— Потерпи, милая, все будет хорошо, — прошептал Рыжов и двинулся к выходу.

Николаич посмотрел на перепуганную до смерти Варвару Семеновну и вполголоса сказал:

— Рыжов, двигай быстрее, а то сердечко девчонки может не выдержать боли.

Первым проснулся Жора. Он сел на корточки возле стенки и уставился на Вадима, который лежал на холодном бетонном полу лестничной площадки и храпел во всю мочь. В горле у Жоры противно зачесалось, и он закашлял. Кашель был неприятным и выходил откуда-то из бронхов. Откашлявшись, Жора подполз к Вадиму и зарядил ему в лоб хороший звучный «фофан».

— Просыпайся, сынуля, на учебу пора, — запищал Жора.

Вадим сразу же перестал храпеть, шмыгнул носом и приоткрыл левый глаз.

— Просыпайся, падла! — заорал ему прямо в лицо Жора. — Чай будем пить с баранками и медом.

— Где чай? Какой чай? — вскрикнул перепуганный Вадим. — Ого, как холодно.

— Ну, что проснулся? — спросил Жора спокойным голосом.

— А фиг его знает! А что?

Жора покачал головой.

— А ничего. Ты мне лучше объясни, кому из нас в голову вчера пришла мысль: лечь спать на холодном бетоне.

— Точно не мне, я б до такого не додумался.

— А я, значит, додумался бы?! Короче, ты, как и я, совершенно не помнишь, как мы ложились спать. Я прав?

— Совершенно не помню.

— Весело, однако, — тяжело вздохнул Жора.

Вадим поднялся на ноги и со стоном распрямил спину.

— Ладно, чего теперь гадать? — сказал он. — Мы вроде как вниз двигались. Пошли дальше.

Вадим отряхнул брюки от пыли и начал спускаться по ступенькам. Жора взглянул вверх между перил и обратил внимание, что лестница уходит куда-то очень высоко.

Это означало, что они с Вадимом спустились на очень большое количество пролетов вниз.

— Блин, это не больница, а какая-то подземная цивилизация, — сказал Жора.

— Спустимся еще на пару этажей вниз и, если не найдем никакого входа или выхода, будем подниматься назад, — ответил Вадим. — Надоел мне этот поход в никуда.

Жора догнал Вадима, и они молча стали спускаться дальше, и вскоре, на одном из подземных этажей обнаружили открытые узкие двери (но это был не последний этаж, лестница уходила еще дальше вниз).

Вадим первым вошел в узкий с серыми стенами коридор, в котором горел отвратительный розовый свет, и медленно зашагал вперед. Жора двинулся вслед за ним. По правую руку обнаружилась закрытая узкая дверь. Вадим остановился, схватился за ручку двери, нажал ее и налег плечом. Дверь не поддалась.

Из-под нее выползло нечто похожее по форме на божью коровку, только серого цвета и размером с маленькую черепашку. Нечто издало странный звук:

«вжи-жи-жить», и из спины его вылезли острые крутящиеся полукруги, которые можно было сравнить с торчащими наполовину кругами столярной пилы, только очень маленьких размеров.

Жора показал рукой на странное нечто.

— Смотри, что это?

Вадим ударил ногой по «серой божьей коровке».

— Я не знаю! — ответил Вадим. — Гадость какая — то.

«Божья коровка» от удара ноги улетела назад в щель под дверью.

— Главное, что не облачко, — добавил он.

Вадим и Жора двинулись дальше по коридору. А из-под двери выползло штук семь этих «нечто». Они повторили друг за другом неприятное «вжи-жи-жить» и оголили свои острые пилы.

После того, как все посторонние были изгнаны из хирургии, Николаев закрыл входные двери на замок. Он отдал ключи медсестре и разрешил пускать в хирургию только врачей больницы и больных из этого отделения. Павел Петрович заходил в палаты к больным и разговаривал с ними, успокаивал их, объяснял, что хуже всего, когда в чрезвычайных ситуациях невозможно ничего контролировать. Предложил каждому больному задуматься, что может произойти в том случае, если в больнице начнется паника.

Николаев нажал на ручку двери двенадцатой палаты и удивился тому, что она оказалась закрытой на защелку. Павел Петрович постучался.

— Зайдите попозже, пожалуйста, — услышал он голос Анны.

— Хорошо-хорошо! Не буду вас беспокоить. Об одном вас попрошу: не поддавайтесь панике.

— Не переживайте, Павел Петрович, когда вы с нами, мы ничего не боимся.

Николаеву последняя фраза так понравилась, что он аж хрюкнул от удовольствия. Постояв возле двери пару секунд, он двинулся дальше по коридору, но остановился, услышав голос Анны. Павел Петрович сразу понял, что она рассказывает что-то интересное больным палаты. Ему стало любопытно и он, вернувшись к двери, прислушался.

— Так вот, в кабинете заведующего, не помню точно какого отделения, зазвонил телефон. Для заведующего этот звонок был неожиданностью, так как связь в больнице отсутствовала, — рассказывала Анна. — Он схватил трубку и закричал в нее: «Алло, я вас слушаю!» А в ответ услышал: «Это вам звонит Андрей Кабен, я увлекаюсь практической магией и звоню предупредить, что из-за моих неудачных магических опытов в больнице появилась очень нехорошая субстанция. И вам надо провести несколько сложных обрядов, чтобы остановить ее действие…»

Николаев внезапно почувствовал головокружение, и из носа у него потекла тоненькой струйкой горячая кровь. Павел Петрович ощутил, как она обожгла его ноздри. «Что-то это со мной такое? — удивился он и вытер её платком. — Неужели — давление»?!

— Заведующий послал подальше этого Андрея Кабена и кинул трубку на телефонный аппарат, — монотонно бормотала Анна. — И сразу же увидел, что проем двери и окно начали быстро зарастать неизвестной науке материей, и через три секунды все стало сплошными стенами. Слои материи накладывались один на другой: кабинет терял свои размеры на глазах. И заведующий испугался не на шутку и закричал во весь голос…

Николаев, мрачно улыбнувшись, отошел от двери. Ну и чушь молотит, а такая красивая женщина! Павел Петрович медленно пошел по коридору, пытаясь понять, почему ему ни с того, ни с сего стало плохо. На давление он никогда не жаловался, сосуды в носу у него были крепкие, да и кровь свою такой горячей он никогда не ощущал. А тем временем Анна, которая сидела по-турецки посреди палаты, продолжала:

— И вот представьте себе такое зрелище: люди идут по коридору и смотрят на сплошную стену, за которой раздаются крики ужаса…

Все остальные больные палаты номер двенадцать сидели на своих кроватях и внимательно слушали рассказчицу. Из глаз их текла темная слизь, из носа — тонкой струйкой бордовая кровь, изо рта выплескивалась желтая пена.

За рабочим столом заведующего ожоговым отделением расположился Груша. Перед ним стояла большая кружка с ароматным чаем и лежала, разломанная на кусочки, плитка шоколада. Виталик тяжело переживал глобальные изменения привычной реальности. Мысли крутились вокруг родителей: где они и что с ними? Живы ли? Или ледяная жуть за окном поглотила их вместе со всем, что окружало больницу? Когда до сознания Виталика дошло, что вероятность увидеть родителей живыми практически равняется нулю, он впал в истерику. И Дмитрий Антонович, который сам к этому моменту находился не в лучшем душевном состоянии, вколол себе и парню сильное успокаивающее.

Груша, заторможенный действием антидепрессанта, потянулся к шоколаду, положил кусочек в рот и глотнул чая из кружки. Дмитрий Антонович стоял в это время у окна и смотрел на улицу.

— Виталий, мне бы очень хотелось, — тихо заговорил он, — чтобы ты набрался смелости и вернулся в свою палату.

Груша отчаянно замотал головой.

— Нее! Я не пойду! Хоть убейте! Не могу я! С ними…

— Поверь мне, так надо для нашего общего дела, — сказал Кожало и повернулся к Груше.

Виталик поставил кружку на стол и поднял глаза на врача.

— Не понял. Какие общие дела? Вы сами сказали, если я трепаться не стану, вы мне поможете… А больше мы с вами ни о чем таком не договаривались.

— У нас с тобой, Виталий, нет времени на всякие условности. События-то как раскручиваются, а? Мы и реагировать толком не успеваем. Вот ты помнишь, как ты ко мне пришел, рассказал, что видел, а я сразу же тебе поверил?