Во второй палате хирургического отделения утро начиналось намного хуже. На полу лежал какой-то человек, с первого взгляда трудно было определить, кто это. По его волосатой руке перемещались беловато-красные червячки, серые «жучки» и маленькие «ногогрызы». Все они озабоченно двигались в своих направлениях. Жизнь их шла своим чередом. Голова человека тоже кишела живностью, из-за которой не было видно его лица.

Неожиданно открылись глаза. Часть ползучих тварей разбежалась по сторонам. Зрачки осторожно покосились налево, затем направо…

Николаев чуть не закричал от ужаса, ползающего по нему. Сердце так сильно забарабанило внутри грудной клетки, что он сам почувствовал каждый его стук. Левая рука метнуласьодорваласорваласьстукышал и стряхнула с лица большую часть ползучих тварей. Павел Петрович осторожно приподнялся на локте и расширенными от ужаса глазами посмотрел на кровать, которая стояла рядом с ним.

На кровати лежал большой мужчина в возрасте сорока лет. Из его вздутого и треснутого живота выползали ползучие твари. Такими же тварями была усеяна вся кровать. Глаза несчастного испуганно бегали из стороны в сторону.

Николаев резко вскочил. Он начал бешено отряхиваться. За спиной Николаева раздался голос Маскутина — больного, который что-то ел и смачно чавкал:

— Я фигею от такого утра, Павел Петрович.

Николаев вздрогнул и медленно повернул голову. Маскутин сидел на своей кровати и ел… свою же руку. Пальцев на ней уже не было, из рваных ран текла алая кровь с примесью чего-то желтого.

Николаев заорал:

— Ты что творишь?!

— Я сам еще толком ничего не понимаю, — ответил больной. — Есть хотите? — спросил он и протянул Николаеву свою обглоданную руку, с которой капала кровь.

Павел Петрович почувствовал запах тухлого мяса, тут же согнулся пополам и содрогнулся от приступа рвоты.

Маскутин посмотрел на свою руку любопытным взглядом. Его зрачки расширились от ужаса — до его сознания начало доходить то, что он видел.

— О-ё! — прошептал он. — Что это с моей рукой?!

Затем осмотрелся по сторонам и заорал во всю глотку:

— А-а-а!!!

Николаев бросился к двери, нажал на ручку. Дверь не поддалась. Тогда он налег на нее плечом и с шумом вылетел в коридор, в котором летали огромные черные мухи, и ползало столько всякой гадости, что она образовывала живой писклявый ковер.

— Господи, объясни мне, — завыл Павел Петрович, — когда же мое отделение успело превратиться в ад?!

Николаев, шатаясь, побрел по коридору в сторону поста дежурной медсестры. На посту никого не было. Николаев зашел внутрь отгороженного дежурного поста и посмотрел усталым взглядом на пол.

На полу лежала Алена. Николаев наклонился и схватил ее за руку.

— Алена! Алена! — закричал он и стал трясти ее нежную ручку.

Дежурная медсестра открыла глаза и непонимающими глазами уставилась на Николаева.

— Что случилось? — спросила она. — Почему я на полу?

Игоревич и Николаич мелкими глотками прихлебывали чай. На кухне, кроме них, никого не было. Игоревич чувствовал себя хуже некуда. Его мучили и давление, и тошнота, и дикая слабость. Николаич же выглядел бодрячком. Он успел даже побриться.

— Со мной такое происходит второй раз, — сообщил начальник мастерских. — Я не могу вспомнить, как я ухитрился заснуть прямо за этим столом. Я даже не помню тот момент, когда меня потянуло на сон.

Игоревич кивнул и поставил свою кружку на стол. Руки его совершенно не слушались, они дрожали, как листья на ветру.

— Что-то мне совсем нехорошо, — пожаловался он. — Тошнит меня основательно. Все трясется, дергается, стены едут…

— Потерпи чуток, — сказал на это Николаич. — Должно пройти. Меня тоже сразу штормило, как только я проснулся.

Игоревич вытер ладонями свой лоб и мрачно улыбнулся.

— Ты, говоришь, не помнишь, как за столом заснул. А я не могу понять, как я ухитрился заснуть на грязной и мокрой плитке в моечной.

Николаич, допив чай, встал с пустой кружкой в руках.

— Да, тут есть о чем задуматься. Неспроста все это…

— Давай, Николаич, пока у нас есть время, пробежимся с тобой по больнице, — предложил Игоревич. — Попробуем поискать твою Варвару в хирургии и в других отделениях.

Открылись двери, и на кухню вошел главврач больницы с ежедневником в руках.

— Доброе утро, мужики! — поздоровался он, косо взглянув на Николаича, который мыл свою кружку.

Игоревич кивнул. Хмельницкий подошел к нему и пожал руку. Николаич домыл свою кружку и вернулся к столу, молча пожал руку Иван Сергеевича и сел на стул.

— Ну как ты, Николаич? — спросил Хмельницкий.

Николаич непонимающим и немножко встревоженным взглядом посмотрел на Хмельницкого.

— Нормально, а что?

Хмельницкий осторожно взглянул в глаза начальника мастерской и ничего не ответил. Николаич весь съежился и проглотил ком, подступивший к горлу.

Хмельницкий почесал затылок и отвел взгляд в сторону.

— Да, нет… ничего, — ответил он и заговорил о насущном. — Так, мужики, молодцы, что все здесь взяли в свои руки. Вот для чего я сюда пришел: считаю необходимым увеличить объем порций в два раза. Продуктов у нас для этого хватает, и мы можем себе это позволить.

Игоревич удивленно взглянул на Хмельницкого. Затем на Николаича. Он попытался понять по его лицу, что тот про это думает.

Но на лице Николаича не было видно никакой реакции, такое ощущение, что он слова Хмельницкого пропустил мимо ушей, думая о чем-то своем.

— А зачем в два раза больше? — поинтересовался Игоревич.

— Это психологический прием, — пояснил Хмельницкий. — Сейчас все люди в больнице находятся на грани отчаяния, и увеличением пайки мы поднимем их дух, вызовем хоть какие-то позитивные эмоции.

— Тогда нам нужны помощники, — заявил Николаич, а затем поинтересовался. — Кстати, Иван Сергеевич, вы не знаете, куда подевались все работники кухни?

— Куда все подевались, я не знаю, — ответил главврач как-то заторможено, было видно, что на этот вопрос ему не очень хочется отвечать.

Николаич взглянул прямо в глаза Хмельницкого.

— Ну, хоть, про кого-то что-нибудь знаете?

Хмельницкий нервно обвел языком сухие губы. В глазах Николаича сверкнули непрошенные слезы.

— Иван Сергеевич, ну не молчите! — взмолился он. — Я чувствую, что вы что-то знаете!

Хмельницкий с выражением страдания на лице кивнул.

— По правде говоря, я думал, что ты уже в курсе. И потому, как только сюда зашел, сразу у тебя спросил: «Как ты»?

Николаев вместе с Аленой совершали обход своего отделения. Из-под дверей палат выползали беловато-красноватые червячки, похожие на опарышей, и серые жучки, по форме похожие на божью коровку. Под ногами хрустели ползучие твари. Вокруг обуви растекалась желтая слизь.

Павел Петрович поднял ногу, чтобы сделать очередной шаг, и слизь соплями повисла на подошве. Он открыл дверь палаты и заглянул внутрь, затем подошел к следующей и сделал то же самое.

Николаев заглянул практически во все палаты.

— Я не понимаю, — сказал он Алене, — куда подевалось процентов двадцать моих больных? Неужели они просто взяли и ушли из отделения? Дверь же была закрыта на замок…

Сергей Ветров стоял напротив своего отряда и, держа на плече согнутую в виде кочерги арматуру, внимательно оглядывал каждого бойца.

Психоза не выдержал молчаливого осмотра и нетерпеливо топнул ногой.

— Серега, пошли уже ловить зверя этого. Время тикает как-никак…

Сергей бросил осуждающий взгляд на Психозу и заговорил:

— Я призываю всех вас быть предельно осторожными. Только вчера я обрадовался, что у нас нет никаких потерь и — на тебе! — тут же ослепли два наших бойца и Вадим, тот самый парень, что рассказал нам про «Зверя».

— Это судьба, — вставил свои две копейки Психоза. — С этим ничего не поделаешь.

— Если честно, мы совершенно не знаем, на что способен наш противник, — сказал Сергей.