Но как же изменилось его мнение после встречи с Юлей! Причем кардинально. На сто восемьдесят градусов. Стас, друган из университета, в один из вечеров, предложил наведаться к его девушке в гости, мол, пожрать нормальной стряпни. Ну, знаете ли, переться не пойми к кому, да ещё не пойми куда, в какую-то нищенскую общагу да ещё и у черта на рогах, только чтобы пожрать офигенно приготовленный борщ? Ещё чего. Делать ему больше нечего. Но Стас умел быть убедительным. Стоило намекнуть, что у Таньки есть подружка-красавица, да ещё и без парня — как у Глеба в тот же момент сразу сработал инстинкт завоевателя. А что? За спрос в лоб его точно никто не шибанет, можно и поглядеть, что там за краса такая нарисовалась.

Поглядел. И так шибануло, что первую минуту только и мог, что дебильно улыбался всем подряд. Юля превзошла все его ожидания: и по красоте, и по характеру. Мягкая, покладистая, умная, чуткая, отзывчивая, неиспорченная городской жизнью. Скромная, но способная поставить на место. Не модница, но и не страдающая безвкусицей. Гордая, но вместе с тем весёлая, задорная, умеющая шутить и радоваться жизни. Одним словом: не девушка, а мечта.

Никто перед ним не расстилал сети, никто не соблазнял его, виляя перед глазами аппетитной задницей и высокой грудью. А он взял и попался. Втрескался по уши. Не знал, что стало тому виной: то ли глаза её нереальные, то ли энергетика бешеная, завлекшая к себе в плен с первого взгляда, но стоило попасть в зону действия её магнитного поля — как всё, пропал на веки вечные.

Нелегко пришлось с Юлей. Добивался её расположения не один день. Всё она осторожничала, не подпуская к себе. Не спешила раздвигать ноги. И вот эта её черта покорила его больше всего. Привык, что девушки сами вешались на шею, стоило поманить пальцем, а тут — полностью неприступная крепость. Пока дождался взаимности — чуть не вывернулся наизнанку.

Зато потом… и предложение, вызвавшее на её изумрудных глазах счастливые слёзы, и шикарная свадьба, ради которой едва не продал душу дьяволу.

Улыбнулся. Счастливые они тогда были. Очень. Работали, мечтали, планировали. Правда, Юлька, только стукнуло двадцать пять, засуетилась, распереживалась, что всё подруги вокруг уже с детишками, одна она без потомства. А ему вся эта тема… ну совсем не вовремя. Он тогда только устроился на новую работу, только наладил нужные связи, а ей ребёнка подавай.

Попросил подождать.

Выждала. В двадцать девять забеременела, в тридцать родила. Ну и страху же тогда натерпелись. Он — под окнами роддома, проклиная всё на свете, она — рыдая там же на подоконнике. У Сашки обнаружили порок сердца и ещё целый букет неутешительных диагнозов. Глеб смотрел в заплаканные глаза жены и читал в них немой упрек. Роди она раньше, глядишь, всё сложилось бы иначе.

А его тогда не заботило её осуждение, не трогала разящая на расстоянии боль. Его и самого в тот момент крыло капитально. Ему тоже было хреново. И если Юля тряслась от страха в больнице, он упрямо собирал деньги за её периметром. На обследование, на операцию, на самые лучшие и качественные лекарства. Тогда, в 96-м, это было ох как непросто. В стране — всё та же жопа. Все светила медицины — укатили давно за бугор. На работе, к кому не обратись — везде разводили руками, намекая на отсутствие бабла.

Выть хотелось от безысходности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но как говорится: из любой ситуации есть выход, просто он не всегда идет в ногу с нашими планами и взглядами на жизнь.

Чтобы хоть как-то намутить денег, пришлось переломить себя и прогнуться под тех, перед кем на протяжении долгих лет держал спину прямо. Заставил себя закрыть глаза на многие незаконные махинации с отмоткой счётчиков, лишь бы получить необходимую сумму. Здоровье сына важнее и он ни в коем случае не жалел о содеянном.

Когда же всё обошлось и деньги, которые с таким трудом собрал, не пригодились — пути назад уже не было. Да и неважно это. Главное, что Сашкин диагноз не подтвердился, всё остальное не имело значения. Не имело значения, что стал продажным, примерив на себя маску оборотня. Что нарушил данное отцу слово и бесповоротно увяз в коррупции. Всё его тогда устраивало, вся страна так жила и ему тоже пришлось ссучиться в некотором роде.

И всё было хорошо. И дом у него появился двухэтажный, и сын рос здоровым и счастливым, и жена-красавица рядом, но… Чем больше погружался в жестокий мир, чем больше вяз в нем, тем сильнее менялись его привычки и требования к окружающим его людям. И не заметил, как стал более придирчив, более агрессивен. Суров. А когда среди предпринимателей газовой отрасли на горизонте замаячил некий Дударев — совсем ожесточился. Тому захотелось левых врезок — он всячески воспротивился этому. Дударев потребовал новые проекты под свои элеваторы — он и там напакостил, уничтожив поданную заявку.

Хер ему, а не проекты! Не собирался Глеб плясать под дудку этого урода. Только не под Дударева. И сколько бы его потом не просили, сколько не давили сверху «влиятельные дядьки» — не зассал и не поддался. Как мог, так и ставил палки в колеса, не поддаваясь ни на какие уговоры и провокации. Никаких поблажек. Никаких взяток.

Только и Дудареву было плевать на его принципы. Он шел танком, силой и упорством брал то, что должно было противиться его умению убеждать. Спустя пять лет на территории их города выросли три сушарки, заработал отреставрированный Универмаг, открылись частные СТО. И если ещё к последним было не за что придраться, то на элеваторах были сплошные нарушения. И что? Дударев везде мог договориться. Со всеми находил общий язык. Там где Глеб воздвигал бетонную стену препятствий, он пер напролом, завоевывая с каждым днем всё больше и больше сторонников.

Слишком много доверенных лиц было в его распоряжении, под его тенью. И если ещё с рабочими моментами Глеб пытался бороться, вызывая на перечисленные объекты проверки, то на личном фронте всё стало катиться коту под хвост. Особенно, когда вдруг ни с того ни с сего на горизонте его счастливого брака нарисовался тот самый, ненавистный ему Дударев.

Это был какой-то сюр. Бред. Кошмар. Как такое вообще могло произойти? В голове просто не укладывалось. Где Марина и где заместитель мэра? Совершенно разные люди с совершенно разными взглядами и представлениями о жизни. Это то же самое, что ягуар и овца. Гиена и лань. Несовместимы они были по всем параметрам, но упорно… блдь… упорно продолжали доказывать всему миру, что у них что-то получится.

Да нихрена!!!

Он-то знал, ради чего всё это представление. Ещё бы! Да тут и ёжу было понятно, на кого именно была направлена тяжелая артиллерия. И там, где у Глеба ни черта не получалось, сколько не старался и не рвал жилы, у Дударева всё шло с завидной легкостью. Он с разбега вклинился в его семью, посягнул на самое дорогое и сейчас, наверняка праздновал победу, упиваясь его ломками.

Глеб и раньше чувствовал, что что-то не так. Улавливал пришедшие в семью изменения присущими каждому человеку датчиками, но в чем именно заключалась вся соль — не мог сказать. Вроде всё как всегда: его Юлька, его сын. Завтрак, ужин… секс. Её ласковая улыбка за столом, тихий смех, спокойный голос.

Когда именно всё пошло не так? С чего именно всё началось? Из-за его желания не отпускать её на работу? Так подождите… Там было из-за чего поднять скандал. Юлька после родов не растеряла былую привлекательность, а наоборот, стала ещё желанней, ещё соблазнительней. На смену юности, некой скованности и угловатости движений пришла умопомрачительная женственность, которая с каждым годом становилась всё больше притягательней. Пил её взахлеб — а напиться не мог. Дышал — и всё чувствовал нехватку кислорода. Брал её тело — и всё не мог насытиться. Всё как в первый раз: остро, ярко, незабываемо.

Не только он смотрел на неё влюбленными глазами, гордо выпятив грудь. Всё друзья завидовали ему, напоминая каждый раз при встрече, какая у него шикарная жена. Что нужно беречь её, лелеять, оберегать, а то не ровен час придет домой, а любимая-то тю-тю, возьмет да свалит с каким-то добрым молодцем, устав прозябать в одиночестве.