Сила каждого из девяти богодемонов уникальна и непохожа на другую. Мой Змееногий убивает при помощи змей. Петухоголовый, чьим аватаром является Йан, называет свою магию Волшебной Флейтой. Она действует иначе. Богодемон с головой петуха очаровывает, влюбляет в себя, сводит с ума, блокирует волю, превращает людей в послушных безвольных зомби. Йан поет сладкие песни лести и затягивает жертву в сети как паук муху. «Война, – по мнению Петухоголового Тотема, – выигрывается ДО применения насилия, склонением врага на свою сторону при помощи тонких манипуляций. Ведь конечная цель – это лишить противника возможности сопротивляться. Потому что так просто развязать войну, но так трудно ее закончить». Понятно, что в семнадцать лет философствования Тотема о стратегии и тактики воин нас мало интересовали. Что ж до соблазнения плотского… Это самая грубая, по мнению Йана, сторона силы, данной ему, вульгарная тень великого искусства соблазнения. Он клялся мне, что никогда не применял ее в личных целях… Ага… Сделаю вид, что поверил.

Хлопая в ладоши, Йан подзадоривал Фулька:

– Великолепно! Это самое тонкое описание страсти, которое я слышал! Еще, еще, почитайте еще!

Я тихо встал из-за стола. Но мог бы и громко – на меня никто не обращал внимания. Семейство Де Муффляров было во власти чар Петухоголового Тотема и беззвучной мелодии его Волшебной Флейты.

Все же, стараясь двигаться бесшумно, я покинул каминный зал, прихватив по пути с камина свечу.

Мостовая двора дышала впитанным за жаркий день августовским зноем. Я пересек двор, залитый светом полной луны, распугав странных мелких животных, которые, похрюкивая, шмыгнули в темноту, и которых я предпочел не рассматривать. Мне повезло, тяжелая полукруглая дверь, ведущая в башню, была открыта – Гарзенда, когда приносила ужин старику, поленилась ее закрыть. Я поднялся по узкой винтовой лестнице, прикрывая ладонью мерцающий огонек свечи. В темных углах, куда не доходил свет, скрипели когти и шуршали крылья неведомых обитателей башни. На стенах и отполированных за столетия каменных ступенях под ногами проступала черная плесень – странная деталь для сухого и жаркого местного климата. Насколько я помню из уроков по черной магии сахира Аль-Мисри, такому явлению возможно лишь одно объяснение – наличие поблизости демонических сил.

Лестница привела меня на последний этаж и упёрлась в дверь, из-под которой пробивалась полоска света.

За дверью кто-то громко бормотал на латыни, то понижая, то повышая голос. Прислушавшись, я понял – один человек разговаривал сам с собой. Я опустил ручку и надавил на дверь. Она приоткрылась. И в образовавшуюся узкую щель стремительно вылетел оранжевый огненный шар размером с грецкий орех. Я вовремя отшатнулся. Просвистев мимо кончика уха, он развалился на сноп искр, ударившись об стену позади меня. За первым шаром последовала серия из трех помельче. Я укрылся за створкой двери, оставив её приоткрытой. В меня выстрелили еще пятью шипящими шарами. Потом еще тремя. Размер шаров с каждой атакой уменьшался, что говорило о тающей силе мага.

Наконец, последний бледный шарик, не больше зерна чечевицы, проплыл мимо и растаял в темноте. Наступила тишина.

Я распахнул дверь. Увернулся от фарфоровой кружки, вдребезги разлетевшейся о дверной косяк фонтаном осколков. И от миски с супом, полетевшей следом. Миска разбилась над головой, полив волосы и одежду вонючим дождем. Несвежий гороховый суп залепил глаза, и я, силой Змееногого, прицелился наугад и отправил увесистую оплеуху невидимому противнику.

Ответа не последовало.

Протерев лицо рукавом, я прошел в затхлую полутемную келью, освещенную десятком оплывших свечей. На полу под столом корчился, прикрывая голову руками с грязными длинными ногтями, запыхавшийся старик. Знаменитый колдун Мельхион, тот самый, открывший ворота в мир демонов… М-да… Выглядел он неважно. Седые немытые волосы были растрепаны и свалялись в колтуны, в длинной лохматой бороде застряли ломтики свеклы и капусты. Из-под засаленного, нестираного несколько месяцев халата, торчали босые чумазые пятки. Старик пытался подняться, но, видимо, я переборщил с силой удара – он барахтался под столом, жалобно поскуливая.

В келье, кроме стола, заваленного смятыми бумагами, я не заметил ни книг, ни склянок алхимика, никакой магической утвари. Только узкая кровать, ночной горшок и стул. И на полу, и на стенах мелом были начертаны круги и пентаграммы защиты. Один на другом, будто бы едва закончив один охранный знак, хозяин кельи приступал к рисованию следующего.

Я подошел к столу. Все листки бумаги были исписаны одним и тем же защитным заклинанием. От слова «ABLANATANALBA», жирно и старательно выведенного вверху каждой страницы готическим рукописным шрифтом, пирамида букв уходила вниз, сокращаясь на каждой строчке на одну букву, в начале и в конце. «BLANATANALB» превращалось в «LANATANAL», ниже – в «ANATANA»… и так далее, вплоть до T на самой последней строке внизу страницы. Сотни и сотни бумаг, исписанных одной и той же пирамидой букв.

Меня словно молнией озарило. Ну конечно! Вот что старательно будет выводить призрак чародея через пятьсот лет на стенах родового гнезда! Не латинский крест, как полагали современные маги и его праправнук, а букву «Т», последнюю из этого защитного треугольника! Полночь за полночью, не зная покоя, приведение будет возвращаться, чтобы закончить ритуал защиты от демонов! Я свернул один лист и убрал в карман.

Старику, наконец, удалось подняться. Горбясь до такой степени, что его фигура напоминала рыболовный крючок, он поковылял в мою сторону. Но, похоже, он не замечал меня – мутный взгляд колдуна терялся в пространстве. Когда голова Мельхиона упёрлась мне в живот, он остановился.

– Он придет за мной, он уже близок! Скорее, скорее, нужно замуровать дверь! Он придет за мной! Он придет за мной! Он придет за мной!.. – голос перешел на шепот. – Скорее замуровать дверь…

Чуть не упав, старик отскочил в сторону, к столу. Он опустился на стул, схватил бумагу и перо и принялся аккуратной готикой выписывать магический защитный треугольник: «ABLANATANALBA», ниже «BLANATANALB», «LANATANAL»…

Не дожидаясь, когда он дойдет до «Т», я вышел и прикрыл за собой дверь. Прочь из кельи безумца.

В свете полной луны горгульи медленно парили над двором. Визит к Мельхиону озадачил меня. Дед сошел с ума, в этом нет сомненья, Фульк не обманул нас. Старик так сильно боится демонов, что этот ужас не оставит его душу в покое и после смерти. Но что так напугало его?

А главное – старик Мельхион слишком слаб, чтобы создать даже простое заклинание огненных шаров. Он не сможет совершить ритуал открытия ворот. Кто же тогда? И с какой целью? И Фульк, и его супруга, оба рождены без Дара… Кто? Зачем?

Из моего визита к Мельхиону я принес больше вопросов, чем ответов. Я вернулся в каминный зал.

Убаюканная розовым вином, поэзией супруга и сладкими чарами Йана, хозяйка дома заснула. Она громко сопела, уронив голову на часто вздымающуюся грудь. Фульк же, разгоряченный вниманием моего друга и магией его Тотема, громко читал свои сочинительства, вытянувшись в полный рост. Правая рука его была простерта в горячем жесте, левая прижата к сердцу, а глаза пылали неистовым огнем наконец-то понятого поэта. Подлец же Йан восхищенно аплодировал.

Я вытер салфеткой остатки горохового супа Мельхиона с лица и одежды и сделал знак Йану, что он может заканчивать очаровывать бедного Фулька колдовством.

– Это превосходно! – свернул Йан магию. – Надеюсь, мы будем иметь удовольствие прослушать продолжение тридцатого стиха вашей оды о неразделенной любви пастуха и нимфы завтра? Господин Фульк, уже поздно, мы устали с дороги и неплохо было бы нам отдохнуть…

Несчастный Фульк растерялся, осекся на полуслове, стремительно упав с небес ниже уровня земли.

– Конечно, конечно, мой юный друг! Я тотчас распоряжусь, слуга покажет вам ваши комнаты… – замямлил он.

Когда шаги провожавшего слуги затихли внизу, и мы наконец-то остались одни, Йан не смог больше сдерживать смех: