Мне повезло мне повезло потрогать пустоту, вселенную заткнувшую за пояс, через нее за поездом шел поезд, там кожу, как с березы бересту, за слоем слой до самой сердцевины, соленым смехом раны залепив, снимали, не обрезав пуповины, не возводя себя в суперлатив. но там теперь другие пироги пекутся в электрической духовке, китайские на плечиках обновки, отдали богу обжигать горшки, в местах отхожих, заменив биде, бумаг рулоны, мыло, полотенце, вылизывают тщательно везде, и на себя не могут наглядеться в зеркальность гладко выбритых яиц, сосут взахлеб, сосут благоговейно, уткнувшись носом в ямку ягодиц того, кто больше не "блюет портвейном". и я там был, испытывал оргазм, и колотил об угол дома душу, пока ни понял, что мне ссали в уши, используя меня, как унитаз. мне щекотали ершиком нутро, мне забивали горло под завязку божественной комедиальной смазкой из бутылька с нашлепкой «божество». Нас рисовали наугад я все равно тебя люблю, как родину, как мать, как воздух, и бога перед сном молю, чтобы сложил как надо звезды, люблю я вовсе не тебя, мне безразлично кто и где ты, и по законам бытия мы – только отражение света, и преломление лучей - игра теней в обмане зрения, и мы ничьи, и мир ничей в четырехмерном измерении, нас рисовали наугад, макая пальцы в краску, дети, и с детских пальцев суррогат в замысловатые сюжеты размазывался по холсту, пересекаясь где попало, черта ложилась на черту, пошла возня под покрывалом листов, форматом А и Б, внушая индивидуальность случайно выбранной черте, предполагая не случайность. я непонятно говорю? заносит мозг на поворотах. да, я тебя, тебя люблю, но мне неважно, где и кто ты. Семена я жду весну и покупаю попутно с хлебом семена а с полки пялится папайя недружелюбно на меня насупившись в черту сплошную на переносице зима зудит и прячу под полу я тепло чужое задарма несу домой сугробов сгустки пинком израненная дверь собачья стая чувств моллюски я пью без закуси по-русски сердечные скулят нагрузки давно несмазанных петель и чужестранная папайя мне собутыльница теперь Фантазёры нам лето танцевало енку сверкая неглиже ромашек ободранные жгло коленки зеленкой пашен а мы в стогу валялись сена в трусы букашки заползали и пахло солнцем небом спермой и облаками фривольно стрекотал кузнечик бесцельно бабочки слонялись гуляли кони без уздечек цветы влюблялись в друг друга в нас в горячий воздух в полет шмеля в пчелы жужжанье и день как есаул на роздых прилег в пижаме из сгустка знойного пошитой застегнутой на все озера и мы одни все шито-крыто у фантазеров Ни о чём и очень молча давай мы будем говорить и ни о чем и очень молча давай мы станем не любить и не молчать о чем-то общем с собой на ты и до следов белесых на щеках пощечин кричали с разных берегов сворачивались в трубки ночи я их курила за двоих табак отплевывала горький сидели на плечах моих откормленные перепелки лениво клювом ткнув в висок сказала та что была справа "а ты уже на волосок от пропасти и переправа твоя разрушена давно и (это прозвучит банально) но мост сгорел пробито дно у лодки берег скользкий скальный ты до него не доплывешь а доплывешь – не заберешься у моря ледяная дрожь в нем утонуло даже солнце" а та что слева говорит "не слушай разбегись и прыгни подумаешь всего на миг зато сбежишь из камер жизни" две полуптицы неживых вы ничего не понимали нет шансов больше никаких для игроков в полуфинале и кто б из них ни победил в финал всегда выходят оба победа – примитивный тыл нет конуры у ездового в шеренги выстроены дни не бесконечны вереницы а триумфальные огни лишь стопари в глазах возницы сровнял ухабистость дорог снег оголтелый чисто белый а пьедесталы – есть порог – черта между душой и телом свет победителей судил сквозь пальцы весело не строго тела снимал сдавал в утиль а души ставил у порога как обувь кончился сезон снегов оторвана подошва башмачник вырежет шаблон гвоздями пришпандорит к доскам На берегу зимы на пустом берегу зимы лед мешая с песком и галькой посыпая холсты волны в сундуках моря снежным тальком неприкаянный ветер дул обмораживал скалам щеки и одну превращал в сто лун а другую – в сто одиноких у одной забирал тепло а другой выдавал отчаянье осыпалось как оргстекло небо битое клювом чаек там вальяжные валуны придавили собою сушу на пустом берегу зимы где никто никому не нужен |
