего лишь визуальная ширма. На ее месте, возможно, могла бы быть и другая фантазия. И суть таится не в самой ширме, а в том, что происходит за ней!

— Павел Петрович, не могли бы вы думать более простыми словами, — возмутился Погодин. — Ваши предположения какие-то слишком запутанные и сложные.

— Я хочу, чтобы вы все вспомнили о странных рассказчиках, которые рассказывают какие-то непонятные истории.

— Что за рассказчики?! — вскрикнул Погодин. — Кто они такие вообще?! У меня в романах нет никаких рассказчиков!

— Тихо, Погодин, не вопи! — рыкнул на него Павел Петрович. — Я сам бы хотел понять, кто такие эти рассказчики, и почему все, что они рассказывают, сбывается в реальном времени…

— Слушайте, а давайте для начала заставим их замолчать? — предложил Магамединов. — Вдруг от этого что-то изменится в лучшую сторону. Должны же мы принимать какие-то контрмеры.

Николаич открыл дверку навесного шкафчика, в котором у него было спрятано десять бутылок водки. Он предпочитал хранить их на кухне, где работала его жена, зная, что она не позволит ему за один раз все выпить.

Николаич поднялся на цыпочки и потянулся к бутылке, стоящей на верхней полке. За его действиями наблюдал расстроенный Игоревич.

— Может, пока хватит? — сказал он. — У нас с тобой еще столько работы.

Начальник мастерских достал бутылку, закрыл шкафчик и повернулся к Игоревичу. Лицо у начальника было красное, глаза мутные, налитые кровью. Он шагнул к столу, на котором стояли две рюмки, пустая водочная бутылка и лежал порезанный хлеб.

— Да пошла она в жопу эта работа, — пробормотал пьяным голосом Николаич, сел на свой стул и открыл вторую за утро бутылку.

Игоревич забрал свою рюмку и спрятал в кармашке фартука.

— Извини, Николаич, но я пить больше не буду.

Николаич с презрением посмотрел на Игоревича.

— Как хочешь, тебя никто не заставляет, — сказал он, задрал голову, вставил бутылку себе в рот и стал хлестать из нее водку как воду.

На глазах Игоревича бутылка наполовину опустела. Он не выдержал и вырвал ее из рук потерявшего над собой контроль товарища.

— Хватит! Я не могу больше смотреть на то, что ты творишь. Поверь мне, друг, водкой душевную боль ты не заглушишь.