Мне Часто вспоминается еще один серьезный урок. Как-то Анна Ивановна – дорогая моя учительница вошла в аудиторию с заплаканными глазами и с большой газетой в руках. Слезы текли по щекам, и она, чтобы произнести что-то нам, долго промокала платочком свое сильно похудевшее лицо. Затем, сильно волнуясь, тревожно сказала: " "Девочки, вы знаете, что на нашей страны, в СССР, наши солдаты сражаются с фашистами. Вы знаете, что среди борцов за свободу с захватчиками в наших лесах находятся наши партизаны, которые помогают нашей армии уничтожать врагов. Они темными ночами выходят из леса, подкрадываются к немецким военным штабам и уничтожают немецких командиров, взрывают склады с оружием. Так вот в один партизанский отряд добровольно записалась девушка, только что окончившая школу и получила за свою хорошую учебу золотую медаль. Она очень хотела, чтобы военные скорее – скорее освободили нашу страну, и чтобы от этих злодеев больше никогда не страдал ни один человек. Имя этой умной и красивой девушки – Зоя Космодемьянская. Так вот, я сейчас покажу ее портрет, напечатанный вчера в газете «Правда». Вот она, девушка – москвичка, рассмотрите ее портрет и запомните ее навсегда." Я увидела необычайно выразительные глаза, коротко подстриженные кудрявые волосы, и мы, малышки, прослушав пересказ статьи военного журналиста Лидова, до глубины души, взволновались и почти все пожалели, что нас никто не сможет ни отпустить и не взять на войну, в партизаны, чтобы отомстить врагам за всех наших страдающих людей и особенно за Зою, погибшую от рук иноземных варваров – захватчиков и выгнать их из родной страны.

Навсегда в моем сердце поселилось прекрасное имя Зоя. Подаренную тетушкой красивую куклу я сразу назвала Зоей. Вдруг у нас появилась козочка, и я ей дала кличку Зойка. Позже, когда у меня появилась дочь, из родильного дома ее выносила и вручала мужу нянечка Зоя. Бабушку нашей девочки Зои, мать моего мужа Адольфа Митрофановича тоже звали Зоя.

Во время войны мы, первоклассники, как и все другие школьники, готовили воюющим солдатам подарки и отправляли их на фронт. Мне вышить цветок на белом кусочке материи, на носовом платке помогла изобразить розу одна добрая соседка. Ее звали Софьей Львовной. Ее внучка, бойкая, дочь полковника Тамара Соколкина уже побывала в «Артеке» и училась в нашем классе. Что касается вышитого платочка, он вскоре уехал на фронт и «служил» вместе с бойцом, сражаясь с врагами.

Он ознаменовался тем, что мы побывали на елке во Дворце школьников. С удовольствием я прокатилась по гладкой фанерной горке. Единственный раз я поверила в живого, жутко костлявого Кощея, который хотел меня обнять и утащить в какое-то неизвестное мне свое царство и запереть в темницу. Я сбежала от него, восхитилась живой до потолка елкой, которая сопровождалась светом огромного прожектора и двигалась к детям, к центру зала. Со всеми вместе я много танцевала и пела, и получила маленькую шоколадку. А еще во Дворце я все время переживала из-за того, что боялась потерять гардеробную бирочку с номером, хранившим, мое зимнее пальто, хотя она была спрятана ни где-нибудь, а в правом валенке. Все обошлось благополучно. Конечно, мне бы было значительно легче, если бы я была тогда знакома с рассказом Зощенко о бирке от шкафчика со своей одеждой, которую во время мойки человек хранил на коленке, и которая не хотела никак на нем держаться.

На школьном новогоднем празднике я была солисткой и исполняла роль белого гуся, а моя подружка Пименова Валя – серого гуся. Мама из белой марли, сложив ее в несколько слоев, сшила платье и украсила его лентой из красного ситца, и мы, впервые, как артистки, пели вместе: "Жили у бабуси два веселых гуся", а потом Валя, показывая на свое сердце, почти шёпотом произносила: "Один – серый", а я также, показывая пальчикам на свое сердце, широко улыбалась, и громко, протяжно произносила: "Другой – белый", и вместе весело каждый раз заканчивали фразу: "Два веселых гуся!"

Что касается праздничного дня, на который мы вместе с мамой были приглашены нашими знакомыми и то, что елка была у них не большая, но очень яркая и красивая, и стол, покрытый белой скатертью, был огромный, на нем красовались яблоки, апельсины, мандарины, пирожное, мое любимое козье молоко. Взрослые и дети много пели и танцевали вальсы, польки, краковяк. Хозяйка девочкам преподнесла подарки. Это были на красивых тесемках синие шерстяные сумочки с вышитыми васильками и малюсенькими куколками-матрешками. Вечером мы вежливо попрощались, поблагодарили хозяев за праздник и ушли. Папа в эту пору был уже на Украине и с утра до позднего вечера восстанавливал харьковский аэропорт, его деревянную часть: топором делал все двери, а их было много, рамы для окон, сооружал крылечки, выстилал полы, укреплял чердаки и подвалы, как самого аэровокзала, также и других нужных хозяйственных построек, Три года он занимался своим любимым делом. восстанавливая аэропорты в городах – Донецк, Днепропетровск и Запорожье. Недавно я плакала, потому что хозяева-варвары «самостийной» Украины бомбили, разрушали аэропорты, которые, полсущества, были созданы посиневшими от напряженной работы плотника, непрерывно длившееся не больше и не меньше четырехсот двадцати трудовых полусуток. Плача, я в 2014-ом году, в возрасте семидесяти лет причитала: «Дорогие мои вокзалы! Солнечные мои военные летчики сороковых годов! Счастливое мое детство! Почему бесповоротно не могут исчезнуть проклятые фашисты?»

В марте 1944 года из Донецка, с папиной работы приехал добрый человек, которому было приказано правительством привести с Урала на Украину жен и детей восстановителей четырех аэропортов тех городов, которые уже освобождены от гитлеровцев. Мамы собрали вещи. Аэропортовская машина доставила нас, семь мам и восемь детей, на вокзал. Вскоре подошел товарный поезд, мы спокойно разместившись в товарном вагоне, поехали в Москву. По пути мы долго стояли в Казани. Мамы принесли кипяченую воду, купили три жирненьких курочки.

В Москве мы расстелили свои пуховые матрацы и спали на них, на полу, возле каменных ног памятника здравствующему тогда «великому вождю всех народов."

Однажды вся наша компания пришла в смятение, когда одна мама где-то достала молоко, целых два литра молока и пятилетнему сыну велела, на зависть всем другим, пить из бидона. Держа его слабыми ручонками, он вдруг закашлял и бидон уронил на грязный пол. Мать кулаком ударила его по голове и, выкрикивая кошмарные слова, велела сыну слизать с пола все молоко. Мы все остолбенели. Никто не посмел заступиться за ребенка, который после коварной процедуры крепко заснул и во сне несколько раз истошно кричал, соскакивал и, казалось, падал без чувств.

Наше настроение поднялось только тогда, когда мы, дети, оказались в метро. Движение вверх и вниз, переходы и пересадки самооткрывающиеся двери, красота и блеск захватили все наши чувства и, конечно, остались сказкой в нашей памяти. "Москва! Москва!" – шепчем мы до сих пор и готовы в любую минуту отправиться в самую дальнюю дорогу!

На пассажирском поезде мы успешно добрались до города Донецка, где предстояло прожить полгода. Встречая нас, папа сначала вытащил меня, сестру и маму из кабины грузовика, потом – все наши вещи, обнял нас, расцеловал и, подняв руку, протянул ее вперед, показал на большой светлый каменный дом и сказал: "Тут все вместе теперь мы будем жить!" Он открыл дверь, мы вошли в очень темное помещение. Окна были плотно забиты досками. Пятилетняя сестра испугалась темноты и закричала: "Я боюсь, увезите меня обратно домой! «и выбежала на улицу. А папа взял ее левой рукой за ее правую руку, а своей левой прихватил топор. Они оба вышли на улицу. Он быстро отодрал доски с окон, не пропускавшие в дом свет. Солнечные лучи стремительно скользнули по стенам огромной высокой комнаты, и мы увидели на полу кучу, состоявшую из одиннадцати арбузов. «Все это я дарю вам, мои дамочки!"