Вал расстегнул пиджак, распахнул его полы и спрятав руки в карманах брюк, подошел к окну. Тарасов не сводил с него глаз, пытаясь понять по напряженно-застывшей спине, что за наказание ему прилетит. Только невдомек ему было, что все мысли заместителя мэра сосредоточились не вокруг снятого на внеплановую проверку счётчика, а замерли в режиме ожидания. Что не отчёт о недавнем визите Осинского он слушал в пол-уха, а пристально всматривался в подъезжающие к мэрии автомобили.

— Что будем делать? — поерзал на кресле, вытирая со лба собравшиеся капли пота. — Рязанцев в отпуске, без него в лаборатории могут такого накрутить, последние трусы снимем, чтобы расплатиться.

— А вызвать с отпуска слабо?

— Дак… — замялся инженер, — пытались уже. Нет его в городе, говорят, на Украину к родне поехал. Ничто ведь не предвещало проблем, Валентин Станиславович. Всем дали на лапу, даже больше, чего уж там, — принялся оправдываться, гипнотизируя мощный затылок. — Лето так сказать, отпуска, все хотят отдохнуть по-человечески. Я просто не могу понять, какого хрена они опять за нас вцепились?

Выйдя из минутной задумчивости, Вал всё же обернулся ненадолго к Тарасову, бросил на настенные часы поспешный взгляд и сосредоточился на посетителе. Ожидал чего-то подобного. Был готов и морально, и финансово. Но никак не мог предвидеть несостыковки с начальником лаборатории. Вот и думай после этого: случайно он укатил в отпуск преждевременно или то же Глебушка подсобил. Хотя… так не делается, по-нормальному стоило предупредить и передать дела приемнику.

— А напомни-ка мне, кто там у них завлаборатории?

Тарасов послабил галстук, сделав сосредоточенное лицо.

— Так это… баба… как её… то ли Ольга, то ли Зинаида Федоровна. Хотите через неё рискнуть? Но я сразу предупреждаю, там стерва ещё та. Я раньше пробовал подкатить — бес толку. Коза ещё та.

— Значит, плохо пробовал, — поскреб небритый подбородок Вал. — Это хорошо, что коза. Козы хоть и упрямые, но тоже жрать хотят. А что у нас зачастую уплетают козы?

— Травку, — гоготнул Тарасов, поняв, куда клонит шеф.

— Правильно, травку, зелёную и хрустящую, — снисходительно улыбнулся Вал, наблюдая, как у мэрии притормозило такси. И вроде, ничего такого, Юля могла прийти как пешком, так и приехать на автобусе, но почему-то сердце дрогнуло именно сейчас. — Говоришь, отпуска надвигаются? Вот и подарим ей путевочку, например, в Египет.

— Понял, не дурак, — обрадовано подорвался с кресла худощавый Тарасов. — Тогда я пошел?

Из салона такси показалась темноволосая головка, а следом и хрупкая фигурка, облаченная в строгую блузку и обтягивающую юбку-карандаш. Точно, Юлька! Вал подошел к высокому кожаному креслу, бросил на его спинку снятый пиджак, и закатал рукава.

— Давай, на связи. Только, Андрей, — пожал протянутую руку, нахмурившись, — чтобы без косяков, ага? Меня не будет три дня, если что, сразу к Егору, он в курсе.

— Не волнуйтесь, Валентин Станиславович, — прозвучало уже у двери, — всё сделаю в лучшем виде.

— Уж постарайся.

Через некоторое время в деверь коротко и тихо постучали.

Услышав пробирающее до дрожи «Да!», Юля провела вспотевшими ладонями по юбке, и стараясь не обращать внимания на заинтересованный взгляд секретарши, решительно потянула на себя дверь. Сердце выносило грудную клетку, восторгаясь и ужасаясь одновременно.

Вот уже второй раз она приходит к нему. Сама. Пускай первый раз был и недобровольно, но всё же. Будь она верной женой, обошла бы это место десятой дорогой, но как оказалось, не была она ни верной, ни уж тем более совестной.

Стоило увидеть вальяжно прислонившегося к столу Дударева, как скрестились на его груди жилистые, с выпуклыми венами руки и как улыбнулись при её появлении порочные губы — как вся её напускная серьёзность канула в Лету.

О каком благоразумии могла идти речь, когда её потряхивало от одного его взгляда, а от волнения все мысли разбежались кто куда? Эти его глаза… тёмно-серые, глубокие, проницательные… заглядывали в самую душу. Если бы они могли читать мысли, вряд ли бы их обладатель остался столь сдержанным. Не встретил бы её появление с приветливой улыбкой, а взял бы её прямо тут, в отведенном под прием посетителей кабинете и Юля и пискнуть бы не успела, как оказалась разложенной… да хотя бы вон на том, приютившимся у дальней стены удобном диване.

Бесконтрольно покраснев, Юля сосредоточилась на наблюдающим за ней мужчиной, радуясь, что это всего лишь мысли и ему ни за что не догадаться об их содержании.

Дударев был одет в сверкающую белизной рубашку и светло-серые приталенные брюки, выгодно подчеркивающие длину спортивных ног. Юля и хотела, и боялась смотреть ему в глаза, трусливо застыв у двери. Прекрасно знала, что увидит там отблеск собственного желания, поэтому блуждала по сильному телу, невольно подмечая каждую мелочь.

— Привет, — улыбнулась робко, наблюдая, как он шагнул к ней навстречу: уверенно, быстро, словно и не был ещё недавно в расслабленно-вальяжной позе.

— Ну, здравствуй, — пахнул на неё терпким ароматом парфюма, заключая в крепкие объятия.

Юля с благодарностью легла щекой на мужское плечо, полностью растворившись в ощущениях и в надежде зарядиться исходившей от Вала силой. Переживала, что он сходу набросится на неё с поцелуями, не даст возможности высказаться. Но он словно чувствовал её замешательство, понимал, насколько было тяжело прийти к нему, поставить его выше установленных ею же правил. Поэтому и обнимал без всяких там пошлостей. Похоть была вчера в парке, а сейчас… сейчас ему хотелось просто обнимать её, просто вдыхать полюбившийся цветочный аромат и наслаждаться минутами терпкого счастья.

— Успокоилась? — поинтересовался, не размыкая рук.

— Немного, — ответила нехотя, мечтая пробыть в надёжных и таких крепких руках как можно дольше. Зачем пришла, что хотела сказать — совсем позабыла. Периодически пробирала дрожь, которую Вал чувствовал, как свою собственную, и от этой тесной близости попеременно бросало то в жар, то в холод.

Не выпуская Юлю из объятий, Вал попятился назад и присев на край стола, поместил её между своих ног. Сейчас их глаза были практически на одном уровне.

— Рассказывай, давай: что, как, зачем? — вздохнул, нарушая такую вязкую тишину. С радостью бы помолчал, прижавшись друг к другу лбами, но… кто-то ведь должен был начать первым.

— Только Вал, я ненадолго, — подалась назад Юля, хаотично поправляя и без этого идеально заправленную блузку. С большой неохотой отстранилась. Будь её воля, простояла бы у его груди всю жизнь.

— Кто б сомневался, — ответил сухо, прекрасно помня, кто перед ним находится. Всего лишь на минуту позволил себе забыться и вот… пробуждение не из приятных. Обручальное кольцо так и мельтешило перед лицом и немалых усилий стоило не обращать на него внимание.

Юля сдержанно улыбнулась.

— Я могла и не приходить.

— А я могу и не отпустить, — тут же прилетело ей невозмутимо. — Что тогда?

— Что тогда? — повторила эхом, встретившись с обжигающим взглядом. — Тогда бы ты потерял меня, — не осталась в долгу, давая понять, что в их ситуации последнее слово по-любому останется за ней.

Только вот Вала такая позиция лишь позабавила.

— Уверенна? — приподнял скептически бровь.

— Вал, давай не будем, — вздохнула устало, будучи не в настроении усложнять и без того непростую ситуацию. — Я тебе уже и так всё сказала. — Говорила тихо, осторожно и в меру рассудительно. Лгать не умела, Вал это и так подметил. Отнекиваться и отрекаться не собиралась. Даже если будут пытать — никогда уже не сможет вытравить его из сердца. Но и бросаться сломя голову, вот так сразу, резко, не продумав наперёд каждый шаг — не могла и не хотела.

— Нет, раз уж начали, тогда давай проясним один момент, — подался к ней Вал, сокращая и без того скудное расстояние. — Для меня не существует слова «нет». Не потому, что я конченый и ограниченный, привыкший идти по головам, наплевав на чувства других. Нет, Юляш. И хотел бы таким стать — не смог бы. Воспитание не то. Мать у меня была совестной, да и жизнь кое-чему научила. Но я скажу тебе одну вещь: пока я не набью себе шишак с размером в кулак и не получу плевок в душу — не отстану. До последнего буду ждать, верить, бороться, но только если зная… что мои чувства взаимны. Что всё, чтобы я не делал ради этого, будет иметь смысл. — От недавней мягкости в его голосе не осталось и следа. Взгляд стал холодным, с прищуром. На шее проступила вздувшаяся от внутреннего напряжения венка. Запульсировала, привлекая к себе Юлин взгляд. Говорил то, что лежало на душе, о чем думал всю ночь, сгорая от дикой ревности. Не такая уж он и мразь, чтобы не понять и не принять от неё болезненное, вспаривающие вены «нет». Принял бы. В память о матери смирился бы. — А теперь скажи: ты мне веришь? Веришь, что я не способен сделать больно, отвернуться, бросить на полпути? Что для меня это не игра, а самые настоящие чувства?